ибо никогда не тратит ни гроша из своего богатства, что у него заперто в крепкой комнате. Он запрещает вс — от людей до лютней, от шарманок до ярмарок, от костров до постов, от пенья до прегрешенья; от пива, от книг и от болтовни до игр, до шнурков и до первой весны. Почему не бросить его? Что в целом мире удерживает вас здесь?
Четверо стариков нервно переглянулись, вздыхая и покашливая. Первый вымолвил:
— Все дело в наших годах. Куда еще мы можем пойти? Мы слишком стары, чтобы бродить по дорогая в поисках работы и пристанища.
— Все дело в нашем возрасте, — сказал второй всадник. — Когда ты стар, все, что тебя не беспокоит, — уже удобство. Холод, тьма и скука давным–давно утратили для нас свои острые края, но тепло, пение, весна — нет, все они по–прежнему будут причинять беспокойство. Есть худшие вещи, нежели жизнь с Хаггардом.
Третий человек сказал:
— Хаггард старше нас. Со временем Принц Лир станет в этой стране королем, и я не покину этого мира, пока не увижу тот день. Мальчик мне всегда нравился — с тех самых пор, как он был маленьким.
Молли поняла, что не хочет есть. Она оглядывала лица стариков и слушала, как швами своих губ и усохшими глотками они хлебают ее суп, — и вдруг обрадовалась, что Король Хаггард всегда ест в одиночестве. Молли непременно начинала заботиться обо всех, кого кормила.
Осторожно она спросила у них:
— А вы когда–нибудь слышали сказку про то, что Принц Лир — вовсе никакой не племянник Короля Хаггарда, взятый им на воспитание?
Всадники не выказали удивления:
— Да, — ответил самый старый. — Мы знаем эту историю. Очень может быть, что это правда, поскольку Принц, конечно, не обладает никаким фамильным сходством с Королем. Ну и что с того? Лучше, если землями будет править украденный чужак, чем настоящий сын Короля Хаггарда.
— Но если Принца выкрали из Хагсгейта, — воскликнула Молли, — то он — как раз тот человек, который исполнит проклятие, наложенное на этот замок! — И она повторила стих, который услышала от Дринна в хагсгейтском трактире:
Но старики лишь покачали головами, обнажая в улыбках зубы, такие же ржавые, как их шлемы и нагрудники.
— Только не Принц Лир, — произнес третий. — Принц может убить хоть тысячу драконов, но ни один замок с землей он ровнять не станет, королей скидывать — тоже. Не в его это натуре. Он — послушный сын, который стремится — увы! — всего лишь быть достойным того человека, которого называет своим отцом. Только не Принц Лир. В стишке, должно быть, говорится о ком–то другом.
— А даже если бы Принц Лир и был этим человеком, — прибавил второй, — и даже если бы проклятье избрало его своим посланником, у него все равно бы ничего не получилось. Ибо между Королем Хаггардом и всеми Судными Днями на свете стоит Красный Бык.
В комнату вломилось молчание и осталось в ней, накрыв все лица своей яростной тенью и остудив своим дыханием хороший горячий суп. Маленький осенний кот прекратил мурлыкать на коленях у Молли, а тощий кухонный огонь пригнулся в своем очаге. Холодные стены каморки, казалось, сошлись еще теснее.
Четвертый всадник, молчавший до сих пор, обратился к Молли Грю через разделившую их тьму:
— Есть настоящая причина, по которой мы остаемся в услужении у Хаггарда. Он не желает, чтобы мы уходили, а то, чего Король Хаггард желает или чего не желает, — единственная забота Красного Быка. Мы — любимцы Хаггарда, но пленники Быка.
Рука Молли, гладившая кота, не дрогнула, но голос был стеснен и сух, когда она спросила:
— А кто Красный Бык Королю Хаггарду?
Ответил самый старый всадник:
— Мы этого не знаем. Бык всегда был здесь. Он служит Хаггарду и армией, и оплотом. Он — и его сила, и источник этой силы. И он, должно быть, — единственный его соратник, ибо Король временами спускается в его логово по какой–то потайной лестнице. Но повинуется он Хаггарду по своему собственному выбору или же из симпатии, и кто из них настоящий хозяин — Король или Бык, — этого мы никогда не знали.
Четвертый человек, самый молодой из них всех, склонился к Молли Грю, и его розовые влажные глаза вдруг стали настойчивыми. Он сказал:
— Красный Бык — это демон, и за все его услужение Хаггард однажды заплатит собой.
Кто–то перебил его, настаивая, что есть ясные свидетельства тому, что Бык — это заколдованный слуга Хаггарда, что он так и останется Быком, пока не уничтожат и его прежнего повелителя, и то колдовство, которое все это скрепляет. Всадники начали кричать и разливать суп.
Но тут Молли задала еще один вопрос — не громко, но так, что все они замолчали:
— Вы знаете, что такое единорог? Вы его когда–нибудь видели?
Из всего живого, что находилось в маленькой каморке, только кот и тишина взглянули на нее в ответ с каким–то пониманием.
Четыре человека моргали, рыгали и терли глаза. Глубокий, беспокойно спавший Бык вновь заворочался.
Покончив с едой, королевские всадники отсалютовали Молли и вышли из каморки: двое отправились прямиком в свои постели, двое — нести ночной дозор под дождем. Самый старый подождал, пока уйдут остальные, и тихо сказал Молли:
— Берегись Леди Амальтеи. Когда она в самом начале пришла сюда, ее красота была столь велика, что даже этот проклятый замок стал прекрасным — словно луна, которая сама по себе — блестящий камень и больше ничего. Но она здесь уже слишком долго. Теперь она так же прекрасна, как и всегда, но залы и крыши, что удерживают ее здесь, от ее присутствия стали как–то гаже. — Он протяжно вздохнул, и вздох его окончился обтрепанным хныканьем. — Я знаком с таким видом красоты, — продолжал он, — но никогда не видел такого сорта. Будь с нею поосторожнее. Ей следует отсюда уйти.
Оставшись одна, Молли спрятала лицо в спутанную шерстку маленького кота. Огонь в очаге трепетал низко, но она не вставала, чтобы подкормить его. Маленькие быстрые существа суматошно пробегали по каморке, издавая звуки, похожие на голос Короля Хаггарда, а дождь, как Красный Бык, рокотал, ударяясь о стены замка. Будто в ответ своим мыслям, она вдруг услышала Быка. Его рев расколол камни у нее под ногами, и она в отчаяньи схватилась за стол, чтобы удержать себя и кота и не броситься немедленно вниз, к Быку. Из ее груди вырвался вскрик.
Кот произнес:
— Он выходит. Он выходит каждый вечер на закате, чтобы охотиться на странного белого зверя, который смог от него спастись. Ты сама прекрасно это знаешь. Не будь глупой.
Изголодавшийся рев донесся снова, но уже издалека. Молли перевела дух и уставилась на маленького кота. Ее это поразило не так, как могло бы поразить кого–нибудь другого: в эти дни удивить ее было труднее, чем большинство женщин.
— И ты всегда умел разговаривать? — спросила она кота. — Или дар речи пришел к тебе при виде Леди Амальтеи?
Кот задумчиво лизал переднюю лапку.
— Мне захотелось поговорить при виде нее, да–а, — наконец, вымолвил он. — И давай на этом закончим. Значит, это и есть единорог. Она очень красива.
— Откуда ты знаешь, что она — единорог? — спросила Молли. — И почему ты боялся, что она тебя коснется? Я видела: ты ее боялся.
