Ностевцы шли группами, с жаром обсуждая желание Саакадзе поговорить с народом. Что хочет сказать Великий Моурави своей деревне? Много воды унесла Ностури с тех пор, как Георгий стоял покорно перед царями, - теперь монахи пишут на пергаменте о новом времени, когда цари покорно выслушивают мудрые советы победителя Карчи-хана. Что ему сейчас Носте? Одна из крупинок его необъятных владений. Что ему теперь прадед Матарса с его шутками? Или дядя Петре с повисшими, как крылья цыпленка, усами? Разве Георгий не пирует со светлейшими в Метехи? А кто из грузин не знает, что на атласной куладже Саакадзе сверкает монета Давида Строителя? По ночам оживает лик царя и убеждает Георгия достроить недостроенное когда-то царем. Волшебная сила вливается в кровь Моурави, поэтому, когда ходит, под его ногами рассыпаются камни. О чем же говорить большому полководцу с маленьким человеком? Так, обсуждая, тревожась и любопытствуя, подошли они к заветному бревну. Спокойно, как и десятилетия назад, оно лежало между рябыми кругляками, и казалось - старый чувяк, разинув рот, грелся на каменистом берегу.
Важно размещались старики на бревне, у каждого любимое место и желанный сосед. И никто бы не осмелился нарушить годами установленный порядок. Но сейчас посредине бревна лежал маленький коврик. Справа и слева подкатили два свежеобструганных ствола.
Не забыли и об удобствах гостей, как называли старики приходящих по воскресеньям соседей послушать рассказы дедов о рыцарских временах Грузии или о свойствах зверей и птиц, а иногда и посоветоваться о важном деле. Для них мальчишки, гордясь порученным делом, живо соорудили против главного бревна каменные сиденья.
Но сегодня даже гостям не хватило места, ибо ни в одном доме не осталось даже малыша. Весь берег Ностури походил на огромный стан. От моста до расколотого молнией граба расселись ностевцы на кругляках, на разостланных бурках. Кто-то притащил доску и пристроил ее между ветвями двух деревьев. На нее тотчас, как скворцы, взлетели мальчишки.
Было шумно, радостно и тревожно... Жадно поглядывали на мост, через который вот-вот проскачет Саакадзе, сопровождаемый 'барсами' и окруженный оруженосцами, конюхами и разодетыми слугами.
Прадед Матарса довольно провел рукой по белоснежным усам. Георгий и 'барсы' действительно показались на мосту, но только пешком и без пышной свиты. Молодежь, выросшая во время пребывания Георгия в Иране, с боязливым любопытством поглядывала на подошедшего владетеля Носте. Все поднялись и нерешительно стали приветствовать. Одни поспешно стаскивали папахи, другие угодливо кланялись. Некоторые подались в сторону. Старуха Кетеван торопливо перекрестилась. Петре, некогда друживший с Шио, отцом Георгия, безмолвно указал на коврик.
- Вот и я состарился, - усмехнулся Саакадзе, усаживаясь между стариками.
И сразу задышалось легко. Шумно рассаживали на почетные места 'барсов'. Прадед Матарса вдруг весело замахал войлочной шапчонкой:
- Как можешь, Георгий, такое говорить? Разве ты можешь состариться? Ты замыслами старше даже этой горы, а сердцем моложе этих листьев.
- Буйная река всегда между спокойными берегами несется, потому и усадили тебя, Моурави, посреди стариков.
Ностевцы сияли: конечно, Георгий свой, - сразу виден ностевец. Кто говорил, что Саакадзе больше надменен, чем владетель Гурии?.. И про одежду много лишнего рассказывали. Откуда выдумали, что вся куладжа дорогими камнями расшита, а цаги украшены алмазами? Может, и правда, ожерелье изумрудное носит, но только по праздникам, в будни не будет народ богатством смущать.
Саакадзе с затаенной радостью вглядывался в знаковые лица. Вот Павле, такой же крепкий, на Марткобской равнине сына потерял... Сына!.. А какой молодец старый Таткиридзе! И всегда чем-то озабоченный Петре. Все незыблемо, как было давно... Это хорошо, есть еще свидетели моей юности...
