Рота тоже была переодета в унты и полушубки, и передо мной во весь рост встал вопрос лыжной подготовки личного состава, так как снега навалило немерено. Снег в России лежит по полгода, и без умения ходить на лыжах просто не прожить, поэтому лыжи применялись с незапамятных времен. Правда, эти лыжи были весьма примитивной конструкции и сильно напоминали широкую доску с загнутым носком и кожаной петлей, а про желобок и насечку для устранения противоскольжения я уже не говорю. На таких лыжах передвигаться по снегу, конечно, можно, но особо не разбежишься. О существовании таежных лыж с чехлом из шкуры в Верее даже не слышали, и сначала моя задумка была принята в штыки. Однако власть воеводе для того и дадена, чтобы он мог доходчиво объяснять подчиненным, что они неправы, при этом не особо стесняясь в выражениях.
Чтобы не опростоволоситься и сделать осмысленный выбор, я изготовил два варианта лыж. Первый вариант был с продольным желобком и насечкой-елочкой на скользящей поверхности, а второй с меховым чехлом. Особой разницы между этими вариантами я не заметил, а потому решил остановиться на лыжах без чехла. Примерно через неделю личный состав роты встал на лыжи, и снова начались многокилометровые кроссы, от которых бойцы отвыкли с наступлением зимы.
У меня, как ни странно, появилось свободное время, так как теперь личный состав дрессировали десятники и Митрофан Хромой, а занять чем-то полезным досуг возможности не было. Я снова стал прикладываться к рюмке, но быстро сообразил, что пора завязывать с этим делом, и нашел себе новое занятие, которое неожиданно очень изменило мою жизнь.
Зима на Руси время отдыха после трудовых весны, лета и осени, поэтому народ, обиходив скотину, развлекался как умел. Молодежь в Верее каталась с горы на санях, устраивала потешные бои на кулачках, штурмовала снежную крепость и, конечно, женихалась, выбирая будущих спутников жизни. Молодые парни и девки собирались в избах на посиделки с песнями и плясками, где крутили любовь в рамках приличий, и этим мероприятиям старшее поколение старалось не мешать.
В боярской усадьбе тоже регулярно устраивались подобные вечеринки, на которых дворовые девки ублажали боярыню своими песнями под пастушеские рожки и бубен. От этого деревенского фольклора у меня буквально сводило зубы, так как мой музыкальный слух с трудом выдерживал такое издевательство.
Не знаю как кому, но фольклорное пение никогда не вызывало у меня энтузиазма, хотя моя бабушка и трудилась хореографом в ансамбле «Тульский хоровод». Увы, но мои уши буквально вяли от этого козлиного блеяния, потому что я был воспитан на классике. Гены отца-пианиста наделили меня недюжинными способностями к музыке, но особой тяги к искусству я не испытывал, хотя сам хорошо пел и играл практически на всем, что можно назвать музыкальным инструментом.
Отказаться от приглашения боярыни я не мог и вынужден был терпеть по вечерам издевательство над своим организмом, но это были еще цветочки! Ягодки начались, когда из Вереи приперся гусляр, который своим завываниями достал меня еще на рынке. Я понял, что дело может закончиться смертоубийством, и, сказавшись больным, целую неделю посвятил изготовлению гитары.
Как я уже упоминал, мой дед изготавливал старинные музыкальные инструменты для народных ансамблей, и я часто ему помогал в работе. Поэтому с технологией изготовления гитары или гармони я был знаком не понаслышке. Увы, но все три собственноручно изготовленных инструмента погибли в уличных драках, а из последней гитары получился просто замечательный «испанский галстук».
Конечно, изготовленная мною в спешке гитара являлась примитивной подделкой под настоящий инструмент, но по сравнению с треньканьем гуслей народного барда она звучала как скрипка Страдивари. Главной проблемой являлись струны, которые я сначала хотел изготовить из проволоки, но потом вспомнил, что раньше гитарные струны делали из телячьих кишок.
