тяжелых мыслей, но решил поддержать разговор.
— До Англии горючего мало. Мы поставили условие сесть в аэропорту в Гааге, там заправят, чтобы хватило до юго-восточного побережья.
— Имперская безопасность попытается захватить самолет в Гааге.
— Черта с два.
В кабину вошел один из агентов группы. Вот это действительно был специально подобранный народ — как ни старался Виктор, ему не удавалось запомнить не только кто как выглядит, но и вообще как одного от другого отличить. Все четверо, включая шофера, были какие-то стандартные, неприметные и безликие. Невидимки.
— Пассажиры начинают беспокоиться. Эсэсовец говорит, что это не похоже на обычные полицейские меры. Может начаться паника.
Ковальчук взглянул на Виктора.
— Идите вместе, — он кивнул на Наташу, — объясните пассажирам ситуацию. Так, чтобы до конца полета все были на местах и никто не натворил глупостей.
— Что я должен им сказать?
— Это у вас там, в будущем, угоняют самолеты. И это вы лучше знаете, что говорят пассажирам в таких случаях.
В салоне в воздухе действительно висела нервозность и ропот. У Виктора уже устала рука держать кверху, как на киноафише, знаменитый пистолет агента 007 с глушаком, но теперь, кажется, и наступил тот момент (и, возможно, единственный), когда эта бандура не придает ему дебильного вида.
— Поднимите свой пистолет тоже дулом кверху, как в кино, — шепнул он Наташе, — только случайно не пальните, а то самолет разгерметизируется или чего хуже.
В салоне самолета нет ничего бессмысленнее огнестрельного оружия.
Они вышли из двери как герои третьесортного криминального сериала. Ропот притих, и народ уставился на них, открыл рты. Виктор представил, как они выглядят со стороны, и его начал непроизвольно разбирать смех. Бонни и Клайд, ядрёна корень. Но расхохотаться здесь означало бы довести идиотизм ситуации до высшей точки. «Надо говорить, а что сказать-то? И на каком языке? Не хотелось бы, чтобы у них потом в кино все злодеи говорили на русском».
— Дамы и господа, — торжественно начал Виктор.
— Майне дамен унд геррен! — перевела Наташа.
— Меня зовут Збигнев Бжезинский! (А вот не фиг было Союзу гадить! Пусть теперь в этой реальности за бен Ладена ходит!) Наши люди оказали ряд ценных услуг фюреру в его справедливой борьбе против англосаксонского колониального владычества на Ближнем Востоке…
Наташа посмотрела на него как на умалишенного, но машинально продолжала переводить. Виктор подметил, что, когда она говорит по-немецки, у нее тоже красивый голос.
— Мы честно выполнили свою часть договора, — продолжал он. — К сожалению, в рейхе нашлись чиновники, которые недобросовестно отнеслись к своим обязанностям и помешали фюреру выполнить то, что он взял на себя. Они просто присвоили то, что принадлежит нам! В связи с этим нам пришлось пойти на некоторые непопулярные меры и, к сожалению, создать вам определенные неудобства. Повторяю, мы не враги рейха, мы союзники фюрера, в котором видим свет освобождения для угнетенных народов планеты. Никто из нас не испытывает к вам ни малейшей неприязни. Речь идет о честности деловых отношений, о восстановлении законности и порядка, о том, чтобы открыть глаза фюреру на творящиеся в вертикали власти факты коррупции и злоупотреблений. И если каждый из вас осознает это, если каждый из вас останется до конца верен своему фюреру, клянусь вам, что с головы присутствующих здесь не упадет ни один волос!
Массы в количестве трех десятков человек напряженно ловили каждое его слово. Во взгляде некоторых Виктор даже уловил сочувствие.
