чтобы Артур дал ему жену и Ланселет обрел наконец дом!
– Что ж, – беспечно отозвалась Моргейна, – ежели король захочет выдать меня за Ланселета, так ему достаточно только день назвать.
– Ты и Ланселет? А вы, часом, не слишком близкая родня? – осведомился Балан и на мгновение призадумался. – Нет, пожалуй, что и нет; Игрейна с Вивианой – сводные сестры, а не родные, а Горлойс с Баном Бенвикском вообще не в родстве. Хотя кое-кто из церковников, пожалуй, сказал бы: в том, что касается брака, приемная родня приравнивается к кровной… ну что ж, Моргейна, с радостью выпью я за ваш союз в день, когда Артур отдаст тебя моему брату и повелит тебе любить его и заботиться о нем как следует, не чета Вивиане. И никому из вас не придется уезжать от двора: ты – любимица королевы, а Ланселет – ближайший друг короля. От души надеюсь, что так оно и выйдет! – Балан задержал на ней взгляд, исполненный дружелюбного участия. – Ты ведь уже в возрасте; Артуру давным-давно пора отдать тебя замуж.
«А с какой стати король должен отдавать меня кому-либо, точно я – его лошадь или пес?» – удивилась про себя Моргейна, но пожала плечами; она слишком долго прожила на Авалоне и теперь то и дело забывала: римляне повсюду ввели в правило, что женщины – лишь собственность своих мужчин. Мир изменился безвозвратно, и бессмысленно бунтовать против того, чего не изменишь.
Вскорости после того Моргейна двинулась назад вдоль огромного пиршественного стола – свадебного подарка от Гвенвифар Артуру. Просторный зал Каэрлеона, при всей его вместительности, оказался слишком мал: в какой-то момент ей пришлось перебираться через скамьи, притиснутые к самой стене, обходя крутой изгиб. Слуги и поварята с дымящимися блюдами и чашами тоже кое-как протискивались боком.
– А не здесь ли Кевин? – воззвал Артур. – Нет? Тогда придется нам попросить спеть Моргейну: я изголодался по арфам и цивилизованной жизни. Вот уж не удивляюсь, что саксы всю свою жизнь проводят в сражениях и войнах: слышал я унылые завывания их певцов и скажу, что дома им сидеть незачем!
Моргейна попросила одного из подручных Кэя принести из ее комнаты арфу. Перелезая через изгиб скамьи, паренек споткнулся и потерял равновесие; но проворный Ланселет, поддержав мальчика и арфу, спас инструмент от неминуемого падения.
– Очень великодушно было со стороны моего тестя послать мне этот огромный круглый пиршественный стол, – нахмурясь, промолвил Артур, – однако во всем Каэрлеоне нет для него зала достаточно вместительного. Когда мы раз и навсегда выдворим саксов из нашей земли, думаю, придется нам построить для этого стола отдельный чертог!
– Значит, не судьба этому чертогу быть построенным, – рассмеялся Кэй. – Сказать: «Когда мы раз и навсегда выдворим саксов» – все равно, что утверждать: «Когда возвратится Иисус», или «Когда заледенеет ад», или «Когда на яблонях Гластонбери земляника созреет».
– Или «когда король Пелинор поймает своего дракона», – хихикнула Мелеас.
– Не следует вам насмехаться над Пелиноровым драконом, – улыбнулся Артур, – ибо ходят слухи, будто чудище видели снова, и король выступил в поход, дабы на сей раз непременно отыскать его и убить; и даже справился у мерлина, не знает ли тот каких-либо заговоров на поимку дракона!
– О да, конечно же, его видели – все равно как тролля на холмах, что под лучами солнца обращается в камень, или стоячие камни, что водят хороводы в ночь полнолуния, – поддразнил Ланселет. – Всегда находятся люди, способные увидеть чего угодно: одним являются святые с чудесами, а другим – драконы или древний народ фэйри. Однако в жизни я не встречал ни мужчины, ни женщины, которым и впрямь довелось бы переведаться с драконом либо с фэйри.
И Моргейна поневоле вспомнила тот день на Авалоне, когда, отправившись искать корешки и травы, она забрела в чуждые пределы, и женщину-фэйри, что говорила с нею и просила отдать ей на воспитание ребенка… что же она, Моргейна, такое видела? Или все это – лишь порождение больной фантазии беременной женщины?
– И это говоришь ты – ты, кто воспитывался как Ланселет Озерный? – тихо переспросила она. Ланселет обернулся к собеседнице.
– Порою все это кажется мне нереальным, ненастоящим… разве с тобою не так же, сестра?
– Да, так; однако ж порою я ужасно тоскую по Авалону, – отозвалась она.
– Да, вот и я тоже, – промолвил он. С той памятной ночи Артуровой свадьбы Ланселет ни разу, ни словом ни взглядом, не давал Моргейне понять, что когда-либо питал к ней чувства иные, нежели как к подруге детства и приемной сестре. Моргейне казалось, что она давно уже смирилась с этой мукой, но вот она встретила такой неизбывно-ласковый взгляд его темных, прекрасных глаз – и боль пронзила ее с новой силой.
«Рано или поздно все выйдет так, как сказал Балан: мы оба – свободны, сестра короля и его лучший друг…»
– Ну так вот: когда мы раз и навсегда избавимся от саксов… и нечего тут смеяться, как будто речь идет о вымысле и небылице! – промолвил Артур. – Теперь это вполне достижимо, и, думается мне, саксы об этом отлично знают, – вот тогда я отстрою себе замок и огромный пиршественный зал – такой, чтобы даже этот стол с легкостью туда поместился! Я уже и место выбрал: крепость на холме, что стояла там задолго до римлян, глядя сверху вниз на Озеро; и при этом от нее до островного королевства твоего отца, Гвенвифар, рукой подать. Да ты этот холм знаешь: где река впадает в Озеро…
– Знаю, – кивнула королева. – Однажды, еще совсем маленькой девочкой, я отправилась туда собирать землянику. Там был старый разрушенный колодец, и еще мы нашли кремневые наконечники стрел – их еще называют эльфийскими молниями. Этот древний народ, что жил среди меловых холмов, оставил свои стрелы. «До чего странно, – подумала про себя Гвенвифар, – ведь были же времена, когда она любила гулять на свободе под необозримым высоким небом, даже не задумываясь ни о стенах, ни о безопасности оград; а теперь вот, стоит мне выйти за пределы стен, туда, где их не видно и прикоснуться к ним нельзя, как на меня накатывает тошнота и голова начинает кружиться. Почему-то теперь я ощущаю в животе сгусток страха, даже идя через двор, и убыстряю шаг, чтобы поскорее вновь дотронуться до надежной каменной кладки».
– Укрепить этот форт несложно, – промолвил Артур, – хотя надеюсь я, когда мы покончим с саксами, на острове воцарятся мир и благодать.
– Недостойное то пожелание для воина, брат, – возразил Кэй. – А чем же ты займешься во времена мира?
– Я призову к себе Кевина, дабы складывал он песни, и стану сам объезжать своих коней и скакать на
