Время шло к ночи, да и многие из присутствующих все-таки успели немало принять на грудь. Так что мне стало ясно, что сегодня ни о каких договорах предметно поговорить уже не получится. Ну ладно, обсудим все завтра с утра на свежую голову в торгпредстве, чтобы сразу согласовать все возможные вопросы со специалистами так называемого «инженерного отдела», который и создавался специально для исполнения поручений Спотэкзака. Все, что успеваю сделать до отхода ко сну, так это предупредить тех, кто занимался подготовкой контрактов, что завтра рано с утра мы отправляемся в торгпредство.
Во вторник, продрав глаза – не люблю рано вставать! – быстренько привожу себя в порядок и спускаюсь к завтраку. Уже рассвело, но солнце, заслоненное домами, пока не проникает в наши окна. Мои товарищи по закупочной комиссии один за другим также подтягиваются к завтраку, и вскоре мы дружной стайкой выходим на улицу. До торгпредства не то чтобы рукой подать, но линии метро расположены на редкость неудобно для того, чтобы от площади Виктории-Луизы добраться до Литценбургерштрассе, 11. Поэтому вся компания неторопливо идет пешком.
Ночные фонари уже погашены, улицы на глазах наполняются публикой, спешащей по делам, дворники торопливо заканчивают драить швабрами гранитные плиты тротуаров. Угольщики только что развезли на своих тележках мешки с угольными брикетами, сгрузив их у дверей, ведущих в подвальные котельные. Навстречу нам время от времени попадаются дамы в непритязательных жакетках и старички в бриджах и теплых вязаных жилетах под пиджаками, выгуливающие своих собак.
В торгпредстве работа начинается рано, и нам не составляет труда найти на местах представителей инженерного отдела, чтобы приступить к обсуждению полученных мною накануне проектов контрактов. Мы рассаживаемся тесным кружком в одной из комнат. Разложив перед собой папки с текстами контрактов и сверившись со своими записями, начинаю:
– Не буду давать оценку умственным способностям тех, кто с нашей стороны готовил эти контракты. Иначе, боюсь, сразу перейду на мат, да так и не остановлюсь, пока не исчерпаю весь свой словарный запас. Мне, разумеется, неизвестны калькуляции себестоимости ручных пулеметов, пистолетов-пулеметов и пистолетов, равно как и цены, по которым все это закупает рейхсвер и полиция. Но какого… извините за выражение, вы проставили в контрактах по закупке пистолетов цены, которые почти совпадают с розничными? 65 марок за «люгер» и 45 марок за маузер?! Вы что, даже в оружейные магазины нос сунуть не удосужились?! С какой радости мы должны дарить этим буржуям-фабрикантам еще и торговую наценку?
Переведя дух, добавляю к этим соображениям еще одно:
– Не знаю, как члены комиссии, но представители Спотэкзака и инженерного отдела торгпредства должны были бы знать, что приказом Главначснаба РККА от 17 ноября 1922 года установлены внутренние оптовые закупочные цены на «люгер» и маузер в 15 долларов и 10 долларов, что соответствует ценам в марках по нынешнему курсу 63 и 42 марки соответственно, или 30 и 20 червонных рублей. А по вашим контрактным ценам выходит, что итогом от этой внешнеторговой операции будет чистый убыток! – И жестко резюмирую: – Цены – пересмотреть!
Оглядев суровым взглядом слегка притихшую от моего напора публику, продолжаю:
– Чего ради вы согласились выставить в контрактах условия платежа «франко-склад отправителя»? Что-о? Кто это там пищит «так дешевле»?! – не стесняюсь форсировать голос. – Мы что, должны сами организовывать транспортировку оружия по немецкой территории от склада изготовителя до порта и нести все связанные с этим риски? Германия – не пансион для благородных девиц, тут всякое, знаете ли, случается. Или вам урок с недавним налетом на торгпредство не впрок пошел? На немецкой территории пусть сами за груз отвечают!
Кто-то из работников торгпредства предлагает:
– Ну тогда, значит, надо ставить в контракт «франко-порт назначения».
– Еще чего! Хотите, чтобы наши немецкие «друзья»-буржуи нагрели нас на фрахте судна и на страховке? Перевозку оружия будем осуществлять на своих торговых пароходах, и страховать тоже будем сами.