«Браво, Киса, вот что значит школа, — подумал он сам про себя. — Два десятка лет слушать всякую демагогию — это что-то…»
— Вы спросите, почему мы не обратились в инстанции надлежащим порядком. Но разве вы не слышали о случаях, когда тех, кто решался смело указать на жуликов, прокравшихся во власть, обвиняли в подрыве государственных основ и бросали в концлагеря? Нас лишили возможности следовать порядку. Дамы и господа, рейх в опасности, и мы вынуждены сегодня защищать его путем насилия, дабы не лишать наш угнетенный народ последней надежды на приход освободителя, великого фюрера!
«Что-то я много про фюрера. Пора переходить к делу…»
— Я призываю вас в этот исторический момент проявлять спокойствие и выдержку. Помните, что неверное действие каждого из вас может повлечь гибель всех остальных, и поэтому такие действия будут жестоко караться. Повторяю, что наша жестокость продиктована необходимостью спасти остальных. Я надеюсь, что любой из вас не только будет следовать порядку, но и удержит других от неверного шага. Вам надлежит оставаться на своих местах, пока не поступит иных указаний, не проявлять активных действий, не волноваться самим и помочь соседу сохранить спокойствие и присутствие духа. Наш самолет держит курс на Гаагу. Через некоторое время все вы вновь сможете вернуться к своим обычным делам. Пусть каждый из вас сегодня своим примерным поведением исполнит свой долг. Хайль Гитлер!
Когда салон в едином порыве рявкнул «Хайль!», Виктору показалось, что он бредит. Только ребенок остался равнодушен к массовому проявлению условного рефлекса. Робкая надежда на будущее Европы.
Самолет внезапно качнуло, Виктор, чтобы не упасть, едва успел ухватиться за спинку ближайшего кресла, Наташа вцепилась в него, чуть не бросив пистолет. Что-то ревущее прошло мимо левого борта. «Неужели зенитными ракетами обстреливают?»
— Спокойствие, господа! Наши люди готовы защищать вас до последней капли крови! Никто не трогается с места, чтобы не навредить себе и соседу! Ждите информации!
Виктор осторожно, задом, прошел в кабину. Через лобовые стекла он увидел инверсионные следы и несколько реактивных машин с черными крестами. Люфтваффе. Видимо, самолет пытались сажать.
— Вы же рыцарь, а не потрошитель! — орал в микрофон Ковальчук. — На вашей совести будет кровь немецких женщин и детей! Этот кошмар станет преследовать вас всю жизнь! — И, видимо, сменив волну, начал вызывать Альтеншлоссера. Что именно подействовало, трудно сказать, но остроносые машины со стреловидными крыльями и широкими воздухозаборниками реактивных двигателей рассредоточились в стороны. Виктор поспешил вернуться в салон.
— Дамы и господа, группа лиц, совершивших тяжкие преступления перед фюрером, только что попыталась совершить в отношении вас провокацию! Я благодарю вас за проявленное мужество!
Для виду Виктор прошелся в задний конец салона, подбадривая по дороге то одного, то другого пассажира возгласами «Молодец!», «Так держать!» и персонально эсэсовцу: «Вот пример настоящего солдата фюрера!» В хвосте самолета он увидел, как Зина с трудом удерживается от смеха.
— Это ты насчет моей речи?
— Нет. Ты бы слышал, что тут Гретхен отмочила. — И кивнула в сторону флюгбегляйтерины.
— А что?
— Она сказала, что, если наши захотят изнасиловать кого-то из пассажиров, пусть лучше ее насилуют.
— Это такое проявление корпоративного долга или у нее личные проблемы? — Виктор оглядел Грету; та была весьма ничего и явно способной.
— Ну ты представляешь, за кого они нас принимают?
Виктор повернулся к Наташе:
— Слушай, спроси у нее: а изнасилование бортпроводниц у них входит в стоимость билета или счет отдельно выставляют после полета? Спроси, спроси.
Наташа несколько удивленно перевела вопрос. Грета покраснела, видимо расценив вопрос как наличие спроса, и смущенно ответила, что на данный момент у «Люфтганзы» на это нет прейскуранта.
— Вот когда ваша компания утвердит прейскурант и инструкцию, тогда и будем насиловать! А пока это нарушение правил воздушных перевозок! Переведите ей.
