что сделала принцесса. Мгновенно оценить обстановку и всего лишь в десятиминутной интерлюдии практически перетянуть на свою сторону лучший полк королевства, выбить из всех раскладов одну из ключевых публичных фигур, каковым, несомненно, являлся лорд Эжен, да еще и заставить лагерь противника хоть в тактическом плане, но перейти от обвинений в трусости и предательстве к обороне… это надо было суметь. Впрочем, Мельсиль пока не собиралась останавливаться.
– Благодарю вас, мои верные воины, – заговорила принцесса, едва лишь ангилот Грона оказался в руках седоусого. – Я не сомневалась в вашей верности трону и королевству. И мне радостно, что я не ошиблась. – Она потупила глаза и коротко вздохнула. – Я вижу, что история предательства того, кто столь не по праву носит ваши доспехи, и моего пленения еще не достигла ваших ушей во всех подробностях. Ибо иначе, я не сомневаюсь, вы бы никогда не позволили ему продолжать числиться в вашем полку. Но я обещаю завтра же лично прийти в ваши казармы и рассказать о том, почему граф Загулема и мой жених был вынужден оставить заботы о своем домене и лично отправиться вызволять меня из застенков, в которые привело меня это предательство. Именно тогда я смогла оценить его доблесть и мужество, поразившие меня в самое сердце.
Взгляды латников снова скрестились на Гроне. И на этот раз восхищенных было намного больше. Да-а, судя по первичным реакциям, озвученная лордом Эженом версия о его причастности к отравлению короля и попытке узурпации власти не пользовалась безоговорочной поддержкой. Интересно, кому, сколько и чего пообещал герцог Аржени за собственную поддержку, чтобы эта версия вообще была принята как рабочая?
– Я прошу вас, господин…
– Сержант Каргей, ваше высочество, – услужливо подсказал седоусый.
– Да-да, спасибо, маркиз Каргей. – Мельсиль, невинно взмахнув ресницами, очаровательно улыбнулась, заставив всех латников замереть от восхищения (а новоиспеченного маркиза Каргея от двух причин сразу). – Я прошу вас отправить вперед посыльных, дабы передать моим фрейлинам приказ немедленно собраться в моих покоях. А также просьбу барону Шамсмели, вашему командиру, поскольку я осталась единственной представительницей королевской фамилии, встретить меня как подобает при прибытии члена королевской семьи, выведя королевских латников на улицы столицы.
Грон мысленно усмехнулся. Да уж, после подобной встречи, да еще после того, что порасскажут о только что произошедшем остальные латники, у заговорщиков не будет практически ни единого шанса заставить столичный гарнизон пойти наперекор воле принцессы. А уж когда она выступит в казармах латников… Оставалось задуматься, на что вообще рассчитывали заговорщики. Хотя если основным источником информации о принцессе, Гроне и Черном бароне для заговорщиков служил лорд Эжен, пожалуй, удивляться не стоило. Ибо в интерпретации наследника герцога Аржени мир был устроен так: в центре на белом коне (троне, носу корабля, самой высокой башне) он сам, а вокруг мелкие презренные людишки, счастливые, если он обращает на них свое благосклонное внимание, и пребывающие в страхе и панике, если чем-то вызвали его неудовольствие. Оставалось только удивиться тому, что герцог Аржени не знал о столь однобоком восприятии действительности своим наследником.
Впрочем, не исключено, что он и сам страдал чем-то подобным. У представителей столь богатых и знатных родов это отнюдь не редкость. Сами по себе богатство и знатность, то есть сильные стартовые условия, как раз наоборот, сильно ухудшают возможности развития и воспитания воли. И если старшее поколение этого не учитывает и не пытается как-то купировать, из младшего вырастают знатные придурки, не способные ни адекватно оценить ситуацию, ни справиться с мало-мальски серьезными вызовами… Впрочем, до поры до времени это совершенно не мешает им наслаждаться жизнью. Как говорится, бегемоты обладают чрезвычайно слабым зрением, однако в связи с их массой и размерами это не их проблема. Но именно до поры до времени…
Грон проснулся оттого, что кожа лица ощутила ток воздуха. Это могло означать только одно – что кто-то открыл дверь. Но дверь его комнаты-камеры всегда открывалась с жутким скрипом заржавленных петель, от которого Грон несомненно проснулся бы. И если этого не произошло, значит, некто, открывший дверь, специально озаботился тем, чтобы Грон не проснулся от скрипа. А отсюда следовал вполне логичный вывод о том, что этот самый «некто» проник в его камеру с явно враждебными намерениями. Не сказать, чтобы Грона это удивило. В конце концов, за последнюю неделю даже до самых тупых (к каковым явно относилась вся семейка Аржени) уже должно было дойти, что простая и на первый взгляд элегантная двухходовка с отравлением короля и обвинением в этом преступлении Грона окончательно забуксовала. И если не предпринять неких дополнительных усилий, вся наспех сляпанная конструкция, призванная одновременно перераспределить власть в королевстве и устранить возможного конкурента, непременно рухнет. Причем с большой долей вероятности погребя под собой ее незадачливых конструкторов. Ибо все шло к тому, что, несмотря на все приложенные усилия, Грона все-таки оправдают, а смерть короля суть такое преступление, виновные в котором непременно должны быть названы.
