Ночь настигла нас у Темрюка. В полной темноте блуждали по окраине, пока не напали на верный путь. Улица Свердлова, 10-а.
В доме наших друзей обе семьи были в сборе. Саша Хоменко, муж нашей подруги Иры Себровой, готовил рыболовные принадлежности - завтра чем свет на рыбалку. Ему помогал его младший брат Валентин, хозяин квартиры, в которую мы не совсем ожиданно ввалились.
Женщины готовили ужин. Люся, жена Валентина, с милым и спокойным радушием встретила нас. Мы с Лешей здесь не новички. Туристские пути приводили уже нас в Темрюк.
Пока хозяйка накрывала стол для ужина, мы успели сообщить нашей однополчанке почти все о своем путешествии. Ира с глубоким вниманием слушала наш нестройный рассказ, который густо сдабривался восклицаниями, междометиями, жестами.
Улеглись спать далеко за полночь. Какой сегодня был безумно длинный день!
8 августа
Леща разбудил нас в половине седьмого.
- Вставайте, скоро дождь пойдет, тогда мы застрянем здесь, - припугнул он.
Нам известно, что дорога от Темрюка до переправы на косе Чушка плохая, не асфальтированная, поэтому слово 'дождь' прозвучало для нас, как 'аврал'. Вскочили, наскоро умылись, проглотили по стакану кефира и, торопливо распрощавшись, выехали.
Поселок Пересыпь на нашей карте обведен большим ярким кружком - звезда первой величины, так сказать. Там - полгода фронтовой жизни.
...'Жил-был у самого моря гвардейский Таманский полк' - так начиналась сказка-шутка, придуманная кем-то из летчиц, когда в октябре сорок третьего года '(я обосновались в поселке. Летали над двумя морями. На сухопутных самолетах. Как в сказке!
Дождевые тучи остались позади, Пересыпь встречает нас ярким блеском солнца и взмахом крыла белой чайки.
- Побыстрее поедем к Ларионовне, так хочется повидаться с ней! - говорю в нетерпении.
Но не сразу нашли 'свой дом'. Он теперь не первый, а десятый от края. Поселок занял добрую половину нашего бывшего летного поля. Другая половина засеяна кукурузой.
Стучим в заветную калитку. Вышла незнакомая женщина. Оказывается, наша Ларионовна давно переехала со всей семьей к себе на родину, в станицу Бесскорбную. Я прошу разрешения у Полины Ивановны Романенко войти в дом.
Трудно описать всю сложную гамму чувств, которые охватили меня, едва я переступила порог. Это было и удивление (три комнатки остались без изменений), и удовольствие (приятно заглянуть в один и' уголков своей юности), и еще что-то такое, от чего к сердцу подкатила теплая волна, а глаза вдруг застлало туманом. Я прошла в маленькую комнатушку, где жили шесть девушек нашей эскадрильи: Ира Себрова, Наташа Меклин, Катя Доспанова, Леля Радчикова, Полина Гельман и я. Спали на нарах. Мы с Полиной вот здесь, у печки, а около окна - другие четверо. За окном - море. Оно и сейчас шумит, как в те военные годы. Я присела на стул. И, словно по волшебству, стрелки часов моей жизни мгновенно дали обратный ход, на двадцать лет назад.
...Через несколько минут начало нового, 1944 года. Сегодня нашему полку разрешили летать только до полночи и встретить Новый год на земле. А здесь, на земле, погода совсем не новогодняя. Нет ни снега, ни мороза. Грязь, слякоть, моросящие осадки. Этой ночью в полетах меня не покидало недоброе предчувствие. Что-то должно случиться, что-то помешает встретить Новый год. Но полеты закончились, предчувствие, значит, не оправдалось.
Эх, нет! Все-таки произошла неприятность. Во время рулежки ком грязи ударил по винту, и от одной лопасти отлетела добрая треть. Мотор трясет, как в жестокой лихорадке, мощность упала. От тряски у меня даже в носу свербит, то и дело чихаю. Рулим по компасу, темнотища невероятная. Продвигаемся с опаской, так как наша стоянка недалеко от обрыва, и мы боимся, как бы не свалиться в море. Самолетные часы показывают 24.00. Мы с Полиной в отчаянии - опоздали к новогоднему тосту!
А комэска Никулина переводит в это время стрелки своих наручных часов назад. Когда мы со штурманом и еще один экипаж вошли в дом, на часах командира было без каких-то минут двенадцать ночи. Сбрасываем унты, комбинезоны и - к столу.
- С Новым годом, дорогие подруги!
...Нить Ариадны ведет меня дальше по лабиринтам памяти. И приводит опять к празднику. Тоже здесь, в Пересыпи. 7 ноября 1943 года.
Ввиду явно нелетной погоды полк боевой задачи не получил. Откровенно говоря, мы были этому рады. Приятно ли сидеть в праздник на аэродроме в тоскливом ожидании милости с неба. Нам объявили, что после ужина будет вечер самодеятельности, каждая эскадрилья в своем домике, так как в поселке не было подходящего помещения, в котором мог бы разместиться весь полк.
Обычно еще задолго до какого-либо праздника летный состав отказывался от своих законных ста граммов вина, накапливая эти граммы для праздничного стола всего полка. На этот раз начпрод БАО что-то расщедрился (хотя мы проявили полное равнодушие к такой щедрости) и дал указание отпустить на каждого человека по полному стакану вина. Но не знаю, как уж считать - то ли начпрод кого-то обманул, то ли его обманули, - только вино, как позже выяснилось, оказалось крепленым. Мой штурман, Полина Гельман, выпила залпом сладкое вино и, кажется, захмелела. Впрочем, у меня тоже кружилась голова.
И вдруг в самый разгар ужина раздалась команда:
- Рабочие экипажи, на аэродром!
- Вот тебе и самодеятельность! - иронически заметила Полина.
Загремели отставляемые скамейки, и через две минуты столовая опустела.
С поспешностью, на которую я и Полина оказались способны тогда, мы снарядились и отправились на аэродром.
- Наша цель сегодня - высота 164, восточное Керчи, - ставила командир полка задачу. - Предупреждаю: если облачность в районе цели будет менее шестисот метров, экипажи должны возвращаться, не выполняя задание.
Значит, садиться с бомбами. Неприятно.
Через полчаса мы уже вырулили на старт. Выпускающий взмахнул фонариком, я дала полный газ, хвост, как говорится, трубой, и самолет пошел в черное сырое небо.
Над Керченским проливом облачность прижала нас до трехсот метров.
- Ну как, пойдем дальше? - повернувшись, кричу Полине.
- Ха, конечно! - слышу безапелляционный ответ. И Поля лихо эдак взмахнула рукой - вперед, мол, на запад!
Мне тоже не хотелось возвращаться с бомбами. Идем дальше. Перелетели пролив. Здесь, в Крыму, облачность оказалась немного повыше, и я надеялась, что в районе цели она поднимется еще больше. Эта надежда вела меня все дальше и дальше... Увлекшись небом, я позабыла о земле и не заметила, как перемахнула передний край обороны. Обычно при подходе к этому рубежу я всегда слышала от штурмана: 'Пересекаем линию фронта'. Сейчас же она молчала, и поэтому я была убеждена, что мы еще над своей территорией. Вдруг под нами включился прожектор, немного пощупал лучом облака и сразу поймал нас. 'Наши балуются. Ну, пусть позабавятся'. И я продолжала спокойно идти. В светлом овале, образовавшемся в том месте, где луч упирался в облачность, я увидела темный силуэт самолета. 'Еще кто-то попался', - отметила про себя. Но вот что удивительно: я качну самолет влево - и тот влево, я вправо - и он туда же. 'Гм, странно'... В мою затуманенную сомнительным вином голову не могла прийти тогда простая мысль, что это тень нашего самолета.
С земли по нас начали стрелять.
- Очумели, что ли? - забеспокоилась я. Начинаю увертываться от трассирующих пуль. Вдруг кто-то схватил меня за плечо. Я вздрогнула. Кто это?
Конечно, не ангел небесный и не демон, а Полина.
- Райка! - кричит она, стараясь перекрыть шум мотора. - Разворачивайся, мы прошли цель! Керчь под мотором!
Я обалдела. Как же нас занесло на Керчь? Это безумство - лезть на такой укрепленный объект на высоте всего 350 метров! Значит, мы болтаемся в луче не своего, а немецкого прожектора, и стреляют по нас тоже немцы?.. Если к тому времени в моей голове и оставался еще хмель, то теперь его как ветром
