грабит, кто взятки берет, кто казенное имущество присваивает, кто мошенничеством людей разоряет — вот и два миллиона! У вас же просто закон не исполняли!
— Постойте, профессор. Но ведь законы-то разные. Тогда по пятьдесят восьмой кого угодно посадить можно было!
— Но вас же по ней не посадили?
— Нет… но я позже жил…
Ковальчук грустно вздохнул, расцепил пальцы и почесал так не идущую ему бородку.
— Скажите, друг мой, вы к экзамену готовились? Небось свидания, белые ночи, девушки?
— Ну что вы, профессор! В основном дежурства… вон бандитов задержали, что кассира Воднева ограбили.
— Бандитов задержали? Ну, это меняет дело, меняет… Но как же вы ловите, если закона-то не знаете? Вы сказали — пятьдесят восьмая статья? Ну так ее у в вашем будущем просто заменили на несколько. Вместо пятьдесят восемь-один-а, один-б, три, четыре — это статья двести семдесят пять УК РФ. Государственная измена, шпионаж, выдача гостайны, либо, — и тут он поднял указательный палец вверх, — иное оказание помощи иностранному государству во враждебной деятельности. В старом просто это иное оказание подробней расписано. Вон, почитайте в «Консультанте», «Гаранте», «Кодексе», или какие у вас там еще на компьютерах правовые системы стоят.
«Откуда он знает про компы? Ах да, это же сон! Тогда понятно.»
— Пятьдесят восемь-два и пять, это, стало быть, двести семьдесят восьмая — насильственный захват власти и двести семьдесят девятая — вооруженный мятеж. Пятьдесят восемь- шесть — это двести семьдесят шестая, шпионаж. Пятьдесят восемь-семь, восемь, девять — это двести восемьдесят первая, диверсия. Пятьдесят восемь-одиннадцать, то-бишь, организационная деятельность по подготовке и совершению — это у вас статьи двести восемьдесят вторая-один и два. Организация экстремистского сообщества, организация деятельности экстремистской организации.
— Ну конечно! Это все тяжкие преступления и оставлять за это на свободе никак нельзя. Ну, а вот насчет свободы слова: статья за антисоветскую агитацию и пропаганду была.
— Пятьдесят восемь-десять? А пожалуйста, двести восьмидесятая. Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности. Ну, я уж не говорю, что на Украине вообще приняли закон, преследующий за отрицание голодомора. Да, вы сейчас скажете, что у вас нельзя посадить за контрреволюционный саботаж, статья пятьдесят восемь — четырнадцать. Но можно за халатность, это двести девяносто третья. Ну что же мы с вами будем делать?
— Не знаю… Но как же… Люди получили свободу слова, можно политические анекдоты свободно рассказывать…
— И часто у вас там их рассказывают?
— Знаете… а их вообще перестали рассказывать. Вживую давно не слышал, разве что в Интернете поискать… Неинтересно стало.
— Вот! Не важен путь, важен результат! А свобода слова требует защиты законом. В тоталитарном государстве была статья — уголовная ответственность должностных лиц за преследование за критику! Уголовная ответственность за незаконное увольнение из личных побуждений! Где эти статьи в вашем будущем? Ну вот без них и поговорите с шефом о свободе слова!
Профессор хлопнул ладонью по столу, вскочил и заходил взад-вперед.
— Вы! — обернулся он к Виктору. — Вы, человек демократического, правового государства, живете и даже толком не знаете законов этого государства! Позор! Позор! Да за это расстреливать надо!
В руках профессора блеснул никелированный офицерский наган.
— Проснитесь! Да проснитесь же!
Кто-то тряс Виктора за плечо. Где-то неподалеку один за другим хлопали револьверные выстрелы.
«Вот чертовщина привиделась! А может, это мне во второй реальности незаметно пропаганду внушили, а теперь она всплывает? Или уже в третьей? Нет, не в третьей — откуда они знают про наш УК…»
Он с трудом разлепил глаза. Свет одинокого уличного фонаря, висевшего на столбе недалеко от окна, рисовал на стенах комнаты причудливые орнаменты ветвей деревьев. Перед ним возле дивана стояла Лена в ночной сорочке из тонкого шелковистого шифона с бретелями, тени ветвей играли на ее обнаженных плечах, а в руках она держала направленный на Виктора велодог.
В этой ситуации Виктор ничего сообразить не успел. Во-первых, неожиданно, а, во-вторых, он еще не совсем проснулся и думал, что еще спит.
— Слышите? На улице стреляют! Что-то случилось! Что делать?
— Медленно поднимите револьвер стволом вверх.
— Что? Господи, какая же я дура…
— Теперь укройтесь в простенке. Лучше присядьте.
Лена попятилась назад и спиной толкнула ширму; та с грохотом повалилась на пол, задев круглый столик и опрокинув стоявший возле него стул. Не искушая судьбу, Виктор кубарем скатился с дивана на пол. Убедившись, что все обошлось, он приподнялся, вытащил из кобуры под подушкой вальтер, подняв его дулом вверх, снял с предохранителя и передернул затвор. Затем осторожно проскользнул вдоль дивана в противоположный простенок и заглянул в щель между занавеской и стеной. Во дворе было пустынно, но выстрелы слышались откуда-то неподалеку, может, с соседней улицы.
— Осторожно выгляните, с вашей стороны никого не видно? Только не опускайте револьвер.
— Да-да… кстати, я забыла откинуть спусковой крючок.
— Лучше не откидывайте. До моей команды.
— Я поняла… Нет, никого не вижу.
— Может, пацаны балуются? Чем заряжают у вас пугачи? Кажется, пробками? А по телефону позвонили?
— Да, уже.
— Значит, остается ждать.
— Просто так ждать?
— Вы анекдоты знаете?
— Да… Только старорежимные, времен Колчака.
— Я и времен Колчака не слышал. Расскажите.
— Значит, идет в думу кандидат от кадетов. Ну, газетчики его спрашивают: «С какой целью выдвигаетесь?» «Так посмотрите, что творится во власти! Чиновники погрязли в разврате, воровстве, коррупции!» «И вы решили с этим бороться?» «Нет. Участвовать.»
«Однако», подумал Виктор, «этот анекдот старее, чем я думал».
Зазвонил телефон.
— Подойдите, — сказал Виктор. — Я контролирую ситуацию.
Конечно, ничего он толком не контролировал. Но в этой ситуации дама с велодогом вряд ли поможет. Пусть уж лучше трубку возьмет.
— Знаете, — выпорхнувшая обратно из спальни Лена чуть не сдернула телефон со стола, ибо продолжала держать трубку в руке, но спохватилась, сказала «Ой!», вернулась, чтобы повесить трубку, вновь появилась, сказала «Да!», вернулась, чтобы куда-то положить револьвер, затем уже появилась в спальне окончательно и выпалила:
— Звонили. Это было местное хулиганье. Хотя, возможно, отвлекающий маневр.
— Ясно. Револьвер на взводе?
— Нет. Я не успела.
— Ну и ладненько. Положите его так, чтобы был под рукой, — Виктор поставил «Вальтер-полицай» на
