Гвенфивар радовалась боли, точно искуплению. Это она во всем виновата, она и только она; надо было Артуру отослать от себя бесплодную женщину и взять жену, способную подарить ему ребенка. Ему вообще не следовало на ней жениться; ведь к тому времени ей уже исполнилось восемнадцать, и лучшие для деторождения годы для нее остались позади. Может статься…
«Будь здесь Моргейна, я бы и впрямь выпросила у нее талисман против бесплодия…»
– Сдается мне, что лекарское искусство Моргейны ныне оказалось бы нам куда как кстати, – промолвила Гвенвифар. – С Артуровой раной дело обстоит скверно, а Моргейна – прославленная целительница, как и сама Владычица Авалона. Отчего бы нам не послать на Авалон и не попросить кого-либо из них приехать сюда?
– Не вижу в том нужды, – нахмурился Кэй. – Рана Артура заживает неплохо; видывал я и похуже, и те исцелялись благополучно.
– И все же рад был бы я повидаться с моей доброй сестрицей, – промолвил Артур, – как и с Владычицей Озера, другом моим и благодетельницей. Но судя по тому, что рассказывала мне Моргейна, не жду я когда- либо увидеть их вместе…
– Я пошлю гонца на Авалон и попрошу мать приехать, – тебе стоит лишь повелеть, Артур, – промолвил Ланселет, однако смотрел он на Гвенвифар. Глаза их на мгновение встретились. На протяжении всех этих месяцев Артуровой болезни Ланселет, кажется, не отходил от нее ни на шаг; всегда был для нее опорой и поддержкой – несокрушимой, словно скала; и что бы она без него делала? В те первые дни, когда никто не верил, что Артур выживет, Ланселет дежурил у постели вместе с нею, не смыкая глаз; видя его любовь к Артуру, она начинала стыдиться собственных мыслей. «Он – кузен Артура, как и Гавейн; и столь же близок к трону; он – сын родной сестры Игрейны; если с Артуром что-то случится, он станет тем самым королем, что так нам нужен… в древние времена королем считался супруг королевы, и не иначе…»
– Так что, пошлем за госпожой Вивианой? – уточнила Гвенвифар.
– Только лишь если тебе угодно увидеться с Владычицей, – со вздохом отвечал Артур. – Думается мне, сейчас мне требуется лишь побольше терпения – такой совет дал мне епископ, когда я беседовал с ним в последний раз. Господь и впрямь ко мне добр: я не лежал беспомощным тогда, когда нагрянули саксы, и ежели Господь не оставит меня своей милостью, я смогу выехать в поход, как только враги объявятся снова. Гавейн собирает войско на севере для Лота и Пелинора, верно?
– Ага, – рассмеялся Ланселет. – Он сказал Пелинору, что сперва должно расправиться с белым конем, а дракон пусть подождет… и велел вооружить всех его воинов и прийти по первому зову. Явится и Лот, хоть он уже и стар… этот не упустит ни тени возможности сделать так, чтобы королевство все-таки отошло его сыновьям.
«А ведь так оно и выйдет, если я не подарю Артуру сына», – подумала Гвенвифар. Любое слово – произнесенное кем угодно и о чем угодно – оборачивалось для нее стрелой, насмешкой, нацеленной прямо в сердце, ибо она не исполнила первейшего долга королевы. Артур к ней искренне привязан, они могли бы быть счастливы, если бы она хоть на мгновение сумела избавиться от чувства вины за свое бесплодие. Какое-то время она почти радовалась этой ране, ибо пока Артур и не помышлял о том, чтобы возлечь с женщиной, и то не было ей упреком; она могла заботиться о нем, холить его и нежить, владеть Артуром безраздельно, – редко так случается в жизни жены, если супруг ее принадлежит не ей, но королевству. Она могла любить Артура, не размышляя непрестанно о своей вине; ощущая его прикосновения, думать об их любви, а не только о своих страхах и отчаянном уповании: «Уж на сей-то раз я наконец забеременею; а если да, то все ли пройдет хорошо или я вновь не сумею выносить бесценную надежду королевства?» Гвенвифар ухаживала за мужем, нянчила его денно и нощно, точно мать – хворого ребенка, а когда к Артуру начали понемногу возвращаться силы, она сидела с ним рядом, разговаривала с ним, пела ему – при том, что чудесным голосом, в отличие от Моргейны, природа ее не наделила, – сама отправлялась в кухни и готовила для него все то, что способно пробудить аппетит у недужного, лишь бы Артур поправлялся, – ведь в начале лета изнурительная болезнь превратила короля в собственную тень.
«И все же чего стоят все мои заботы, если я не могу дать его королевству наследника?»
– Жаль, что Кевина здесь нет, – посетовал Артур. – Охотно послушал бы я музыку – или песни Моргейны, если на то пошло; ныне нет при дворе достойных менестрелей!
– Кевин вернулся на Авалон, – отозвался Ланселет. – Мерлин сказал мне, что он отбыл по каким-то там жреческим делам – столь тайным, что большего мне знать и не следует. Дивлюсь я, что священники допускают в христианской земле все эти друидические мистерии.
– Чужой совестью я не распоряжаюсь, будь я хоть сто раз король, – пожал плечами Артур.
– Господа должно чтить так, как велит сам Господь, а не так, как мыслят себе люди, – строго проговорила Гвенвифар. – Затем Он и прислал в мир Христа.
– Да, но только не в наши земли, – возразил Артур, – а когда святой Иосиф пришел в Гластонбери и воткнул в землю свой посох и посох зацвел, друиды оказали ему добрый прием, он же, не чинясь, присоединился к их обрядам.
– Епископ Патриций говорит, то – предание нечестивое и еретическое, – настаивала Гвенвифар, – и священника, что свершает обряды друидов, должно лишить сана и гнать прочь заодно с друидами!
– Пока я жив, того не будет, – твердо объявил Артур. – Я поклялся защищать Авалон. – Король улыбнулся и протянул руку к Эскалибуру, покоящемуся в ножнах алого бархата. – И у тебя есть все причины быть благодарной за эту магию, Гвенвифар, – не окажись при мне ножен, ничего бы меня не спасло. И даже так я едва не истек кровью; лишь магия ножен остановила кровь. Предать доброе расположение друидов с моей стороны было бы черной неблагодарностью.
– Ты в самом деле в это веришь? – не отступалась Гвенвифар. – Ты ставишь магию и чародейство превыше воли Господней?
– Полно, любимая, – Артур пригладил ее светлые волосы. – Ты полагаешь, человеку дано сделать хоть что-либо вопреки Господней воле? Ежели ножны эти не дали мне истечь кровью, верно, Господу не угодно было, чтобы я умер. Сдается мне, моя вера ближе к Господу, чем твоя, ежели ты боишься, что какой-то там колдун способен противостоять желаниям Бога. Все мы – в руках Господа.
Гвенвифар вскинула глаза на Ланселета; на губах его играла улыбка, и на мгновение показалось, будто он насмехается над супругами, но ощущение тут же исчезло. Это мимолетная тень, не более, подумала королева.
– Что ж, Артур, ежели ты хочешь музыки, так, верно, Талиесин не откажется сыграть тебе; он, конечно, стар, и петь не может, однако руки его былого искусства не утратили.