Самой первой на земле струной являлась тетива лука, вот по этому пути я и решил пойти. Луки в боярской усадьбе имелись в большом количестве, но, к своему стыду, я стрелять из лука не умел и скрывал от подчиненных позорный пробел в своей боевой подготовке. Чтобы подобрать подходящие струны для своей гитары, мне пришлось воспользоваться административным ресурсом и потребовать предъявить к осмотру всю наличную запасную тетиву к лукам. Закончив работу над инструментом, я заперся в своей комнате — настало время выяснить, что же вышло из всей этой затеи.
Как ни странно, но после всех произошедших в моей судьбе перемен руки не забыли прежних навыков, и уже через полчаса я бегло повторил разученную еще в юности «
Я, конечно, не знал испанского языка и заучил текст, как попугай учит человеческие слова, но на окончательный результат это не влияло. В репертуаре нашего ансамбля было море песен на различных языках народов мира, которые разучивались по магнитофонным записям, и в девяти случаях из десяти мы не понимали, о чем поем. Однако таким же образом поступали даже самые раскрученные поп-звезды, и никого это не парило.
После короткой репетиции я завернул гитару в холстину и отправился к боярыне на посиделки, чтобы приобщить народ к настоящей музыке, а заодно вытурить взашей уже доставшего меня до печенок гусляра с его опостылевшей песенкой про князя Ингваря!
Музыкальный вечер проходил по привычному уже сценарию. В первом акте самодеятельного концерта дворовые девки жалобно пели под пастушеский рожок заунывные песни про несчастную любовь и тяжелую бабью долю. Затем два молодых холопа исполнили веселые частушки с намеками на различные непотребства, а во втором акте наступил черед гусляра, который снова заблеял про князя Ингваря. На этот раз я не стал сдерживать праведный гнев и попросил барда не терзать людям слух и заткнуться.
Гусляр считал себя кем-то вроде Филиппа Киркорова и страшно возмутился, услышав критику в свой адрес. Его тонкая душа не вынесла надругательства грубого мужлана, и певец, закатив форменную истерику, направился к выходу из горницы. Поклонницы доморощенного таланта бросились за ним следом, умоляя вернуться, но гусляр возмущенно заявил:
— Пусть вам воевода поет! Он, говорят, горазд кулаками махать, а теперь пусть споет и спляшет!
За такой наезд стоило начистить барду рыло, но я не стал марать руки и ответил:
— Я, конечно, извиняюсь, но слушать твое козлиное блеяние просто нет сил! А потому попробую спеть, как ты предлагаешь, а боярыня Пелагея пусть нас рассудит!
Закончив свою отповедь, я достал из-под лавки завернутую в холстину гитару и, проверив настройку, заиграл. Мне было известно, что женскому полу нравится мое пение, но такого результата, честно сказать, я не ожидал. Видимо, душещипательная «История любви» не требовала перевода и трогала женские сердца вне зависимости от эпохи, в которую звучала.
Когда я закончил петь, аплодисментов не последовало, девки дружно рыдали навзрыд, а одна из наиболее растрогавшихся слушательниц просто убежала из горницы. Похоже, у дамы случился культурный шок, про который я слышал, но, как он выглядит наяву, не представлял. Постепенно рыдания затихли, и я услышал голос боярыни:
— И где такие жалостливые песни поют?
— Есть за морями страна Испания. Эта песня из тех краев, — ответил я.
— А еще какие заморские песни ты знаешь?
— Разные знаю, но есть и русские.
— Спой, воевода, порадуй душу! — попросила боярыня.
Я задумался, выбирая песню, которая не звучала бы непонятно в эту эпоху, и решил спеть «Любо, братцы, любо», заменив в тексте «атамана» на «воеводу».
Когда прозвучал последний аккорд, зашмыгали носами уже мои десятники и Пахом Хромой, а девки снова залились слезами. В этот момент тренькнули гусли местного барда, который разинув рот стоял у дверей. Этот противный звук, видимо, резанул ножом по сердцу слушателей, и на него сразу зашикали. Гусляр испуганно втянул голову в плечи, и тут раздался голос боярыни:
— А ты, козел безрогий, чего в дверях застрял? Иди куда тебя послали! Правильно воевода сказал — твое блеяние только козам в хлеву слушать!
Горница едва не обрушилась от хохота, и гусляр как угорелый выскочил за дверь.
Мой концерт продолжался до тех пор, пока не лопнула струна на гитаре, а так мне бы пришлось петь
