Богдан пожал плечами и приказал кучеру ехать.
Принц проводил глазами экипаж, вынул из кармана платок, вытер набежавшие слезы и, низко опустив голову, пошел, с трудом переставляя ноги, как больной, в направлении дома, где жила мисс Гемма Эльслей.
Танцовщица была несколько удивлена, увидав у себя своего странного и бескорыстного спасителя, но еще более поразил ее его взволнованный и потрясенный вид.
– Я рада вас видеть, принц, но что с вами?.. Вы так бледны, вы дрожите, вы нездоровы? – участливо спросила она, запахивая домашний халатик.
– Нет… я здоров, – сказал принц тихо и безнадежно, – я пришел к вам… не удивляйтесь, мисс Эльслей… я пришел… я пришел…
– Ну, вы пришли… я это вижу, но успокойтесь. Вам грозит какая-нибудь опасность?..
– Да… то есть нет… Я пришел, – принц зажмурился и по своей привычке втянул голову в плечи, – я пришел просить вас стать моей женой…
– Что? – спросила мисс Эльслей, отшатнувшись, – вашей женой?.. Вы действительно больны… Я ничего не понимаю…
Принц стал на колени на потертый коврик скромного номера балерины.
– Я… я тоже не понимаю… но не отказывайтесь… я умоляю вас. От этого зависит моя судьба… моя корона…
– Ваша корона?
– Да… послезавтра все должно решиться. Я ничего не сказал вам в день нашей первой встречи, я не имел права… но теперь нет необходимости делать тайну… я стану королем Итля, но для этого я должен жениться.
– Вы станете королем Итля? – спросила мисс Эльслей, насторожившись. У нее была хорошо развита практическая сообразительность.
– Да! Переворот подготовлен… Генерал Орпингтон требует… И вы, мисс Эльслей, станете королевой… Я прошу вас…
Мисс Эльслей задумалась. Принц продолжал стоять на коленях, подняв к ней лицо, распухшее от слез.
– Королевой? Вы странный человек! То вы отказываетесь от предложенного женщиной поцелуя, то предлагаете ей стать королевой. Я не знаю, можно ли поверить вам? Но почему вы плачете?
– Не обращайте внимания… это от волнения, – ответил принц. – Ну, что же? В ваших руках моя судьба.
– Я, право, затрудняюсь, – ответила танцовщица, – я вас совсем не знаю.
– Но это ничего не значит… это придет потом…
– Вы думаете?.. Но что заставило вас сделать мне предложение? спросила Гемма.
– Ах, я, право, не виноват… не сердитесь… мне приказали.
– Вам приказали? – переспросила мисс Эльслей металлическим насмешливым голосом. – Вам приказали жениться на мне?.. Но я не привыкла выходить замуж по приказу!
Принц затрепетал, поняв свою оплошность.
– Нет!.. вы не так поняли… – вскрикнул он, хватая кончик платья Геммы, – это велит мне родина… интересы нации… приказывает любовь…
Гемма молчала, испытующе смотря на ползавшего на коленях принца. Потом тряхнула головой и решительно сказала:
– Хорошо!.. Я согласна!.. Быть королевой – это достаточно шикарно и забавно.
Принц бросился целовать ее руки. Мисс Эльслей подставила ему губы, и он опять ткнулся в них неловко и испуганно.
– Встаньте! Вы протрете колени. И перестаньте рыдать. У вас запухли глаза. Первый раз вижу такого чудака!
Принц вскочил и улыбнулся сквозь слезы.
– Я так счастлив… так счастлив, – сказал он, но в глазах его была тревога и мука. Он взял руку Геммы.
– Нам нужно сейчас же ехать венчаться.
– Сейчас?.. Сегодня?.. Нет, решительно вы самый странный человек. Почему сейчас? Зачем такая спешка?
– Переворот назначен на послезавтра. К этому дню вы должны быть моей законной женой… Иначе нельзя… Идем!.. На квартире нас ждет священник.
– Но я не одета, – возмутилась мисс Эльслей, – не могу же я венчаться в этом балахоне!
– Я умоляю вас!.. Поспешим… Вовсе не нужно одеваться… Никого не будет.
Мисс Эльслей горько вздохнула.
– Я думаю, что, несмотря на все ваши странности, вы обладаете здравым смыслом. Я совсем забыла, что не стоит одеваться, чтобы выйти замуж. Скорее наоборот.
И, набросив на плечи легкий шелковый плащ, мисс Эльслей приняла предложенную принцем руку и отправилась навстречу королевской судьбе.
15. Демократия умрет, но не позволит…
День начался в благодатной столице Итля, как начинались обычно все летние дни. Как и всегда, из-за лесистого массива мыса выглянуло заботливое солнце, море всколыхнуло золотой чешуей, чашечки цветов повернулись к живительным ожогам, рыбачьи боты, пылая оранжевыми квадратами парусов, медленно вползали после ночного лова в гавань, где на набережной их ожидали продавцы рыбы; на рейде скрипели снасти уходящей бригантины, на наутилийских дредноутах, залегших в синеве подстерегающими зверями, играли утреннюю зорю, по плитам мола стрекотали колеса телег, ревели нагруженные фруктами ослики и звонко переругивались между собой их погонщики.
В виллах хлопали ставни, в распахнутых окнах появлялись кокетливые головы в кружевных чепчиках и любопытно смотрели, как по тротуару, пошатываясь и бормоча обрывки веселой песенки, возвращался домой ночной гуляка.
До девяти часов самый внимательный глаз не мог бы обнаружить на улицах ничего нарушающего мирное процветание и покой республики, и только после этого срока в городе началось усиленное движение по направлению к площади Умеренного Равенства, где помещалось здание парламента.
Но и в этом движении не было никаких признаков, которые позволили бы считать его необычным.
При горячей любви населения республики к демократическому строю и громадном интересе к общественным вопросам, наблюдавшемся в самых аполитичных слоях общества, поток людей, текущий к парламенту приветствовать своих избранников или просто поглазеть на них с симпатией и радушием, был вполне нормальным явлением.
Они шли группами, по трое, четверо, вымытые, расфранченные, с цветами в петлицах, с повязанными на шеях яркими шелковыми платками.
Преобладающий элемент толпы составляли безработные контрабандисты, браконьеры, торговцы беспошлинным спиртом, содержатели притонов, карманщики и другие бедные и честные люди, не имеющие определенных занятий. Вследствие этого толпа имела ярко выраженный демократический характер, и в ее пестром цветении сумрачно терялись редкие сюртуки зажиточных граждан.
К десяти часам площадь Умеренного Равенства была заполнена народом, как пароходный трюм арбузами.
Экипажи с трудом пробирались через живое море, приветствовавшее едущих депутатов криками радости. Эти приветствия были сердечны и искренни, как всегда, и в толпе не замечалось никаких признаков волнения или беспокойства.
Хотя парламент собирался экстренно и внезапно, в разгаре летних каникул, его неожиданное открытие не встревожило населения.
