тоннель, откуда меня неизменно выбрасывало. Наконец, рискуя попасть под прицелы пушек времени, включив защитное поле времямашины, я проник на несколько шагов вглубь, надеясь отыскать ее в чудовищном клубке ариадниной нити… я нашел ее почти сразу, в одном из тупиков хроноспирали. Она была жива, но, боже, что с ней сделала злобная стихия… моими трудами… ее лицо превратилось в идеальный шар, обтянутый нежной кожей, бутафорские крылья за спиной с мясом вросли в тело, пальцы и руки до локтей превратились в металлизированные отростки, платье так же срослось с кожей. Я вынес ее из топологической трубки. Она не могла ни говорить, ни думать. И только по отсутствию Птолемеевой карты я мог предположить, что она прошла до конца временной артерии и достигла адресата. Оставив Джутти, я перенесся на Землю – победа, горькая победа. Картография Земли приобрела явные черты птолемеевской модели. Космологическое чувство землян было сориентировано по-новому: верхом планеты стал Северный полюс. В атласе Ортелия появилась карта Птолемея! Опека же продолжала держаться отвергнутой модели и фиксировала положение Земли в силовом поле, как планеты, вращающейся вокруг материнской звезды на боку. Макушкой этой лжепланеты был Китай… В общем, вторжение прошло незамеченным, Земля должна была вот-вот выскользнуть из-под контроля и разорвать силовое поле Опеки. Но что делать с Джутти? Я был в отчаянии. Но, как вы говорите, беда не приходит в одиночку. Из-за невероятной случайности, в один из сеансов с пентелльским мальчиком-опекуном я ошибся и доверил решение не ему, а его брату-близнецу, который по роковому совпадению оказался его же воспитателем. Систематические наказания в виде анабиозных выключений из жизни развели братьев на целых тридцать лет. Трусливый властолюбец, банальный и отвратительный субъект, брат-воспитатель из-за моей оплошности по-взрослому распорядился земной Опекой, и по планете прокатилась 150-летняя волна кровавых войн, считая с наполеоновского приступа и кончая девятым валом немецкого фашизма. Архонтесс был в полном восторге. Идея гуманной Опеки давно выродилась в жажду интеллектуальных головоломок, контроль за цивилизацией в пору военных волн – невероятно сложная задача, очередное интеллектуальное лакомство. Пытаясь спасти положение, боясь, что с моим несчастным ребенком произойдет что-нибудь ужасное, наученный горьким опытом, трагедией Джутти, я похитил его и всех остальных детей из того концентрационного блока.
Рука в золотой перчатке взметнулась, и Роман увидел над морем вереницу серебристых птиц, которые световым треугольником пронеслись по ночному небу в призрачном сиянии трех лун над морем.
– Я перенес их… на Землю. Они ведь были обитателями общей размерности, и перелет не составил труда. Я расселил их по разным точкам планеты, а Мену стал… ты его знаешь как Арцта».
«Арцт!»
«Да, он один из вас, из Великих Мальчишек. Я стал его приемным отцом, смыл из памяти все, что было связано с механическим адом Пентеллы, он жил в моем любимом Париже…»
«Который потом же превратил в пустое место!»
«Да, характер его не сахар, но если б не он, разве бы мы встретились?»
«Он знает, что вы архонт?»
«Нет, но догадывается о том, что я не тот, за кого себя выдаю… Для него я был приемным отцом, респектабельным господином, братом его покойной матери. Сначала я думал, что он ничего не подозревает, забыв о том, что в детстве он был гениально одарен. Что ж, я был наказан. Арцт бросил все свои умственные силы на разгадку моей тайны. И еще. Ему было не просто пятнадцать-шестнадцать лет, в душе он был вдвое старше… Шел июль 1979 года, когда стали проявляться первые слабые признаки катастрофы Опеки; расчеты показывали, что до схода Земли с хроноорбиты оставалось меньше месяца. Издеваясь над Архонтессом, я решил придать вторжению своеобразный детский характер. В духе нашей игральной матрицы…»
«Я все помню. Но почему это были мы?»
«Потому что среди вас был мой Мену, или нелюбимый вами Умник. Я давно обещал подарить ему времямашину».