К исходу второй недели дознания уже мало у кого оставались сомнения, что принцесса и примкнувшие к ней граф Эгерит, барон Экарт и еще несколько аристократов, давно знакомых с ним, с ее высочеством и прекрасно осведомленных о ее истинном влиянии и положении при дворе ее отца, а также о ее возможностях и способностях, не просто намерены доказать вину истинных убийц короля, но еще и вполне способны воплотить это намерение в жизнь. Так что у инициаторов этой злополучной двухходовки просто не было выхода, кроме как попытаться, так сказать, разрубить гордиев узел. Например, превратив основного обвиняемого в молчаливый труп. На который было пока еще возможно (хотя уже и не очень удобно) списать все грехи. А то он не только оказался слишком уж неуступчивым по отношению к уже почти опознанным всеми, но пока еще осторожно не озвученным вслух «доброжелателям», так по-доброму, но настойчиво подталкивающим его к плахе, да еще и, как выяснилось, успел обзавестись весьма влиятельными сторонниками, число которых к тому же увеличивалось с каждым днем дознания… В конце концов, Грон был пришлый, не значился ни в каких раскладах, и, по расчетам инициаторов двухходовки, с его устранением коалиция по его защите, сложившаяся, на их взгляд, совершенно стихийно, должна была распасться сама собой. А если есть труп, на который можно списать все грехи, то в дело вступают уже другие резоны. И поле для торговли резко расширяется.
Готовиться к подобному развитию событий Грон начал еще неделю назад, просчитав, что количество вариантов сего действа весьма ограниченно. Причем он больше грешил на яд. Более того, за сегодняшним ужином ему показалось, что поданное вино излишне заправлено пряностями. Как будто кто-то хотел специально посильнее забить вкусовые рецепторы. Поэтому он аккуратно сплюнул уже набранный в рот глоток обратно в стакан, а затем, улучив момент, когда за окошком двери не маячило лицо стражника, аккуратно вылил весь кувшин в парашу. Однако, несмотря на то что весь вечер он провалялся на кровати, имитируя то ли сон, то ли смерть, за все прошедшее время никто не пытался зайти к нему в камеру и проконтролировать, как подействовал яд. Так что Грон уснул спокойно. Но, как теперь выяснилось, даже если яд и имел место, люди решили подстраховаться…
Удар он пропустил. Ну не то чтобы совсем… лезвие кинжала пропороло перину и воткнулось в доски основания кровати, в которой Грона уже не было. А в следующее мгновение несостоявшийся убийца уже летел на пол. Грон же, только что довольно технично исполнивший «ножницы», резко развернулся, ухватил противника за пятку и, дернув, заставил ошарашенного убийцу с коротким вскриком развернуться на живот, после чего загнал его пятку под свой коленный сгиб и уселся на его согнутую ногу. В таком положении можно было и поговорить.
– Кто тебя послал? – тихо спросил Грон и, не дождавшись ответа в течение пары секунд, слегка нажал всей массой на пятку.
– Ы-ы! – взвыл несостоявшийся убийца.
– Будешь молчать – сломаю ступню. Сначала. А что буду делать позже, тебе лучше даже не представлять. Понятно? – Для убедительности Грон еще раз нажал на пятку.
– Ы-ы-ым! – снова взвыл убийца.
– Не слышу внятного ответа, – сердито буркнул Грон и… с легким хрустом вывернул ступню из суставной сумки.
– А-а-а-а! – взвыло под ним.
Но Грон уже деловито согнул другую ногу своего пленника, удобно устроив уже ее пятку под своим коленным сгибом.
