- Вот видишь, мне всегда везет с чертовой дюжиной, - напомнила я Кате, когда мы пересекли линию фронта и ко мне возвратился дар речи.
- Я бы не сказала, что нам очень повезло, но на худой конец и так неплохо.
На аэродроме нас уже ждали. Леля Евполова очень волновалась.
- Все в порядке?
Беглый осмотр показал, что самолет получил десятка два мелких пробоин, но серьезных повреждений не было.
- Вот теперь могу сказать; все в порядке, - заключила Катя Пискарева.
Мы пошли на КП. Командир полка внимательно выслушала наш подробный доклад. А потом все трое - Бершанская, Рачкевич и начальник штаба Ракобольская - поздравили нас с настоящим боевым крещением и с благополучным возвращением.
В ту ночь мы с Катей Пискаревой сделали еще три полета. И, как во все предшествующие ночи, - опять ни одного выстрела по самолету. Но я больше не сетовала на судьбу; мы получили достаточно полное представление о зенитном огне.
Положение на нашем фронте становилось тревожным. Потерпев поражение под Москвой, враг направил главный удар на юг, прорвал оборону советских войск и перешел в наступление.
В трудных условиях приходилось нашему полку накапливать боевой опыт. Частые перелеты, смена аэродромов (за один июль 1942 года - восемь раз), беспрестанное изменение линии фронта. Мы учились воевать, отступая. И все-таки женский полк быстро встал на равную ногу с другими полками дивизии. Даже в самые короткие летние ночи каждый экипаж успевал делать по четыре-пять боевых вылетов.
Дважды полку приходилось ночью сниматься по тревоге и уклоняться из-под танкового удара. Последние самолеты взлетали, когда вражеские машины подходили к аэродрому. Особенно неприятное воспоминание осталось у меня от второго случая.
Мы с Катей Пискаревой пришли с задания, и я, как делали многие штурманы, еще на рулежке закричала:
- Вооруженцы, бомбы!
Но подошла командир полка и отрывисто проговорила:
- Немцы подходят к аэродрому. Немедленно летите в пункт Н. Его на ваших картах нет. Он километрах в пятнадцати за обрезом карты. Курс сто двадцать. Аронова, с тобой в кабине полетит инженер Стрелкова. Все ясно?
- Ясно, товарищ майор!
Ко мне в кабину забирается Надежда Александровна Стрелкова - женщина солидной комплекции, - я любезно уступаю ей место, а сама устраиваюсь на ручке сиденья: железном прутике толщиной в палец. Моя голова возвышается теперь над защитным плексигласовым козырьком кабины и предоставлена всем встречным ветрам. Ладно, не до комфорта!
Вскоре после взлета начался дождь. Жесткие струи хлестали мне в лицо, по очкам бежала вода, я не видела ни земли, ни карты, ни приборов. Поэтому, когда минут через 30-40 мы вышли из полосы дождя, я совершенно не представляла, где мы летим.
Начало светать. Катя поворачивается, смотрит вопрошающе. Я неопределенно машу рукой вперед - лети, мол, дальше. Проходит еще немного времени. Рассвело. Но на душе у меня темная ночь. Катя опять смотрит на меня. Я делаю вид, что не понимаю ее взгляда.
- Где летим? - кричит она.
- Не имею понятия...
Мои слова - как гром среди ясного неба. Как?! Больше часа летели неизвестно куда? Может быть, к немцам? При нынешней неясной обстановке... А горючее уже на исходе!
Летчица принимает решение: сесть около хуторка и выяснить обстановку. Приземляемся на лугу, Катя не выключает мотор, а я с пистолетом в руке (за спиной) иду к стоящему неподалеку человеку. Его седая борода обрадовала меня - не немец! Быстро уточняю все вопросы.
- Немцев здесь нет, дочка, - говорит дед, - а деревня Н. в двадцати верстах вон в ту сторону!
Прикидываю в уме курс и, поблагодарив, бегу к самолету.
Летим минут пятнадцать с дедушкиным курсом. Должен уже показаться этот злосчастный пункт Н., а его все нет. Пискарева поворачивает ко мне злое лицо, тычет пальцем в бензиномер - стрелка у нуля. Я растерянно развожу руками... Навстречу ползет огромная грозовая туча. Пролетаем почти бреющим над каким-то поселком, на окраине замечаем самолет-истребитель со звездами.
- Сядем здесь, - говорит Катя.
'Ну, будет мне сейчас разнос!..' - совсем упав духом, полагаю я. Несмотря на смягчающие обстоятельства, вина лежит в первую очередь на штурмане. Так безнадежно потерять ориентировку!
К нам подходит летчик-потребитель. Катя обращается:
- Товарищ лейтенант, скажите... Но вдруг оборвала на полуслове и радостно воскликнула:
- Миша!!
- Катя?!
Это был ее знакомый по аэроклубу.
Я облегченно вздохнула...
Через полчаса грозовая туча прошла стороной, и мы, распрощавшись с истребителем, взлетели. Оказывается, наш пункт был рядом.
Я долго переживала из-за этого случая, пока окончательно не убедилась, что этот прискорбный факт не подорвал моего штурманского авторитета в глазах Кати Пискаревой.
Каждый раз, покидая еще не обжитый аэродром и перелетая неизменным юго-восточным курсом на другую площадку, мы думали: 'Ну, это, наверное, последний шаг назад. Доколе же отступать?' Однако пришлось сменить еще не один аэродром, прежде чем полк надолго остановился в станице Ассиновской. За нами в сорока километрах стоял город нефти Грозный. А там недалеко уже и Каспийское море. Дальше ехать было некуда...
Большая и богатая станица Ассиновская широко раскинулась в предгорьях Северного Кавказа, на берегу быстрой реки Ассы, притоку Сунжи, впадавшей в Терек. Под аэродром мы приспособили небольшую площадку перед огромным колхозным садом, в котором привольно разместились наши маленькие самолеты.
Линия фронта начала стабилизироваться: в районе Моздока она проходила по Тереку, около Прохладной поворачивала на юг и упиралась в Главный Кавказский хребет.
Кавказ... Воображение воскрешало в памяти картины, песни, стихи, воспевавшие красоту этого края. Но я не помнила, чтобы в них говорилось о том, как изменчива и коварна кавказская погода, как сложно и опасно летать над горами ночью, как трудно отыскать свой аэродром, когда его внезапно закрыло облаками или туманом. Все это приходилось познавать на практике, на собственном, порой горьком опыте.
Над нашим аэродромом иногда проходили немецкие самолеты. Они бомбили Грозный. Однажды бомбы попали в нефтехранилища, и на земле возник пожар огромной силы. Высоко в небо поднялся черный столб дыма. Он расползался, поднимался все выше и вскоре застлал почти весь горизонт на востоке. Подгоняемая ветром, черная стена медленно надвигалась на аэродром.
В ту ночь мы бомбили вражеские позиции с возгласами: 'За Грозный!' Из самолета, едва успевшего приземлиться, слышался требовательный голос; 'Бомбы!' И девушки-вооруженцы не заставляли себя ждать. Пока самолет заправляли бензином и штурман бежала на КП с докладом, они за несколько коротких минут успевали снарядить самолет.
Мы с Катей Пискаревой только что возвратились со второго боевого вылета. К самолету подошла Стрелкова, инженер по вооружению, и, видя, что мы спешим, скороговоркой зачастила:
- Аронова, возьми в кабину десяток немецких 'зажигалок'. Они небольшие, по килограмму всего. Перед тем как бросить бомбочку за борт, сними вот этот колпачок с носика. Поняла?
- Поняла, давайте ваши 'зажигалки'.
Я кое-как сложила бомбочки на пол кабины, а Стрелкова побежала к другому самолету. Трофейные 'зажигалки', пли 'электронки', были новинкой, и она спешила объяснить всем штурманам, как с ними обращаться.
Бензозаправщик что-то замешкался и не подъезжал к нашему самолету. Я решила воспользоваться