Хлопнув ладонью по столу, заключаю:
– Ставим в контракты базовое условие «франко-борт судна» и не отступаем от этого.
Шевельнув листками бумаги со своими сделанными накануне вечером заметками, перехожу к следующему пункту:
– Почему ни одной душе в голову даже не пришло прописать в контрактах рассрочку платежа? И что это за чудо такое – авансовый платеж в размере двух третей от суммы контракта? Вам что, народные деньги девать некуда? А если у самих мозгов не хватает, обратились бы к генеральному представителю Наркомфина в Берлине, Александру Семеновичу Сванидзе. В одном ведь здании сидите! Он бы вам и разъяснил, какой порядок платежа надо отстаивать при заключении договора.
Товарищи командиры встречают отповедь гробовым молчанием, и лишь представитель Спотэкзака в нашей комиссии порывается что-то сказать, но ограничивается лишь тем, что крутит головой, бегает глазами и ерзает на стуле.
– Ладно, – со вздохом тычу пальцем в папки с контрактами, – вы тут в большинстве своем не коммерсанты и соответствующего опыта не имели. Но почему порядок технической приемки не удосужились оговорить в деталях? Это, конечно, можно в договоре и не указывать. Но тогда нужно составить детальный регламент технической приемки и оговорить в контракте, что данный регламент является его неотъемлемой составной частью. Или вы на немецкое качество надеетесь? Так и у немцев брак бывает. А если ушами хлопать, вам именно этот брак сбывать и будут! Что же, никому из вас совсем не хочется еще разок съездить в загранкомандировку на приемку заказанных партий оружия? А? Не слышу ответа!
Члены комиссии нестройно загомонили, и из долетавших до меня отрывочных реплик стало ясно, что они вовсе не желают упускать возможность вновь прокатиться в Берлин.
– Ну и последнее. Ответственность сторон. Конечно, по германскому гражданскому праву ответственность и без указания в контракте предусмотрена. Но вы же замучаетесь в местных судах свою правду отстаивать, случись какие проблемы. – Устав драть глотку, умеряю пафос и пытаюсь разъяснить все уже более спокойным тоном, хотя что уж тут говорить о спокойствии при таком количестве явных проколов! – Поэтому ответственность – и по срокам поставки, и по поставке некачественной и некомплектной продукции, и по своевременному и полному оформлению сопроводительных документов – надо указывать в контракте. Немцы же не постеснялись вставить в проект договора пени за просрочку платежа с нашей стороны! Да, чуть не забыл: не забудьте в контракте оговорить требования к упаковке товара…
Тут представитель Спотэкзака из Москвы, которого уже давно снедало явное беспокойство, не выдерживает и визгливым тоном выкрикивает:
– Товарищ Осецкий! Зачем вы лезете не в свое дело, срываете договоренности, портите нам налаженные отношения с немецкими фирмами!
К моему удивлению, к этому крикуну присоединяется и человек из инженерного отдела. Он, правда, не кричит, а солидно выговаривает:
– Нам и так нелегко было пробивать эти заказы, Виктор Валентинович. А вы тут требуете пересмотра контрактов, ставите договоренности под угрозу… С такой торопливостью и неосмотрительностью дела не делаются!
Не спеша отвечать на эти инвективы, оглядываю сидящих вокруг командиров. Среди них – мой знакомый, молодой чекист Николай (так и не выведал его фамилии). Начинаю лихорадочно обдумывать, как бы пугнуть этих зарвавшихся чинуш присутствием в нашей комиссии представителей ОГПУ. Так, есть мысль… Уже начав говорить, почти тут же прикусываю язык, ибо из памяти моей всплыла информация, резко меняющая мое отношение к делу:
– А что, Николай, в комиссии представители Экономического отдела есть?
Тот сразу понимает, о чем идет речь:
– Не, нету, Виктор Валентинович. Мы же не с проверкой торгпредства ехали.
На этом мой диалог с ним обрывается: не стоит забывать золотое правило: «Умеешь считать до десяти – остановись на семи». Да и многозначительная недоговоренность подчас действует посильнее, чем даже мощные козыри, выложенные на стол. Однако никакого замешательства на лицах моих оппонентов не видно. Ничего и никого не боятся? Возможно. С такой-то крышей…
