ниспошлет тебе долгие годы счастливой жизни.
У меня есть друг, верный друг, который любит меня и готов ради меня на все, - и ты знаешь, кто он. Еще неделю назад он предлагал мне бежать вместе с ним. Сегодня на рассвете я приняла его предложение, но с условием, что бежим мы немедленно. Я рассказала ему все, и он согласился. Он знает о нас с тобой, и он понимает меня, потому что любит. А для меня это самое главное - что он любит меня. Пусть даже я пока не люблю его, но полюблю непременно - в ответ на его любовь и преданность. Я знаю, я верю, что буду счастлива с ним. И если мне суждено будет вскоре погибнуть в чужом краю, так и не достигнув того, что посулил мне Эрик, то я хоть умру счастливой.
Мы уезжаем прямо сейчас, как только я допишу это письмо и отдам его Елене. У меня начинается новая жизнь, и я перечеркиваю всю прежнюю. Я отрекаюсь даже от своих детей. Да простит меня Бог, но я всегда ненавидела их, с самого их рождения, - ведь они также и дети того чудовища в человеческом обличии, которое испоганило всю мою юность. Мне горько и больно, но в жилах моих детей течет дурная кровь, и ты сделаешь Франции большую услугу, если выполнишь свое обещание и лишишь их наследства. Возможно, мне придется отречься и от своей веры, и я сделаю это без колебаний - ведь Бог един и, думаю, Ему все равно, как люди крестятся, славя Его. Но об этом пусть тебе расскажет Елена - я ей во всем доверилась и надеюсь, что не ошиблась в выборе.
У меня уже нет ни сил, ни времени, ни желания писать дальше. Я сказала тебе все, что хотела сказать. Прости за сбивчивый слог. И прощай, милый.
Не пишу, что твоя, ибо это уже не так, но просто
Изабелла.
Филипп тяжело вздохнул и, ни мгновения не колеблясь, передал письмо Бланке.
- Да, скандал будет отменный, - согласился он. - Шикарный скандал намечается. Надеюсь... То бишь боюсь, что это окончательно добьет Филиппа-Августа Третьего.
Елена посмотрела на него долгим взглядом. Между тем Бланка углубилась в чтение письма, и по мере того, как она пробегала глазами все новые и новые строки, выражение лица ее менялось: первоначальная ревность уступила место недоверчивому удивлению, которое вскоре переросло в глубочайшее изумление, затем она прошептала: 'Матерь Божья!' - и в голосе ее явственно слышалось искреннее сочувствие и даже одобрение.
- Так вы боитесь, кузен? - наконец произнесла Елена, не отводя от него пристального взгляда. - Или все-таки надеетесь?
Филипп опять вздохнул.
- Не буду лукавить, кузина, я на это надеюсь. Филипп-Август Третий, хоть авантюрист и до крайности безалаберен, все же порядочный человек и любим подданными. Он всю свою жизнь, не покладая рук, трудился во благо Франции - и не его вина, но беда его, что результаты оказались прямо противоположными.
- Вы его расхваливаете, - недоуменно заметила Елена, - и тем не менее...
- И тем не менее для меня предпочтителен король Филипп Шестой, который самое большее за десять лет разбазарит всю страну, доведет ее до нищеты и разорения, и каждая собака в крестьянском дворе, не говоря уж о людях, люто возненавидит его.
- И тогда Франция сама попросится под руку галльского короля, подытожила княжна. - Я вас правильно поняла?
- Совершенно верно, кузина.
- Однако вы честолюбец!
- Не возражаю, я честолюбив. Но вместе с тем замечу, что воссоединение Франции с Галлией не просто мой каприз, это неизбежный процесс. Рано или поздно все галльские государства объединятся в одно Великую Галлию. В конце концов, французы - те же галлы, разве что нахватались сверх меры германских слов и взяли себе дурную привычку 'съедать' конечные гласные...
- Какой же ты бессердечный! - вдруг выкрикнула Бланка, сжимая в руке письмо Изабеллы; на длинных ее ресницах блестели слезы. - Во всем ищешь для себя выгоду. И как только я могла полюбить такого... такое чудовище!
