Первой бросилась в глаза брошюрка Парского «Бои с германским наступлением возле Нарвы и Гатчины». Роман отложил издание, рассудив, что в тех боях им участвовать опять придется. Следующими трофеями стали воспоминания Антонова-Овсеенко, немецкого фельдмаршала Гинденбурга, сборник военных статей Троцкого, двухтомное издание «Мирные переговоры в Брест-Литовске», «Чехо-словаки и эсеры» некоего Б. Шмераля, «Некоторые факты и итоги четырех лет Гражданской войны», статьи и речи Ленина, «Военная интервенция Антанты», «Кронштадт и Питер в дни революции» Раскольникова, «Балтийский флот в мировой войне» старого друга Эссена.
Пролистав книги, он обнаружил массу необходимых сведений, включая даты событий, случившихся в этой реальности. Собственно говоря, хронокорректоров интересовали только события первых послереволюционных месяцев, поскольку затем история пойдет по совсем иным сценариям.
Улыбаясь, он поискал взглядом Георгия. Тот стоял у кассы, поглаживая немаленькую стопку книг и оживленно беседуя с человеком громадных размеров – вероятно, с самим гражданином Борзенко.
Когда Рома подошел к ним, книгопродавец залез на табуретку, нашел какую-то книжку, протянул Георгию и прокомментировал:
– Буквально вчера получили. Тифлисское издание. Ограниченный тираж.
На мягкой обложке было напечатано имя автора – генерал-майор Денстервиль – и название: «Преступления британского империализма на Кавказе и в Персии». Невольно улыбнувшись, Рома поделился сомнениями:
– Не думаю, чтобы оригинальное издание называлось так же.
– Очень сомнительно, – согласился Гога. – Но времена дикие, законов о копирайте нет… Хотя и в более культурные времена издатели не гнушались менять названия без разрешения автора.
Вопрос об авторских правах для человека времен застоя представлялся несерьезным, поэтому Роман просмотрел книги, которые выбрал его напарник. Названия выглядели многообещающе, даже если были отредактированы издателями. Воспоминания о боях против Корнилова и белополяков, о разгроме контрреволюционного подполья, «Записки красного партизана», «Я воевал на черноморских линкорах», «Варшавский поход» Тухачевского, слащевские мемуары «Конец белого Крыма», несколько книг о Гражданской войне на Кавказе и в Закаспии, а также иллюстрированное издание «Танки Рено и Марк – кровавые гиены Антанты».
– Вполне достаточную библиотечку собрали, – мысленно подсчитав оставшиеся совдензнаки, провозгласил Роман. – А как поживают прежние владельцы магазина господа Демьянов и Дальский?
Борзенко поперхнулся и, опустив взгляд, принялся крутить ручку кассовой машинки, подсчитывая общую цену покупки. Выбив чек, он буркнул неохотно:
– Начитались вестернов, решили в ковбоев поиграть. Вроде бы где-то на Кубани на буденовцев нарвались.
– Белогвардейский вестерн – это непростой жанр. Можно сказать, опасный… – Гога протянул ему купюры и мелочь. – Будьте здоровы. Может быть, еще заглянем на днях.
На Большую Бронную они возвращались в полной темноте, сжимая пистолеты в карманах. В любую минуту ждали нападения Заходовского, чьи хозяева умели пеленговать работу хронодвижков. Однако и на сей раз беда стороной обошла – ни в 25-м, ни в 98-м никто в их сторону не выстрелил. Только конторщик неодобрительно поглядел на солидных господ, которые таскаются по ночам в солдатском тряпье.
Заперевшись, они жадно набросились на книги, перелистывали в поисках нужных дат и событий, затем отбрасывали, чтобы схватить другую. Хватило часа, чтобы составить хронологическую таблицу и сделать вывод: обе революции 1917 года все-таки случились.