Вдруг Саакадзе, по исфаханской привычке, резко повернулся:
- Ты чем там занялся?
- Смотрю, как может за одной спиной столько народа стоять.
Саакадзе пристально оглядел парня с дерзкими глазами, над которыми дугами раскинулись черные брови.
- Чей?
- Сын азнаура Датико. Отец от царицы Мариам к князю Баака в Гулаби сбежал, а я - к тебе, Моурави. Прими в личную дружину.
- Как звать?
- Арчил-верный глаз!
- Копьем владеешь?
- Владею.
- Щитом?
- Непременно.
- Клинком?
- Увидишь! - И, нагнувшись, вырезал клинком на бревне: 'Здесь сидел Великий Моурави, слушая народные думы'.
А ностевцы шумели, как Ностури в дни весеннего разлива. Каждому хотелось рассказать о своих нуждах, о том, что не мешало бы построить новый мост, завести лучших коней, стада увеличить. Народ за войну обеднел... Возобновить шерстопрядильню. Куда запропал старый Горгасал? Мальчики хотят оружия, - иначе как на коня посадить? А князья, богатые азнауры и монахи после Марткоби все растащили. Никто о Носте не вспомнил, совести нет.
- А о девушках наших кто-нибудь подумал? С чем замуж выдавать? Кроме истоптанных чувяков, ничего не осталось! - волновался дядя Матарса, имевший пять сыновей и шесть дочерей.
Даутбек отчужденно прислушивался к разговорам односельчан. Мир их маленьких дел ограничивался двумя реками и кольцом трех хребтов. Земля, скот, ну, еще шерстобитка... Неужели это он, Даутбек, видел резные столбы индусских храмов? Золоченые паланкины на белых слонах?.. Даутбек даже протер глаза:
- Говорите о более важном. Время сейчас наше, молодое. Может, новые дома надо строить из белого камня, вырезать красивые узоры? Полезно и крыши черепицей покрыть, дабы дождь вам на головы не лил.
- Э, Даутбек, лучше дождь, чем кровь. Не время еще красивым домам, разве совсем победили магометан, чтобы богатством дразнить? - сокрушался Петре.
- Не успеем проснуться - персы идут! - выкрикнул прадед Матарса. - Не успеем за еду сесть - турки идут! Не успеем проглотить зерно - казахи идут! Поэтому, когда спать ложимся, вместо жены, копье держим.
- Ничего, мусульмане сейчас не такие торопливые, а копье хорошее дело, жена любит мужа с копьем...
- Иначе кто ее будет защищать от копья нечестивца перса?.. - под дружный хохот добавил Гиви.
- Всегда что-нибудь такое скажет, гладкий ишак! Хорошо - девушки далеко стоят!
И ностевцы еще сильнее загоготали, вторя раскатистому смеху Саакадзе. Ростом нахмурился, ему показалось, что 'барсы' слишком вольничают, что Моурави слишком просто с народом держится, уваженье может потерять. И он преувеличенно громко сказал:
- Если персов так опасаетесь, то тем более должны о посеве думать. Ждете новую войну - надо увеличивать запасы. А по нижнему течению Ностури поля не засеяны, вчера мой конь свободно по дикой траве шагал.
- Э, дорогой, ты не туда коня гнал, - обидчиво заметил дед Димитрия, лучше бы по верхнему течению, там джонджоли растут, мой Димитрий от них поумнел.
Старики одобрительно поддакивали. Дато поторопился загладить неловкость:
- А сколько, дорогие соседи, коней вам не хватает?
- Как раз столько, сколько Георгий Саакадзе даст, - подмигнул старикам прадед Матарса.
- А овец - на два курдюка больше, - начал было пастух, теребя спутанные рыжеватые космы. На него зашикали, - говорил Саакадзе:
- Мои ностевцы, я думал о ваших нуждах, потому и приехал. Выберите пятерых, кому больше верите, во главе пятерых деда Димитрия советую поставить. Пусть сосчитают, сколько скота каждому семейству
