спуститься по ней так, чтобы стража тебя не заметила?
– Где наша ни пропадала… – Безуглый залихватски махнул рукой, явно стараясь вселить толику оптимизма в сердце своей подопечной. – На то и ночь, чтоб людям спать хотелось. Ночью и разглядеть сложнее, а уж попасть в движущуюся цель – тем более. Не беспокойся, сударыня, у нас получится.
– Хорошо, – спокойно сказала Ольга, соглашаясь с ним. – Сделаем, как ты говоришь, Гаврила Иванович. Только нельзя мне в женском обличье в Кремле появляться. Узнают, сам говорил. Давай-ка сделаем, как в Несебре. В мальчика-подростка я переоденусь. Ты иди, Гаврила Иванович, а к вечеру сюда вернешься с одеждой. Найдешь?
– Да уж расстараюсь…
– А я тебя здесь буду ждать. Здесь меня никто не найдет.
– Здорово придумала, матушка, – обрадовался Безуглый. – Вот теперь я точно уверен, что нас никто задержать не сможет. Как стемнеет, так мы с тобой на воле окажемся.
– Иди тогда, Гаврила Иванович. Поторопись, тебе еще надо успеть приготовить все необходимое.
– Ну, пошел я. Не беспокойся, ни мгновения лишнего не задержусь.
Безуглый уже повернулся, чтобы уйти из подземного зала, но Ольга вновь остановила его:
– Да, Гаврила Иванович, оставь мне фонарь. Боюсь я без света-то. А ты и на ощупь дойдешь, тебе ж здесь каждый поворот известен.
– Дойду, дойду, не беспокойся, голубка моя. – Он поставил фонарь на пол рядом с Ольгой. Только к бочкам с ним не приближайся и не открывай…
– Знаю я, Гаврила Иванович, иди же…
Безуглый ушел, осторожно прикрыв за собой тяжелую дверь, и на Ольгу огромной мягкой подушкой навалилась тишина, не нарушаемая даже писком крыс, обычных обитателей всех подземелий. Она опустилась на корточки, привалившись спиной к стене. Фонарь стоял у ее ног, а до ближайшей бочки было шага три. Ольга сидела неподвижно. Она беззвучно плакала и молилась Богородице, чтобы та удержала сейчас Тимофея, не позволила ему лезть в этот проклятущий подземный ход. Молилась она долго, по крайней мере, достаточно, как ей показалось, чтобы Безуглый успел проделать обратный путь и выйти из подземного хода наружу.
Ольга уже видела однажды порох и даже наблюдала его действие. Тимофей перед отправкой на войну привез домой чуть ли не целый мешок этого пороха. Наверное, здесь же и набирал его. Тогда он вместе с Ольгой рассыпал его по подобранным ею кувшинам, вставляя в горлышко каждого кувшина промасленный трут. А потом они вместе опробовали один из этих кувшинов в действии, отойдя подальше от дома в сад. Кувшин тогда здорово бахнул. Тимоша объяснил ей, что это называется «бомба». Мало пороха – маленькая бомба, много пороха – большая бомба.
Она резко поднялась на ноги и едва не упала – от долгого сидения на корточках ноги затекли. Дождавшись, когда они вновь станут ей послушны, она сделала вперед несколько шагов и попыталась вытянуть из бочки вбитый туда деревянный кляп. Но не тут-то было. Кляп не поддавался. Тогда она вынула из ножен подаренный ей Безуглым кинжал и принялась ковырять им мягкий липовый кляп. Из освободившегося отверстия на пол хлынул струей порох, скапливаясь горкой у основания бочки, а Ольга принялась ковырять следующую затычку.
Когда образовавшиеся на полу горки слились друг с другом, она еле слышно шепнула, приложив нежно руку к животу: «Простите меня, деточки, прости, Тимоша», – и, переставив фонарь к образовавшейся куче, открыла его.
