полет вызвал бурное цветение молчаливых кустиков вдоль световой дорожки, из красно-фиолетовых веточек буйно прянули лучистые цветы, изгибаясь, лучи издавали нежную музыку. Архонт замер, вслушиваясь в печальные переливы ночи. Вдали, в одном из окон причудливого дома, загорелся свет.
«Тайный палладиум вашей цивилизации,– продолжил архонт,– никак особо не охранялся Опекой. Идеи «Детских Игр» были заложены в программу и не зависели теперь от оригинала, поэтому моя кража прошла незамеченной. Конечно, в тотальной канопианской копии мой ночной визит был зафиксирован, но до начала процесса разоблачения мастера Тьмы столь малые подробности земной жизни картины не занимали Архонтесс. Наконец я принял меры предосторожности – никто не смог бы узнать архонта в облике пожилой дамы – грабительницы в шляпке с вуалью. Словом, все шло по плану. Пушки времени продолжали удерживать планету в силовом поле контроля; самоуверенный ареопаг и не подозревал о том, что предмет (и какой!) из параллельного мира тайно перенесен на Канопу, и между двумя вселенными протянулась пуповина иллюзиативного тоннеля, она же топологическая трубка. Под Опеку был сделан подкоп. Наконец- то я стал преступником. И я с радостью стал им! Я жаждал своего «греха», отпадения от жизни бессмертных властителей времени…»
Золотая маска повернулась лицом к горящему в ночи одинокому окну. «Я хотел быть один, но именно тогда стало окончательно ясно, что не смогу обойтись без помощника. Кто-то должен был войти в иллюзиативный тоннель… Я встретился с Джутти на берегу моря, в угрюмом местечке Ридд, она была юным ангелом, и я не мог не заметить ее в толпе грубых и жестоких, подростков-киллеров, любителей поиграть в смерть. С тех пор как суперкольцо Защиты стало оберегать бессмертие каждого канопианца, любимым развлечением золотой молодежи стали игры в самоубийство, когда тебя в последний миг вытаскивает из петли, из огня, из пропасти всемогущая рука провидения. Мы полюбили друг друга, и это было еще одно преступление. Архонт не из числа простых смертных, он не имеет никаких прав на подобные чувства, кроме того, он бестелесен, словом, наше чувство было сплошным мучением, но мучением драгоценным. Джутти влюбилась в твой мир, и она так же, как я, научилась ненавидеть азартное всесилие Опеки и стала моей союзницей в роковой схватке. Однажды она вошла в иллюзиативный тоннель.– Золотая рука поднялась к сияющему лбу, из-под маски вновь долетел шорох, похожий на вздох: – Я не предполагал, что это кончится так трагически… Но пора объяснить суть моего так называемого преступления. (Впрочем, при расследовании моего «грехопадения» многое было раскрыто правильно, многое, но не все.) Через топологическую трубку-тоннель я выходил не просто в мир Земли, а в точку созидания предмета – картины,– то есть в прошлое, а еще точнее, прямо в май 1560 года, когда Брейгель написал ее маслом на деревянной основе. Но природа тоннеля весьма прихотлива, это сложная многомерная спираль, которая к тому же не раз и не два пересекается сама с собой. В чем-то она сродни спирали ДНК – кирпичику земного живого. Для простоты можно сказать, что многомерная спираль – кирпичик времени, атом вечности. В нем заперты не меньшие взрывные силы, чем внутриядерные. Архонты Канопы, повелевая временем, бессильны перед фокусами иллюзиативных тоннелей. Они не понимают, что для полета сквозь них требуется совсем не сила, а жизнь. Жизнь, принесенная в жертву, жизнь, отданная тьме. Архонты бессмертны, потому им нечего отдать, жизнью как таковой они не обладают, и тоннель выкидывает их обратно. Полет обходится всего лишь в одну жизнь, в твою жизнь… Я этого тогда тоже не знал. Впрочем, опустим физические и психические тонкости, я протянул пуповину между двумя мирами, которую Опека не могла обнаружить. Лаз над временем и пространством был сделан!»
«Но куда вел тебя, архонт, этот лаз?»
«Через лаз, войдя в картину Питера Брейгеля Старшего, я попадал в точку ее творения, в май 1560 года, в его мастерскую в Амстердаме на Шельде и одновременно в городок детей, который парадоксы времени делают такой же реальностью, как Амстердам, и который мы называем мыслеоттиском. Но вовсе не Брейгель был целью моего вторжения. Я метил в его друга, в ученого-картографа Ортелия, подобраться к которому прямым путем мне никак не удавалось. Я не мог отыскать предмет, сделанный в мае 1560 года, чтобы, выйдя из тоннеля, попасть в нужную точку. Картина была драгоценной находкой, ведь дата ее написания была точно зафиксирована. Странно, что именно «Детские игры» Архонтесс признал бессловесным партнером Канопы. Есть и такой ранг в нашей игральной схоластике. Картина, приковавшая твой мир к Канопе, стала путем к его же освобождению. Что это? Рок? Или Провидение? Неужели в мироздании есть нечто, стоящее горой за справедливость?»
