подоспела вовремя. Однако профессиональные подпольщики-конспираторы, привыкшие шестым чутьем распознавать провокаторов, думали совсем иначе.
– Вы знакомы? – подозрительно спросил Дзержинский, переводя взгляд с Георгия на Романа и обратно. – Заранее сговорились?
Горячие заверения, дескать, впервые видим друг друга, не слишком убедили членов Военно- революционного комитета. Непрошеных советчиков-предсказателей подвергли скоропалительному допросу. Затолкав поглубже страхи, Рома повторил свою легенду, проверка которой отняла бы немало времени. Левантов тоже оказался беспартийным сторонником большевиков, сыном обнищавшего томского чиновника, и даже показал обрывок «Сибирского листка», где говорилось, что революция освободила из тюрьмы Авдея Левантова, лишенного дворянского звания за растрату казенных денег на нужды социал-демократических преступников.
– И давно вы стали сочувствующим? – осведомился Сталин. – Тоже с девятьсот пятого года листовки распространяете?
– Листовки?.. – Георгий растерялся. – Никак нет. Меня на фронте солдат-большевик распропагандировал. Молоденький такой грузин. Лаврентий Берия зовут. Всю правду объяснил по книжкам товарища Ульянова. Я, признаться, раньше предпочитал эсеров, бомбу мечтал в царя бросить, или хотя бы в губернатора. Но теперь – баста. Только большевики знают истину, и мой путь – с партией большевиков!
Говорил он излишне пафосно, как в провинциальном театре. Тем не менее, Рома почему-то почувствовал доверие к словам солдата.
– Берия? – равнодушно переспросил Сталин. – Мингрел, наверное…
Кажется, вожди революции тоже поверили – во всяком случае, допрос прекратился. Попросив не участвующих в разговоре посетителей выйти в коридор, Сталин и Дзержинский обсудили предупреждения, пришедшие, по их словам, из глубины околопартийных слоев. Оба соглашались, что положение в армии крайне напряженное, так что любая искра может разжечь пожар гражданской войны. Согласны они были и в другом: армия ненадежна, солдаты бегут в деревню, пока там всю землю без них не поделили. Вскоре фронт останется совершенно неприкрытым, и немцы смогут задушить революцию, послав по дивизии на Питер, Минск и Киев, а там уж и до Харькова, Ярославля и Царицына близко.
– Надо с Владимиром Ильичом посоветоваться, – сказал наконец Дзержинский. – В конце концов, Подвойский со дня на день наркомвоенмором станет. Кому, как не наркому, ехать в Ставку.
Он вышел первым. Сталин задержался в кабинете, задал Роману несколько вопросов, после чего приказал найти батальонных командира и комиссара.
К озябшему под мокрым снегом батальону они вернулись впятером – Левантов был наказан за инициативу и помогал тащить мешок хлеба. Остальные волокли канистры с пшенной кашей. По словам Назара Селютина, происшествий не случилось, если не считать двоих дезертировавших и небольшой драки с участием десятка моряков. Дезертиры сбежали еще в порту, а драка произошла из-за Павлины Сапожковой и обошлась без смертоубийства. Судя по ссадине на скуле Сани-Дракуна, сцепились моряки не по-настоящему, просто со скуки.
– Кончайте трепаться, – потребовали матросы. – Когда на фронт отправят?
Комиссар посоветовал не спешить – чай, не семимесячные – и организовал раздачу харчей. Лишь приступив к приему пищи, подобревший личный состав услыхал неожиданную новость, не слишком всех огорчившую.
– Партия решила, что весь батальон там не понадобится, – объявил Ефим. – Тем более что мы пока не батальон, потому как нет в нашем отряде борцов за революцию ни рот, ни взводов. Поэтому комиссару поручается сформировать первый взвод для защиты Смольного, а мы пойдем обратно в Кронштадт.
Братва зашумела, называя командира Ефимкой, но большинство спорить явно не собиралось. Рысаков быстро назвал по именам и фамилиям три десятка моряков, назначил командиром Назара и пообещал, что к их возвращению батальон превратится в крепкое боевое подразделение, а то и вырастет до полнокровного матросского полка.
Хмуро зыркая на моряков, Левантов буркнул:
– Чего на слякоти стоим? Там… – он махнул рукой на полысевшие по осени липы, – беседки есть. Хоть какое-то укрытие.
Беседки действительно имелись. Устроившись под навесами, взвод смолол пшено и вычистил жестяные контейнеры, которые все называли судками. Повара забыли заправить кашу мясом и даже маслом, но хозяйственный Батя пустил по кругу бутыль жуткого первача. Глотнув термоядерную жидкость, братва немного согрелась, и Левантов начал ни с того ни с сего вспоминать, как пили на фронте бессарабский самогон.
Даже неизменно угрюмый Назар малость оттаял, но потом снова вошел в роль командира и грозно осведомился:
– Чем дальше заниматься будем?
– Я слыхал разговоры, будто скоро на вокзал – и на войну, – сообщил Батя.
– В Ставку едем, – уточнил Роман. – Как я понимаю, наша задача – охранять главкома Крыленко и других большевистских вождей.
– Думаешь, другие все-таки поедут? – спросил Левантов.
– Очень на это надеюсь…
Назар Селютин прервал Романа, приказав построиться и мотать в Смольный.
– Идем вроде как судки сдавать, а заодно разведаем, что да как, – сказал он, затем задумался и неуверенно спросил: – Может, стоит взвод на вахты разделить?
– На отделения, – машинально поправил взводного захмелевший от кружки жуткого пойла Рома. – Получится три отделения по девять-десять штыков.
Тут выяснилось, что штыки и винтовки есть не у каждого. Сгоряча Назар назначил Романа, как имеющего пехотное образование, командиром первого отделения и стал распределять бойцов на три десятки. Роман ухитрился заманить в свое подразделение Батю и Саню, за которыми подтянулись большевики Смирнов и Андрющенко, беспартийный Самойлов, совсем молоденький Герасим Балашов и еще двое, чьих имен Рома не запомнил. «Надо будет завести тетрадку и записать все данные», – подумал он и развеселился. Не было причин основательно входить в роль, ведь оставаться ему здесь не больше пары- тройки дней.
Когда взвод построился, Левантов жалобно взмолился: дескать, возьмите с собой, братцы.
– А ты кем на фронте был? – строго поинтересовался взводный.
– Радистом… и пулеметчиком.
– Пулеметчик пригодится, – решил Назар.
Им пришлось побегать по этажам Смольного, прежде чем товарищ Подвойский написал бумажку, по которой взвод получил в цейхгаузе винтовки, патроны и ручной пулемет Льюиса. В ранних осенних сумерках их эшелон отчалил от перрона Царскосельского вокзала.
Первой в составе, впереди паровоза, катилась открытая платформа с двумя полевыми пушками. Сразу за паровозным тендером были прицеплены теплушки, в которые погрузились рота запасного лейб-гвардии Литовского полка и большой отряд из рабочих Балтийского и Путиловского заводов. В следующем вагоне купейного типа ехали вожди, причем Роман так и не понял, кто именно из руководства направлен в Могилев. Вроде бы на перроне промелькнули Подвойский, Дзержинский, Сталин и какой-то старик в генеральской шинели без погон. Подсуетившись, Селютин посадил свой взвод в середине состава, потеснив красногвардейцев Обуховского завода. Вагон оказался плацкартным, так что разместились они с относительным комфортом. После них шли вагоны с пехотой, моряками «Авроры» и древнего броненосца «Александр II» (ныне – учебный корабль «Заря Свободы»), а замыкали состав еще одна платформа с легкими пушками и теплушка латышей пулеметной команды.
В общей сложности, как прикинул Роман, первым эшелоном в Ставку отправилось до полутысячи штыков при четырех орудийных стволах. Насколько он помнил – а помнил он много – всего Питер должен был послать в Могилев от шести до восьми поездов. Как следствие, послезавтра вечером возбужденная толпа матросов заколет штыками генерала Духонина, сразу же возобновится безобразная череда офицерских убийств, а там – и гражданская война.