Сашка, раздраженный и злой, добрался до комнаты боярыни Марьи Ивановны первым, но она каким- то непостижимым образом уже знала главную новость сегодняшнего утра.
– Матушка, зачем же вы… – начал было Сашка, но боярыня Воронцова, не давая ему договорить, подошла, расцеловала, притянула к себе, прижала голову сына к своему плечу, заставив того согнуться в полупоклоне.
– Здравствуй, сыночек. А я ведь знала, я чувствовала, что скоро… Ну спасибо Пресвятой Деве да Николе Угоднику. – Одной рукой она прижимала Тимофееву голову к себе, а второй размашисто крестилась на образа.
– Матушка… – издал полузадушенный всхлип Сашка.
– Фу-ты, чуть не задушила на радостях сыночка своего ненаглядного, – спохватилась Марья Ивановна. – Садись, Тимоша, садись, побеседуем.
– Матушка, – вновь начал он, усевшись на стул, – зачем вы меня…
– Ах, Тимоша, – прервала она его, – ты, наверное, расстроен тем, что я тебя домой забрала? А как мне было не забрать? Ты же знаешь, я сынов без своего пригляда стараюсь не оставлять. А тут из Тушина известие получаю, что Тимоша мой опять… заболел. Ну, понятное дело, отправилась я в гости к боярыне Тютчевой – сыночка своего проведать. А ты и в самом деле плох. Очень плох. А Ольга твоя и не знает, что с тобой делать. А я знаю! – Здесь Марья Ивановна возвысила голос и пристукнула кулаком по столу: – Вот я тебя домой и забрала!
– Но, матушка…
– Кто лучше матери знает, что сыну ее нужно? – Этот вопрос даже не успел повиснуть в воздухе. Сашка едва лишь открыл рот, как Марья Ивановна уже ответила сама себе: – Никто. Ты прошлый раз как с Фленушкой закрутил, так сразу и в разум вошел. Вот я и сообразила, что тебе нужно, каким лекарством болезнь твою лечить. Поэтому домой тебя и забрала. А уж Фленушка расстаралась. Пузо видел?
Сашка растерянно кивнул.
– А…
– Надеюсь, еще одного сыночка тебе родит.
– К-как еще одного? – Наконец-то Сашке удалось вымолвить законченную фразу.
Марья Ивановна поднялась, прошла к двери в другую комнату, приоткрыла ее и что-то кому-то там сказала. Из-за двери появился мальчишечка лет четырех и, испуганно уставившись на Сашку, ухватился за бабкину юбку.
– Поди, поздоровайся с тятенькой, – сказала Марья Ивановна, склонившись к нему.
Мальчишка, отпустив бабкин подол, подошел к Сашке и смело забрался к нему на колени:
– Тятя, тятя, а на лошади научишь?
Глядя на это белобрысое, васильковоглазое, хлопающее пушистыми ресницами существо, Сашка буквально потерял дар речи, совершенно не зная, что ему ответить на столь простой вопрос.
– Научит, конечно, научит, Василек, – ответила за растерявшегося Сашку Марья Ивановна. Она подошла к сыну, ловко подхватила на руки внука и отнесла его к двери. Опустив на пол, ласково хлопнула по попе, напутствовав словами: – Поиграйся пока с няньками, пусть они тебя на деревянной лошадке покатают, а тятенька после с тобой поиграет.
– Не хочу с няньками, не хочу на деревянной, – захныкал малыш, но Марья Ивановна уже прикрыла дверь и, вернувшись к Сашке, вновь расположилась в своем кресле.
Встреча с маленьким незнакомцем, назвавшим его тятей, буквально потрясла Сашку. Нет, естественно, он представлял, что шутки шутками, но могут быть и дети. Однако представлял, можно сказать, чисто теоретически. Вдруг ни с того ни с сего оказаться отцом некоего чудесного создания, которое надо кормить, растить, заботиться, воспитывать – нет, к такому повороту он был не готов. Мало ему сегодня Фленушкиной беременности, которой она обязана, как говорят, именно ему, так оказывается, что у него уже имеется сын Василек четырех лет от роду. «Нет, это не я, – воспротивился происходящему Сашка. – Я ни при чем. Это все дурачок Тимофей. А я… А мне… Мне не нужны никакие дети! Я не планировал никаких детей! Я ни за что не отвечаю! Я и не контролировал этого безумного Тимошу, когда он тут направо и налево…» Но тут вдруг у него прорезался внутренний голос и этак гаденько проскрипел: «Сейчас не контролировал, согласен. А пять лет назад кто Фленушку соблазнил? А она ведь еще совсем девчонкой была, несовершеннолетней еще. По законам твоего времени знаешь, что за это полагается? Здесь же законы не так строги, нравы зато гораздо строже, чем у нас». «Да ты что, статью мне шьешь? – возмутился Сашка. – Да она сама, если хочешь знать…»
Он настолько увлекся этим диалогом с собственным внутренним голосом, что принялся даже жестикулировать. Марья Ивановна, с испугом глядя на сына, воскликнула:
– Тимоша! Что с тобой? Уж не вернулась ли опять болезнь?
– А?.. Нет, нет, матушка, это я так…
Она внимательно взглянула на сына и, заметив, что его взгляд вновь стал осмысленным, продолжила:
– А Микулин сыночек помер этой зимой. А ведь большенький уже был, десятый годок ему шел. Простыл, видимо, с мальчишками играючи. Недосмотрела я. – Боярыня Вельяминова, похоже, чувствовала ответственность за все, что происходит в этом доме. То, что у мальчика была еще и мать, дела нисколько не меняло. – Две недели в жару ребенок метался. Уж чего только наш лекарь не делал! Все без толку. И по окрестным селам всех лекарей да бабок-знахарок собрали. Ничего не помогло. Сгорел мальчишечка. Фленушка твоя…
– Она не моя, матушка! – с истеричной ноткой в голосе перебил ее Сашка.
– Фленушка твоя даже умудрилась в Москве немчина-лекаря отыскать. Все одно – не помогло. – Она тяжело вздохнула. – Один ты остался, Тимофей, мужчина в нашем роду. Мамай да Микула ушли – сыновей после себя не оставили. Ты – все никак жениться не хочешь. А ведь все под Богом ходим. Ты же, Тимофей, – человек военный. Сколько раз на волосок от смерти был, сам знаешь. А как в следующий раз будет? То нам знать не дано. Смотри, пресечется наш великий род, засохнет старшая ветвь воронцовского дерева. – Она перевела дух, сурово взглянув на Сашку. – И в том не моя вина и не отца твоего. Мы трех сынов родили и выпестовали, а вы… – От огорчения она даже махнула рукой. – Нет, ты как хочешь, Тимофей, а я признаю Василька своим внуком и наследником. Пусть он и незаконнорожденный и от крестьянки рожден. И второго, если Фленушка сына родит, тоже признаю. (Сашка на эти слова лишь пожал плечами. Да пусть делает, что хочет, ему-то что?) Она, Фленушка, вообще-то неплохая бабенка. Была б она благородных кровей, пусть хоть из самого захудалого рода – женила б тебя на ней. – Сашка лишь протестующее всплеснул руками, но Марья Ивановна ничего не дала ему сказать. – Ты уехал тогда в Кострому, к князю Димитрию, а она тяжела от тебя осталась. Ну, мы с Манефой и выдали ее замуж. Муж неплохой, работящий. Крестьянин из нашего Воронцова. Я же ей вольную дала. А как родила она, так я опять ее к себе забрала, помощницей к Манефе определила. А мужика ее ты в прошлом году в ополчение забрал. Так он и остался там, на Кулишках.
– Значит, и Фленушка, и ребенок все эти годы жили здесь, в доме? Почему же я раньше их не видел? – удивился Сашка.
– А ты дома-то бывал толком? Ведь все в делах, все в делах, а потом, как времени свободного стало больше, так ты его все с Ольгой Тютчевой проводил.
– Матушка, я насчет Ольги хотел…
– А что Ольга? – вновь перебила его суровым тоном Марья Ивановна. – Я ей отдала здорового сына, умника, великого воеводу, окольничего, а кого получила? Тимошу-убогого!
– Матушка! Да при чем тут Ольга?! – взорвался Сашка.
– Не знаю я, кто здесь при чем. Знаю лишь, что Фленушка, благодаря любви своей беззаветной, уже второй раз твой разум из темноты беспросветной на свет Божий выводит. И ведь простая дворовая девка, из смердов самых что ни на есть, а такое большое, высокое чувство ей Пречистая Дева подарила… Если б эта Ольга тебя так любила, ничего плохого с тобой бы не приключилось.
Не выдержав, Сашка вскочил на ноги.
– Я…
– Сядь! – рявкнула боярыня так устрашающе, что Сашка на мгновение вновь почувствовал себя зеленым новобранцем, стоящим в строю перед грозным комбатом подполковником Кубасовым. – Я все