«Так вот почему он заорал: «Привет, папашка…»
«Согласись, он оказался достойным наследником. Благодаря ему Земля вырвалась из Опеки… Я вижу его лицо в анабиозном ромбе. Бедный мальчик, ему так и не удалось избежать мертвого сна».
«Так, значит, Опека теперь бессильна?»
«Не спеши, ученик, дело осталось совсем за немногим».
«Так это не все?»
«Нет, мой ученик, нет. Архонтесс вернул мне Джутти в обмен на мои знания, и мы оставили Канопу навсегда. Тебе было тогда 25 лет».
«Где она сейчас?» – спросил Роман дрогнувшим голосом.
«Здесь».
И они вдруг оказались у загадочного дома, по стене которого вились пернатые змеи из камня. Музыкальные кусты разливали печальные стеклянные звуки. Свет из овального окна упал на лицо Батона. Он поднял глаза к чужому звездному куполу, и в это время над морем показался алый горб канопианского солнца. Архонт поднял с дорожки маленький камешек и бросил в окно: «Джутти!» Занавеска на окне дрогнула, там проступила тень, стекло поднялось вверх, и Роман увидел ее лицо. Боже мой, это была Мария!
«Мария!»
Ослепительная вспышка молнии озарила окрестности. Роман и архонт в пылающей маске стояли посреди плещущего на ветру сада под окнами гостиной его дома в Крыму. Канопа исчезла. Мария, не слыша его голос, торопливо закрывала оконные ставни от порывов ветра.
Переход от канопианского рассвета к Тавридскому полудню был так резок, что Роман на мгновение ослеп. Он стоял, закрыв лицо руками, на земном песке и знал, что еще с утра в небе над побережьем стала скапливаться белоснежная гора, из которой – в конце концов – вылупился в зените зловещий птенец с косматыми крыльями, и сейчас он пробовал силу клюва.
– Да, ты знаешь ее как Марию,– сказал архонт, стараясь перекричать шум деревьев,– она забыла все, родилась заново и стала земной женщиной. Твоей женщиной, Роман. Каюсь, я был вашим ангелом- хранителем. Ваша встреча – дело моих рук, но не больше. Вы сами полюбили друг друга. И вы сами однажды решили, что с Опекой пора кончать навсегда: ни ты, ни она никогда не были куклами.
Снова сухо и страшно вспыхнула молния. Ее ломаный зигзаг пробил платиновую щель между землей и низким брюхом тьмы. Гром прокатился совсем рядом. Тень воздушной горы упала на сад, и разом стемнело. Но при этом – как ни странно – полуденное солнце продолжало ускользать от наступающей мглы и озаряло лиловые горы мрака антрацитовым блеском; золотая маска архонта сияла нестерпимо – до слез,– кипела червонным пламенем. Захлопнув окно, Мария убежала в дом.
– Так ты отказываешься от Даров?! – страшно вскричал архонт, подняв руку.
– Да.
– Архонтесс! Внимание…– В тенях наползающей горы Роману пригрезился огромный амфитеатр, полный солнечных зайчиков от вращающихся зеркалец на тонких треножниках; архонт повернул к нему золотое лицо.– … Ты ведь понимаешь, что теперь потеряешь ее и себя навсегда?
Это было сказано почти шепотом, но Роман услышал.
– Да. Я знаю! Знаю, что придется начать все сначала, с нуля, с той самой теннисной площадки, и снова, снова прожить мальчишество, юность, жизнь… Жизнь без славы, жизнь всех обычных. Знаю, и хватит об этом. Мы все: я, Кастелло, Арцт, Кула отказываемся от Даров.
– Ты слышишь, Архонтесс? Ведь правила игры вечны и неизменны? Не так ли, блюстители неба?
«В опекаемом мире – только один партнер по игре. Таков закон Канопы».
– Твой партнер по игре выходит из нее, Архонтесс.
«Знающий может отвергнуть. Таков закон Канопы».
– Вечный и нерушимый закон?
«Вечный и нерушимый. Перемена правил уничтожает игру».
– Значит, Земля свободна? – крикнул Роман сквозь рокот деревьев, раскачиваемых шквалом.
– Да! И я буду гарантом вашей свободы. Заложником вечности. Все вернется на круги своя,– сказал