– Что Ланселету проку с того, есть у него сыновья или нет, – возразила Гвенвифар. – Он – пятый, если не шестой, сын короля Бана, и притом бастард…
– Вот уж не ждал услышать, чтобы ты – ты, не кто другой! – попрекала моего родича и лучшего друга его происхождением, – одернул ее Артур. – Кроме того, он не просто бастард, но дитя дубрав и Великого Брака…
– Языческие оргии! На месте короля Бана я бы давно очистила свое королевство от всей этой колдовской мерзости – да и тебе должно бы!
Артур неуютно поежился, забираясь под одеяло.
– То-то невзлюбил бы меня Ланселет, если бы я изгнал из королевства его мать! И я дал обет чтить Авалон, поклявшись на мече, что подарили мне в день коронования.
Гвенвифар подняла глаза на могучий Эскалибур, что висел на краю кровати в магических ножнах, покрытых таинственными символами: знаки переливались бледным серебром и словно потешались над нею. Королева погасила свет и прилегла рядом с Артуром.
– Господь наш Иисус сохранил бы тебя лучше всяких там нечестивых заклятий! Надеюсь, тебе-то, перед тем как стать королем, не пришлось иметь дела с этими их мерзкими богинями и чародейством, правда? Я знаю, во времена Утера такое бывало, но ныне это – христианская земля!
Артур беспокойно заворочался.
– В этой земле много жителей, – Древний народ жил здесь задолго до прихода римлян, – не можем же мы отобрать их богов! А что бы уж там ни случилось до моей коронации… это тебя никоим образом не касается, моя Гвенвифар.
– Нельзя служить двум господам, – настаивала королева, удивляясь собственной дерзости. – Хотелось бы мне, чтобы стал ты всецело христианским королем, лорд мой.
– Я присягнул на верность всем моим подданным, – возразил Артур, – а не только тем, что идут за Христом…
– Сдается мне, вот кто твои враги, а вовсе не саксы, – промолвила Гвенвифар, – христианскому королю должно воевать лишь с теми, кто не верует в Христа.
Артур делано рассмеялся:
– Вот теперь ты говоришь в точности как епископ Патриций. Он хочет, чтобы мы обращали саксов в христианство, дабы жить с ними в мире и согласии, а не рубили их мечами. Что до меня, так я вроде тех священников давних времен, к которым обратились с просьбой прислать к саксам миссионеров – и знаешь, что они ответили, жена моя?
– Нет, этого я не слышала…
– Они сказали, что, дескать, никаких миссионеров к саксам не пошлют, а то, чего доброго, придется встретиться с ними не только в бою, но еще и перед Господним троном. – Артур расхохотался от души, однако Гвенвифар даже не улыбнулась. Спустя какое-то время король тяжко вздохнул.
– Ну что ж, подумай об этом, моя Гвенвифар. По мне, так брака более удачного и не придумаешь: мой лучший друг и моя сестра. Вот тогда Ланселет станет мне братом, а его сыновья – моими наследниками… – И добавил, обнимая жену в темноте:
– Но теперь мы с тобою, ты и я, любовь моя, попытаемся сделать так, чтобы никакие другие наследники нам не понадобились, кроме тех, которых подаришь мне ты.
– Дай-то Бог, – прошептала Гвенвифар, прижимаясь к мужу, и попыталась выбросить из головы все и думать лишь об Артуре.
Моргейна проследила, чтобы все ее подопечные легли, а сама задержалась у окна, во власти смутного беспокойства.
– Ложись спать, Моргейна; поздно уже, и ты, надо думать, устала, – шепнула Элейна, спавшая с нею на одной постели. Молодая женщина покачала головой.
– Кажется, это луна будоражит мне кровь нынче ночью… спать совсем не хочется. – Моргейне отчаянно не хотелось ложиться и закрывать глаза; даже если не даст о себе знать Зрение, воображение истерзает ее и измучает. Повсюду вокруг только что возвратившиеся из похода мужчины воссоединились с женами… все равно как в праздник Белтайн на Авалоне, подумала она, криво улыбаясь в темноте… даже те, кто не женат, наверняка нашли себе женщин на эту ночь. Все, начиная от короля и его супруги вплоть до последнего конюха, заснут нынче в чьих-то объятиях, кроме девиц из свиты королевы; Гвенвифар почитает своим долгом беречь их целомудрие, в точности как говорил Балан: «А меня стерегут заодно с королевиными прислужницами».
Ланселет, день Артуровой свадьбы… все это закончилось ничем, причем не по их вине. «И Ланселет при дворе почти не бывает… потому, верно, чтобы не видеть Гвенвифар в объятиях Артура! Но сегодня он здесь…»..И, подобно ей, Моргейне, тоже проведет эту ночь в одиночестве среди воинов и всадников, надо думать, мечтая о королеве, о единственной женщине во всем королевстве, что для него недоступна. Ибо воистину любая другая придворная дама, замужняя либо девица, столь же охотно распахнет ему объятия, как и она, Моргейна. Если бы не злополучное стечение обстоятельств на Артуровой свадьбе, уж она бы его заполучила; а Ланселет – человек чести; если бы она забеременела, он бы непременно женился на ней.
«Конечно, зачала бы я вряд ли – после всего того, что мне пришлось вынести, рожая Гвидиона; но Ланселету это объяснять не обязательно. И я сделала бы его счастливым, даже если бы не сумела родить ему сына. Некогда его влекло ко мне – до того, как он встретил Гвенвифар, и после тоже… Если бы не та неудача, я бы заставила его позабыть о Гвенвифар в моих объятиях…
Право же, пробуждать желание я вполне способна… нынче вечером, когда я пела, многие рыцари так и пожирали меня взглядами…
Я могла бы заставить Ланселета пожелать меня…»
– Моргейна, ты ляжешь или нет? – нетерпеливо окликнула ее Элейна.
– Не сейчас, нет… Думаю, я пройдусь немного, – промолвила Моргейна, и Элейна испуганно отпрянула назад: дамам королевы выходить за двери по ночам строго запрещалось. Подобная робость Моргейну
