и через два года умерла.
Сама Лида тоже втянулась в Гражданскую войну с самого ее начала. Летом 1918 года, когда поднял восстание чехословацкий корпус, а в Самаре вспыхнул эсеровский мятеж, ей пришлось уходить из города вместе с отцом и матерью, прикрывая бегство семей партийных и советских работников, с которыми расправлялись мятежники. Тогда восемнадцатилетней девчонке впервые довелось стрелять из нагана по живым людям.
Затем она стала сестрой милосердия на Восточном фронте, но и тут ей не раз доводилось браться за наган, а однажды пришлось взяться и за рукоятку Льюиса, когда пулеметчик был убит во время нападения бандитской шайки на эшелон, к которому были прицеплены несколько санитарных теплушек. Затем она поступила на работу в военный госпиталь в Москве… А вот о дальнейших обстоятельствах своей жизни, в том числе о поступлении на службу в МЧК, она распространяться не стала.
«С чего бы вдруг Лидия Михайловна так со мной разоткровенничалась? – посетила меня вполне напрашивающаяся мысль. – Уж не для этого ли она терпеливо ждала, пока закончатся занятия в секции самозащиты и завершится наш разговор со Спиридоновым? Не исключено… И к чему бы это?»
Глава 8
Эх, молодежь…
Во вторник, 25 сентября, наша со студентами работа по рационализации делопроизводства в моем отделе приблизилась наконец к завершению. Были подготовлены должностные инструкции, регламент работы с документацией, стенды с образцами документов для клиентуры, изготовлен первый вариант каталожного ящика и карточек.
Собрав, как обычно, в конце рабочего дня своих студентов-практикантов, объясняю им очередную задачу:
– Теперь главное – испытать нашу систему на практике. Возни будет, конечно, много. Не хуже вас знаю, как служащих нервируют любые реорганизации и как они свое раздражение переносят на людей, коих считают причиной своих неприятностей. Ну как тут не возроптать: новые инструкции и регламенты изучать, с заполнением карточек возиться, – картинно развожу руками. – Вашим делом теперь будет помочь сотрудникам деловым образом освоить то, что вы сочинили. Заодно и увидите – будет это все на практике работать или надо вносить поправки.
Ну вот, последние инструкции выданы, теперь можно и домой. Из здания наркомата выхожу вместе со студентами. Когда проходим мимо Политехнического, Адам Войцеховский обращает внимание на плакат с объявлением о каком-то поэтическом диспуте. Слово за слово – и понеслось. Чуть не до драки. МАПП, ЛЕФ, имажинисты, Маяковский, Есенин, Хлебников…
Вмешиваюсь:
– Вот вы тут копья ломаете по поводу поэтических направлений, ярлычки то наклеиваете, то срываете: пролетарский поэт – не пролетарский поэт, крестьянский поэт, попутчик… Красота! На поэтические диспуты захаживаете. А много вас, студентов, этим увлечены? А рабочая молодежь? Даже комсомольцы?
Мои друзья-студенты тут же умолкли, а Паша Семенов, рубанув ладонью воздух, в сердцах произнес:
– Какая там поэзия! В лучшем случае в кино или в клуб на танцульки отправятся, а то – в пивную или того хлеще – морды друг другу бить по пьяни…
– Ага, – язвительно добавила Лагутина, – а еще проститутку подцепить на Тверском бульваре – самое милое дело!
– Ну, этим больше нэпачи занимаются, а не рабочие парни. У тех и денег-то на проституток не наскребется.
– Верно, верно, – столь же язвительным тоном отозвалась Лида, – они втроем-вчетвером соберутся и своих же рабочих девчонок по углам предпочитают зажимать. Зато платить не надо!
Адам Войцеховский неуверенно промямлил:
– Ну, мы с союзной молодежью стараемся работать, просвещать, в том числе и по организации культурного досуга…
Лагутина все не оставляла своего язвительного тона:
– Точно! Несем политпросвещение в массы. Кто на лекцию по международному положению опоздал, того потом комсомольский актив в клуб на танцы не пускает.
Все трое примолкли. Видно было, что парни малость побаиваются Лидиного напора и ее острого язычка. Недолгое молчание вновь прервал Паша, с запальчивостью заявив:
– А чего вы от них хотите? Даже среди комсомольцев неграмотные есть! А остальные… Ни книжку прочесть, ни газету. Откуда тут культурному досугу взяться, если они вокруг ничего, кроме пивных да драк по вечерам, и не видели?! Хорошо их хоть в клуб можно заманить на кино или танцульки, чтобы заодно какую-нибудь лекцию прочесть.
На этот раз Лида ничего не ответила. Все остальные тоже молчали. Да, до этого я как-то весьма отвлеченно себе представлял, что попал не в тот Советский Союз, каким он станет всего лет через пятнадцать. Сейчас же это все представилось гораздо более выпукло…
Экономика еще не оправилась от последствий Мировой и Гражданской войн. В городах массовая безработица, огромные хвосты на биржах труда. А значит, процветают пьянство, хулиганство, проституция, воровство, грабежи, разбой. Значительная часть даже городского населения неграмотна, не говоря уже о сельском, а тем более – о национальных окраинах. Здравоохранение хромает на обе ноги – вокруг туберкулез, трахома, сифилис, чесотка, а на юге и востоке страны – еще и холера с оспой и чумой. Хорошо хотя бы удалось в основном справиться с массовой беспризорностью, и теперь беспризорники устроены пусть в плохонькие, но все же детские дома, а не наполняют улицы.
В тот же день председатель РВС, Наркомвоенмор и член Политбюро Л. Д. Троцкий направлялся в Тронный зал Большого Кремлевского дворца на заседание Пленума ЦК ВКП(б). К этому моменту ему уже было точно известно и о полном разгроме восстания в Болгарии, и о новых кандидатурах в члены РВС, намеченных большинством Политбюро. Троцкий подошел к двери зала, взялся за ручку и потянул. Огромная массивная дверь медленно тронулась с места, едва подаваясь под его усилиями.
«Дьявольщина! – вихрем пронеслась мысль в голове Льва Давидовича. – Так и есть: попробовал бы я в сердцах хлопнуть этой дверью – вот смеху-то было бы! Но об этом-то как он мог узнать? Надо подстегнуть Николая Мартыновича – пусть роет носом землю, но вызнает все об этом… Осецком, кажется. Ладно, но с наших прохиндеев я все равно просто так не слезу. Будет им на Пленуме веселая жизнь, будет».
Я, конечно, догадывался, что Троцкий не оставит моей скромной фигуры без внимания. В определенном смысле это было частью моего замысла. Пусть интересуется – то, что он сможет узнать, только еще больше запутает его и распалит любопытство. Вопрос был только в том, к каким действиям это его подтолкнет. Опять мне приходилось ждать.
Между тем дела в наркомате текли своим чередом.
Работа моих студентов подошла к концу. Осталось лишь составить итоговый отчет для РКИ, по которому им зачли бы практику. Не упускаю возможности и даю им еще одно задание: не просто составить отчет по работе с моим отделом, но и приложить к этому отчету такую схему организации делопроизводства, которая могла бы быть применена не только в одном отделе, но и в любом подразделении нашего наркомата.
С окончанием основных трудов по рационализации труда и у студентов, и у меня появилось чуть больше свободного времени. Решаю воспользоваться этим и нанести визит в Коммунистический университет имени Свердлова, посмотреть, чем дышит там студенческая молодежь. И повод подвернулся неплохой – лекция Н. И. Бухарина по историческому материализму. Заодно погляжу вблизи на этого «любимца партии», как называл его Ленин.