XIX
Дмитрий слушал невнимательно, в обсуждении не участвовал и, похоже, вообще взирал на эту возню вокруг кремлевского чертежа, устроенную Боброком и Тимофеем, с нескрываемым раздражением. В усталом взоре плохо выспавшегося после ночного пиршества великого князя легко читалось невысказанное: «Устал я от этих Вельяминовых. Столько дополнительных забот на мою голову… Вечно впутают в какую-нибудь дрянь! Из-за этого сумасшедшего Остея пришлось в осаду садиться, почитай, у самого порога родного дома. Теперь, видишь ли, у Тимофея жену выкрали. Вместо того чтобы войска дожидаться, придется нынче еще и штурм устраивать. А я, между прочим, со своей княгиней еще и не виделся! – С поляны перед шатром, на которой стоял стул великого князя, сквозь зелень окружавших ее деревьев была видна не только река Москва, но и стена Кремля, осажденного его дружиной. Но любоваться окрестностями у Дмитрия не было никакого настроения. Голова гудела, как пустой походный котел, кости ломило, а в животе – будто две кошки устроили потасовку друг с другом. – В баньку бы сейчас… Предлагала ведь тетка у нее остаться… И чего не согласился?»
Великий воевода, Боброк и Адаш расположились вокруг большого барабана, на котором был расстелен чертеж осажденной крепости. Говорил великий воевода:
– Мои люди по окрестным селам подмогу собрали. Пятьсот человек я вооружил и сразу же направил вместе со своими парнями прочесывать город и прилегающие к городу рощи. Гонец, который ночью ко мне ехал, попал в засаду на окраине города. Пора с этими разбойниками кончать. После того, как селяне закончат зачистку, поступят в твое распоряжение. А еще пятьсот мужичков подойдут сейчас или подошли уже. Можно их на разборке изб использовать. Будем делать вид, что материал готовим – ров забрасывать. Да штурмовые лестницы пусть колотят у противника на виду. Половину своих воинов с других укреплений сюда переведи. Пусть идут не скрываясь, чтоб противник уверился, что мы здесь собираемся стену штурмовать. Пусть перебросит сюда сил побольше. Мы же с Адашем пройдем через подземный ход и ударим вот здесь. – Великий воевода ткнул пальцем в чертеж. – У бывшего военного приказа. И захватываем его. Если там будут Остей и Кнопфель, то на этом, думаю, и битве всей конец. Но на всякий случай часть людей я отправляю вот к этим воротам и захватываю их. Вам остается…
– Понятно… – оборвал его Боброк. – Кони у нас будут наготове. Со всем согласен, кроме одного. Бери с собой не двести человек, а пятьсот.
– Гм, гм, – прокашлялся Адаш. – Да там и двухсот многовато. Мы ж из двери, которой подземный ход заканчивается, считай, по одному будем выскакивать. Пока пятисотый из двери той наружу выйдет, первые двести должны уже всю работу выполнить. Рассусоливать там нельзя. Действовать надо быстро.
– Эти триста человек и тебе, Дмитрий Михайлович, понадобятся, – дополнил Адаша великий воевода. – Нам и все остальные ворота без пригляда оставлять нельзя. Среди осажденных опытных воинов, считай, нет вовсе. Скорее всего, после первого сильного удара они все ворота раскроют и дунут в разные стороны. Нам же никого упустить нельзя. Всех придется ловить и вязать, чтоб потом среди пленных Некоматовых людей отыскать.
– Добро, – сказал Боброк. – Я со всем согласен. – Он возвысил голос, чтобы его услышал и Дмитрий. – Великий князь, не желаешь ли…
Дмитрий лишь равнодушно махнул рукой.
– Смотри сам… – Великий князь поднялся с походного раскладного стула, на котором до сих пор сидел, забросив ногу на ногу и скрестив руки на груди. – Ванька!
Тут же на его зов подскочил денщик – смазливый молодой человек лет семнадцати.
– Чего изволите?
– Обед готов?
– Давно уже все готово. Ждут распоряжения, как подавать. На всех?
Великий князь глянул в сторону Боброка с Тимофеем и ответил денщику:
– Нет. Им некогда. Сегодня один обедать буду. – Приняв это непростое решение, великий князь направился в свой шатер, но перед самым шатром, когда услужливые рынды уже распахнули перед ним полог, вдруг остановился и сказал: – Нет. Не буду обедать. Ванька, коня! Едем к тетушке, в Воронцово!
Не успел еще денщик даже пошевелиться, как раздался такой грохот, будто совсем рядом разразилась тысяча гроз одновременно. Вся Ивановская горка содрогнулась под ногами, как внезапно очнувшееся ото сна мифическое чудовище.
Над Кремлем поднимался огромный черный гриб, подсвеченный снизу всполохами пламени.