«Но почему Ортелий?»
«В то время он как раз работал над первым в истории Земли географическим атласом. В этом атласе «макушкой» Земли в околосолнечном пространстве был поставлен Восток, а не Север. Авторитет Ортелия сделал такую вот модель общепризнанной и в эпоху Возрождения, и в эру Просвещения. Затем она утвердилась окончательно. Именно в таком виде – лежа на «боку», Востоком вверх – планета была зафиксирована в силовом поле Опеки. Опрокинув мир, я бы исказил опекаемый объект настолько, что он, в конце концов, мог бы выскользнуть из-под контроля. Пусть на пять минут, пусть на минуту, прежде чем Опека скорректирует силовые поля. Мне этого было б достаточно, чтоб нанести свой удар. Словом, надо было заставить Ортелия принять за истину образ Птолемея, а не арабскую модель мироздания… Кстати, Брейгель нарисовал на картине дом Ортелия, это облегчало мою задачу. Через парадоксы мыслеоттиска я мог бы – бог из машины! – явиться в его сознание, и он не смог бы отличить внушение от реальности. Ты уже догадался?»
«О чем?»
«О том, что мое вторжение удалось, ведь ты живешь в модели Птолемея, в твоем представлении Земля вращается в космическом пространстве вокруг Солнца, имея на макушке Северный полюс, а не лежа на боку – Востоком вверх – как предлагала арабская мысль. Я перевернул Землю… но плата была ужасна».
Архонт помолчал, затем глухо продолжил:
«Я не мог войти в тоннель в одиночку. После нескольких попыток стало ясно, что взгляд архонта не проникает в глубь предмета из параллельного мира. Ведь я всего-навсего стекляшка! Ха, ха, ха…– Его смех был груб и внезапен.– Войти в тоннель и выйти из него может только имеющий тело и жизнь. Маленькая капля телесного вещества с пятью отростками – руки, ноги, голова – неслышно пройдет по паутине силовых линий, туда и обратно… Джутти стала моей союзницей и настояла на том, чтобы рискнуть и войти в тоннель без всякой защиты, без времямашины на запястье. Сначала я сопротивлялся, мне казалось, она не понимает, насколько велик риск погибнуть, заблудиться, раздвоиться и черт знает что еще в лабиринтах топологического хобота. Впрочем, ты сам прошел через кишки времени…»
«Но я был защищен времямашиной, почему она вошла без нее?»
«Очень просто, на выходе из тоннеля силовой кокон, создаваемый машиной, тут же фиксируется пушками времени и стражей вечности. Ты же видел, они караулили тебя повсюду, как только ты вышел из трубки. Но и под защитным полем это был ад, да?»
«Да, это было адским».
«Я долго говорил Джутти «нет»… Сначала я пытался исказить ориентацию планеты в сознании землян путем примитивного забрасывания через тоннель копий забытого труда Птолемея с картой, но дары небес не дали никакого эффекта. Точка зрения средневековых арабов брала верх и, наконец, стала общепризнанной в 1570 году, когда был издан первый всемирный атлас Абрахама Ортелия «Театр мира» из 53 карт с подробными географическими текстами. Атлас неоднократно переиздавался и дополнялся. Опека окончательно зарегистрировала арабскую модель положения Земли в околосолнечном пространстве. Тогда мне пришлось согласиться с Джутти… Это было мучительное решение, я снова и снова проверял на объемном макете брейгелевского городка детей путь Джутти в дом Ортелия. Здесь под словом «дом» понимается еще и подсознание картографа. Проложить маршрут было совсем непросто. Городок, в который ей предстояло попасть в толще вечности, был причудливым сколком времяструктуры. Наконец настал тот ужасный день. Джутти в виде посланника неба, с ангельскими крыльями за плечами, с пальмовой ветвью в левой и свитком Птолемея в правой руке вошла в тоннель. Съеживаясь на глазах! Ты помнишь картину? Так вот, она вошла в тоннель по деревянному козырьку из трех досок, и, пройдя по черепичному ребру кирпичной стены, взлетела в воздух, и утонула в глубине бездны».
Архонт замолчал, световая дорожка тронулась под их ногами и медленно понесла к дому, но вскоре опять замерла. Роман отчетливо видел, как в одиноком окне за тонкой шторой бродит чья-то тень.
«Ее не было час, два… годы в вашем времяизмерении. Я чуть не сошел с ума, несколько раз входил в