- Ну вот, - с грустной улыбкой констатировала Елена. - Первая семейная ссора. А сейчас последует бурная сцена ревности.
- Вовсе нет, - чуть успокоившись, ответила Бланка. - Никакой ревности. Ведь это было вчера, и это.. Это так трогательно, так прекрасно!
- Прекрасно?
- Да, Елена, прекрасно. Кузина Изабелла поступила правильно, она мужественная женщина. Когда я впервые увидела графа де Пуатье, то поняла, как мне повезло, что я не родилась лет на пять раньше - глядишь, меня бы выдали за эту мерзкую скотину. А потом... Вчера, когда он затянул эту гнусную песню, я посмотрела на Изабеллу - у нее был ТАКОЙ взгляд, там было столько боли, отчаяния и безысходности, что я.... Право, будь моя воля, я бы тотчас велела отрубить ему голову, - последние слова она произнесла с тем жутким умиротворением, с той неестественной кротостью, с какими ее отец выносил смертные приговоры. - Но тебе этого не понять, кузина. Пока не понять - потому что ты еще... это...
- Потому что я еще девственница, - помогла ей Елена. - Нет, это потрясающе, Бланка! Недавно ты рассказывала о таких пикантных вещах, а теперь, в присутствии кузена Филиппа, стесняешься произнести это совершенно невинное слово... Но именно такую я тебя и люблю. - Она обняла Бланку и расцеловала ее в обе щеки. - Вы, случаем, не ревнуете, кузен?
- Ни капельки, - заверил ее Филипп. - Друзья Бланки - мои друзья.
- А значит, мы с вами друзья. Вот и хорошо! Может быть, тогда выпьем, как говаривают немцы, на брудершафт?
- То есть на ты? Великолепная идея! Ведь мы не такие уж дальние родственники - король Галлии Людовик Пятый был нашим общим прапрадедом. К тому же у меня с трудом поворачивается язык говорить 'вы' хорошеньким девушкам, в особенности таким красавицам, как... как ты, Елена.
Они выпили на брудершафт.
- Итак, - произнесла затем княжна, - мне рассказывать про Изабеллу и Эрика сейчас, или мы чуть повременим?
- Сейчас, но только в общих чертах, - ответила Бланка. - Куда они направились? И что это за намек на возможное отречение от Господа Иисуса?
- И тебя это больше всего смущает, - улыбнулась Елена. - Не беспокойся, ты просто неверно истолковала написанное. Речь там идет всего лишь о переходе в греческую веру.
- Ага! - сообразил Филипп. - Кузен Эрик возвращается на Балканы.
- Да. К весне в Далмации и Герцеговине снова намечается восстание против византийского господства, и на сей раз большинство тамошних баронов склонны признать Эрика своим вождем, правда, с условием, что он примет православие.
- И Изабелла Юлия вместе с ним?
- Да. Чтобы выйти за него замуж.
- Вот как! - сказала Бланка.
- Вот именно! После ее обращения в греческую веру ее брак с кузеном Пуатье будет считаться недействительным, вернее, сомнительным по православным канонам, и любой греческий епископ может освободить ее от всех обязательств, налагаемых на нее прежним браком.
Филипп понимающе кивнул.
- Итак, оба наших беглеца вскоре поженятся, и если их предприятие увенчается успехом, через год они станут правителями Далмации и Герцеговины. Что ж, недурно. В плане своего положения кузина Изабелла теряет немного... кроме истинной веры, конечно, - добавил он, лукаво взглянув на Бланку. - Да и кузен Эрик не прогадал, влюбившись в Изабеллу ЮЛИЮ, - ее родовое имя он произнес с особым нажимом.
- О чем это ты? - спросила Елена.
- Кажется, я понимаю, - отозвалась Бланка, укоризненно глядя на Филиппа. - И во всем-то он ищет политическую подоплеку, несносный такой!.. А впрочем, кузина, в этом что-то есть. Балканские славяне, хоть они и греческого вероисповедания, в политическом плане больше тяготеют к Риму, чем к Константинополю, и посему брак кузена Эрика с троюродной сестрой царствующего императора
