почему-то отнялись ноги. Вся кровь словно отхлынула из него в один момент — и куда-то исчезла.
«Пассажир» не двигался, не говорил, только слегка покачивался от движения лодки.
Мы думаем, что видели все. А потом мы видим еще больше. И тогда разум наш оказывается подвешен на тонких ниточках, идущих куда-то в высоту. И ниточки вот-вот оборвутся от любого сквозняка.
Иван умер.
В следующее мгновение он отшатнулся, практически рухнул обратно в рубку, на пол, прислонился к ржавой стене. Спину и затылок холодило. В приступе паники Иван пытался удержать себя на грани. Рассудок его, все, что Иван собой представлял, реяло сейчас над его телом. Иван отстраненно смотрел на себя со стороны. С высоты в два метра над собственной макушкой. Кто этот смешной, усталый человечек с ввалившимися глазами? Потом над-Иван поднял взгляд и почувствовал даже сквозь металл рубки, что серый смотрит на него. Просто стоит на корме подводной лодки, слегка покачиваясь, и смотрит на Ивана.
Рывком он вернул себе ощущение тела.
Пауза. Холод в затылке, вибрация корпуса, негромкое румм-румм-румм двигателя. Звук выбрасываемой через шпигаты отработанной воды.
В последний момент, отчаянным усилием, Иван приподнялся, схватился за ручку, данг! — захлопнул дверь рубки, со скрежетом — мучительно долгим — повернул рукоять запирания.
Рубка С-189 в прошлой жизни не закрывалась герметично, а заливалась водой, чтобы не раздавило чудовищным давлением при погружении. Иван выпрямился, отшатнулся от двери, поднимая автомат. Нога скользнула по круглой выпуклой крышке люка. Это спуск вниз, в безопасную темноту отсеков.
Ощущение парения над собственным телом прошло.
Ивана затрясло. Спина мокрая.
Он непослушными руками открыл крышку люка, спустился и закрыл за собой. С трудом стянул противогаз, едва не уронив его вниз, в плещущуюся в отсеке воду. Постоял на трапе, прислушиваясь…
Ничего.
«Пассажир» вел себя на редкость тихо.
Надолго ли?
Темное вытянутое тело лодки резало воду, мощно обтекаемое потоками финской воды.
Иван спрыгнул с трапа и провалился в темную жижу по колено. Ничего себе.
Воды явно стало больше. Мы тонем?
— Что за фигня?! — заорал Иван, пытаясь перекричать шум дизеля. РУММ-РУММ-РУММ. Тот работал словно на пределе, Иван слышал подозрительные шумы. Его чуткое ухо уловило какой-то сбой в ритмике двигателя.
Красин не отозвался.
Моряк прильнул к перископу, повернул рукоятки. Иван мысленно выругался. Черная грязная жижа поднялась уже до колена, насосы, работающие напрямую от генератора, минуя высохшие аккумуляторы, выбрасывали за борт литры воды — но этого все равно было мало. Иван огляделся. Корпус лодки подтекал. Дифферент на нос стал такой, что скоро гребные винты окажутся в воздухе — и прощай, родная.
— Что происходит?! — прокричал Иван. Капитан оторвался от перископа и наклонился к Иванову уху.
— Мы тонем, — сказал он. Иван вздрогнул. Красин бледно усмехнулся. — Ну, или погружаемся, мы ж таки не фигня какая, а подводники.
Лодка шла на полной скорости. Корпус вибрировал, гремели стаканы и стекла выставочных шкафов. Качение с волны на волну стало жестким, как приземление с разгону на твердый пол.
— Что делать будем?
— Лево руля, — приказал Красин. — Курс держать двести девятнадцать.
— Есть! — Кузнецов плавно, словно опытный рулевой, повернул штурвал. Стрелка указателя перед ним дернулась и поплыла вверх по металлической шкале.
— Ставлю лодку поперек волны, — пояснил Красин. — Под восемьдесят градусов к берегу. Волнение сильное, а С-189 не самый мореходный корабль, прямо скажем. Завалит. Если пойдем вдоль волны, нас просто опрокинет.
— Можно?
Красин кивнул.
Иван взялся за рукояти перископа, прислонился к окуляру. Старая резина была жесткая, острая, как рубленый металл. Врезалась в лоб, в щеки, в нос.
Иван увидел сквозь мутное стекло длинную полоску берега, затопленную туманом. В ней редкими островками плыли вершины деревьев. Какие-то размытые здания виднелись справа. Призрачные. Может, и почудилось.
Многое увидел Иван, но где основное — основного пока не увидел.
— Но там же нет… причала, — Иван оторвался от перископа. — Как же мы?
— Верно, — Красин вдруг улыбнулся. — Конец всем причалам, концам и началам… Мы рвемся к причалам заместо торпед. Высоцкий. «Спасите наши души». Люблю эту песню. Причала там нет. Мы выбросимся на берег, как киты-самоубийцы. Другого выхода я не вижу. Мы слишком быстро набираем воду.
Иван помолчал. Кузнецов стоял за штурвалом управления бледный, как мертвец. Но держится молодцом. В зеленоватой воде, которая дошла ему почти до пояса, мягко отражались отсветы циферблатов. Вода все прибывает, ежу ясно. И она холодная, м-мать.
Кузнецов был бледен, но спокоен. Подрос мальчик, подумал Иван и отвернулся.
Даже сквозь мощное «румм-румм-румм» Иван слышал, как невнятно ругается в двигательном отсеке Уберфюрер.
— …ать! — долетело вдруг обрывком.
— А эти? — Иван не стал договаривать. С этими, усевшимися на подлодку, как на персональный насест, предстояло разбираться в любом случае. Крылатые твари, блин. Чайки, блин. Загадят всю лодку, блин.
Сволочи.
И еще этот «пассажир», будь он не ладен.
— Приготовьтесь к выходу наверх! Занять места у трапа на выход. Двигательный, — Красин взял микрофон. — Слышите меня? Самый полный вперед.
Он помолчал. Корпус лодки вибрировал. Шум ударов волны стал глуше.
— Всем приготовиться покинуть корабль, — сказал Красин наконец. — Ну же! Чего ждете? Иди, матрос!
Он выпихнул Кузнецова с места рулевого, сел сам.
— Ты сразу за нами! — крикнул Иван. Красин, не поворачивая головы, кивнул.
Все полезли наверх скопом — один за другим. Иван взобрался, подсветил фонариком… н-да. Он смотрел теперь прямо в зад Уберфюрера, закрытый резиновыми штанами «химзы». Белесые пятна грязи на сером фоне.
Проклятая жизнь, подумал Иван в сердцах. Вечно оказываешься подозрительно близок к полной заднице.
— Надеть противогазы, — велел Иван. — Мы снова выходим в большой мир.
— По моей команде! — крикнул Красин снизу. — Три! Два!
Иван выдохнул, проверил пистолет. Когда сомневаешься, лучше проверить. Пистолет был в порядке. Ниже по трапу зашевелился Кузнецов. Еще ниже Мандела. Седой должен идти замыкающим, сейчас он стоял внизу, по колено в вонючей жиже.
Пахло сыростью, дизельной гарью и тухлой водой.
— Один! Ноль! Пошел! — скомандовал Красин.
Скрежет. Грохот, словно опрокинули что-то большое. Свет ослепил Ивана в первый момент, в следующий он уже начал подъем. Глаза залило насквозь. Под перчатками чавкала ржавая грязь, осыпалась облупившаяся краска.