Хотя мировая война шла для императорской власти не столь неудачно, как в исходной реальности, но Познань взять так и не смогли, потом отступили до самой Варшавы. Голод и неразбериха в тылу спровоцировали мятеж измученного народа, генералы и депутаты заставили царя отречься, Временное правительство власть не удержало. Волна убийств офицеров и генералов на сей раз получилась не столь ужасающей, но без кровопролития не обошлось. После долгого противостояния большевики 23 октября прогнали Керенского, 16 ноября Корнилов покинул Быхов, 18 ноября в Ставке на глазах бездействующего главкома Крыленко пьяная толпа растерзала генерала Духонина. Дальше кровавый бульдозер покатился по стране, погубив миллионы сограждан: корниловцы, петлюровцы, румыны, поляки, чехи, десанты Антанты на Кавказе и в Архангельске, японская оккупация Сибири, расколотое казачество, поражение под Варшавой, штурм Перекопа. Ну и мелкие штрихи вроде массовой эмиграции, тифа, миллионов беспризорников, поволжского каннибализма на почве голода и всеобщего одичания.
Швырнув на стол недочитанную книгу, Роман мрачно изрек:
– Пятнадцатого ноября – самый поздний срок – мы должны прибыть в Быхов с полком надежных войск.
– Дедлайн, – неохотно согласился Гога. – Прямо сейчас отправимся, или поспим, а завтра с утра покушаем у Тестова или в «Эрмитаже»?
– На всю Гражданскую войну впрок не нажремся, – отмахнулся Рома. – Поспим на звездолете.
Они заперли сундуки, чтобы прислуга не обнаружила во время уборки книги, изданные в следующую четверть века. Затем вызвали катер, оделись потеплее, потому как ноябрь будет морозный.
Прячась под козырьком подъезда, Рома бесцельно рассматривал улицу сквозь завесу крепчавшего дождя. Гога пытался заговорить о чем-то, но понял напрасность усилий: исполнитель Мовитц погрузился в собственные мысли, отчего выглядел жалким и беспомощным. Георгий знал такое выражение лица – не раз видел в зеркале, когда вспоминал бездарную свою жизнь.
Одиночество сделало его существование бессмысленным и наполненным лишь болью потерь. Отправившись добровольцем воевать «за речку», он искал смерти, но смог обрести лишь новые утраты.
Роман монотонно приходил в институт, читал лекции, проводил семинары, принимал экзамены. Студенты придумали какое-то глупое прозвище в связи с постоянно мрачным лицом доцента Мамаева. Подобные мелочи совсем его не волновали. Изредка, не каждый вечер и даже не каждую неделю, он заставлял себя сесть за стол и покрыть закорючками вычислений очередную страничку черновиков. Злобная судьба лишила его родных, и докторская диссертация стала бессмысленной, как и вся жизнь.
В последний день летней сессии, когда Москву начали зачищать от всякой шушеры накануне Олимпиады, Романа неожиданно вызвали к проректору по науке. Холеный профессор был бледен и опасливо старался не смотреть на Горюнова. Впрочем, войдя в кабинет, Роман не знал, что здоровяка в клетчатой тенниске зовут Горюнов.
– Вот, познакомьтесь, Роман Витальевич… товарищ из компетентных органов желает с вами побеседовать.
Особых грехов за собой Рома припомнить не мог, но кое-какие крамольные разговоры с коллегами и друзьями случались. Хотя не 37-й год на дворе и за такое больше не сажают. А вот на проректора жалко было смотреть. Старик явно терялся в догадках: то ли доцента Мамаева посадят за неведомые преступления, то ли будут вербовать, и он расскажет на Лубянке про темные делишки институтских взяточников.
Покинув храм науки, они нашли пустую скамейку в сквере, и дядька, достав из кармана тенниски удостоверение, назвался майором Горюновым. Посочувствовав печальным обстоятельствам Романа, чекист многозначительно произнес:
– Ваше поведение представляет интерес для компетентных органов. Вы недовольный, но не диссидент. Собираете сведения по истории оружия.
– Это запрещено?
– Комитет заинтересовался вами, но я не сказал, что мы считаем вас врагом.
По лицу Горюнова промелькнула усмешка, Мамаев же забеспокоился всерьез. Он со школьных лет интересовался историей ХХ века и военной техники, собирал фотографии кораблей, самолетов, орудий, танков, обмундирования. Подобные коллекции при желании можно было подвести даже под статью о шпионаже.
– Нам известно, что вы в разговорах говорили: дескать, хорошо бы подправить нашу историю, – продолжал майор. – Как вы представляете возможные исправления истории?
Была не была, подумал Роман, они знают слишком много. Он сказал уклончиво:
