В августе зашла в комитет комсомола к секретарю Саше Суслину.
- Я с прощальным визитом, Саша.
- Знаю. Покидаешь, значит, пас, да?
- Очень жаль расставаться с институтом, с друзьями, с Саратовом, но...
- Но мечта победила, так?
- Так, Саша.
Ну что ж, желаю тебе успехов. Больших успехов. А н вот характеристику на всякий случай тебе заготовил.
- Спасибо. Расхвалил, наверно?
- Наоборот, кажется, слишком скупо рассказал о твоих достоинствах.
- Шутить... А мне что-то грустно.
- Расставание всегда немного грустно. Но ты пиши, когда будет уж очень туго. Знаю, - улыбнулся он, - если все пойдет хорошо, то и не вспомнить о своих провинциальных друзьях.
- Обязательно напишу!
... И вот я в Москве. Мне хотелось в первый же день осмотреть все ее достопримечательности. Но разве это возможно! Не меньше недели бегала я но музеям, выставкам, паркам и площадям Москвы, а поздним вечером, еле дотащилась до общежития, в изнеможении валилась на постель Утром просыпалась вместе с радио. Сквозь дрему слушала, как сладкий голос пел о том, что где-то далеко, за синим морем, стоит золотая скала, в скале есть дверца, а за ней - чудесная большая страна. Дверцу можно открыть только золотым волшебным ключом, но где он запрятан - никто не знает. Мне казалось, что я нашла тот заветный ключик.
С замиранием сердца вошла первый раз в Большой театр на спектакль 'Лебединое озеро'. Большой околдовал меня. В дальнейшем старалась хоть раз в месяц сходить туда, выкраивая из своего скудного бюджета несколько рублей для билета на галерку.
А бюджет был действительно скудный. Мама не могла оказывать серьезную помощь, и единственной статьей дохода была стипендия. Но вскоре и ее лишилась. Вышло постановление о том, что студентам, имеющим тройки, стипендию не выплачивать. У меня затесалась эта роковая оценка, и пришлось срочно искать работу. Вместе со своими подругами Галей Буйволовой и Женой Борак я оказалась в должности то ли лаборантки, то ли чертежницы в одной из лабораторий института.
Трудным был для меня тот учебный год. После занятий, едва успев наскоро пообедать (а иногда и без обеда), бежала на работу. Там садилась за чертежную доску или копировальный стол. Потом, вечером, делать свои чертежи никак не хотелось. Но когда поджимали сроки, приходилось сидеть до рассвета, иначе не допустят к экзаменам.
Иногда просто выбивалась из сил. Впадала в отчаяние. В один из таких моментов написала в Саратов Саше Суслину письмо. Говорила о том, что брошу ко всем чертям институт, уеду домой, что линия моей жизни пошла теперь книзу... А впрочем, вам, мол, на меня наплевать - я ведь не ваша студентка. Даже, мол, и не жду ответа на свое письмо.
Но ответ пришел.
'...Мне кажется, что ты писала письмо в сильно минорном настроении. Оно до предела откровенно, и в этом, пожалуй, его единственное достоинство.
... Итак, еще раз об авиации. Я все продумал и пришел к выводу - ни под каким видом уходить из МАИ нельзя. Знаю, что тебе сейчас очень трудно - и материально, и по другим причинам. Но, Рая, без борьбы сдаваться нельзя; До тех пор, пока не исчерпаешь все средства - уменье, волю, упорный характер, не уезжай из Москвы. Гони ко всем чертям упаднические настроения, тоску о Саратове. Пусть будет тяжело, но в этом-то и счастье - побеждать трудности. И ты можешь победить. Должна!
...У меня дела идут все так же, как и прежде...
Привет тебе от друзей... Жду твоих успехов.
Саша Суслин'.
К письму была приложена коротенькая записочка.
'Здравствуй, Рая! Письмо Сашки к тебе я прочел. Он нрав - назад не оглядывайся, учебу не бросай - это будет роковой ошибкой. Я думаю, положение у тебя не такое уж плохое, как ты расписала.
Уверен, что выйдешь победителем из той борьбы, о которой пишет Сашка. Будешь писать друзьям, черкни и мне.
С приветом В. Кузьмин'.
Когда я читала все это, мне было стыдно. Стыдно за свою минутную слабость, за то, что под впечатлением той минуты написала такое скверное письмо друзьям. Они в меня верили, а я вот при первом же серьезном жизненном испытании спасовала, захныкала: 'Хочу домой, трудно'... Но как все-таки здорово, когда есть, умные друзья и в трудный момент могут оказать поддержку! С утроенной энергией и хорошим настроением засела за учебники и чертежи. 'Ответ напишу после сессии, когда результаты будут видны в зачетке', - решила я, откладывая в тумбочку письмо.
И вот сегодня сдан последний экзамен. Теперь можно сообщить, что бой выиграла. Только голова какая-то тяжелая, ночь совсем не спала, - студентам часто не хватает одного дня перед экзаменом, пришлось ночь прихватить. Я привалилась на подушку.
'Завтра на вокзал за билетом нужно съездить, - строила планы, - Через неделю оформлю на работе отпуск, а потом... Здравствуй, Саратов! Здравствуй, мама! И да здравствует отдых на берегах Волги!'
'Письмо утром, на свежую голову'... - подумала, засыпая.
А наутро...
Война!
Это слово рванулось, из репродукторов, ринулось со страниц газет и набатным громом прокатилось по нашей стране, ломая мирную жизнь людей, их планы, надежды, мечты. Моя жизнь тоже надолго выбилась из студенческой колеи и зашагала по трудным военным дорогам.
С первых же дней войны юноши и девушки осаждали военкоматы Москвы, требуя немедленной отправки на фронт. С парнями еще разговаривали, а от девушек сердито отмахивались:
- Видите, что у нас творится? Идите и ждите. Будет нужно - вызовем повесткой.
То же самое ответили и мне, когда я пришла в Ленинградский райвоенкомат и сказала, что умею летать и хочу на фронт.
Вскоре по институту распространилась весть о том, что студентки поедут на трудфронт, недели на полторы-две. Я была связана работой, но на свой риск и страх, не испросив разрешения у начальства, включилась в число отъезжающих.
Вместо двух недель мы пробыли на земляных работах больше двух месяцев. За лето исколесили всю Орловскую и Брянскую области. В жару и непогоду, под дождем и палящим солнцем студентки Москвы рыли окопы, ячейки для дотов. Наша группа девушек из МАИ специализировалась на противотанковых рвах. Работали от восхода до заката солнца. Иногда приходилось стоять в ледяной грунтовой воде. Больше двадцати минут ноги не выдерживали, и мы выскакивали из рва с красными, как гусиные лапы, ногами. Поскольку я высокая ростом, то мне доставалась самая трудная работа - докапывать последние вершки и из двухметровой глубины выбрасывать лопатой тяжелую глину. Пальцы рук от беспрерывного напряжения огрубели, скрючились. Порой я с тревогой думала: как же буду чертить? Но чертить уже не пришлось, хотя пальцы вскоре стали опять гибкими.
Сводки о положении на фронтах доходили до нас с опозданием, да и получали мы их нерегулярно. Однако по отдельным фактам и явлениям все-таки улавливали общий ход войны. Понимали, что фронт откатывается на восток. Проезжали беженцы, гнали скот, проходили воинские части. Военные удивлялись, зачем мы здесь роем рвы. А мы удивлялись, почему они отступают.
Тревожно становилось на душе. И хотя мы еще мало знали, что несет с собой война, но постепенно нарастало смутное чувство опасности, какое, очевидно, охватывает человека во время приближения стихийного бедствия пожара, наводнения, эпидемии. Хотелось принять посильное участие в борьбе с этим бедствием.
Однажды утром наш руководитель вместо обычного задания на день сообщил: работы окончены, к ночи необходимо прибыть на станцию, до которой... пятьдесят километров!
- Должен сказать вам чистую правду, - медленно, как бы нехотя проговорил он, - фронт подошел очень
