– Дорогая моя госпожа, любовь моя ненаглядная, во имя Господа, неужто ты и вправду в это веришь?
Не в силах произнести ни слова, Гвенвифар кивнула, точно ребенок, вытирая нос рукавом платья.
– Говорю тебе, дорогая моя госпожа, перед лицом Господа: не верю я, что Господь так утверждает свою волю, и не думаю, что это так уж важно – какое знамя мы подъемлем. Однако если для тебя это так много значит… – Король помолчал, судорожно сглотнул. – Гвенвифар, мне невыносимо видеть тебя в таком горе. Если я возьму в битву это знамя Христа и Пресвятой Девы, перестанешь ли ты скорбеть и от всего сердца помолишься ли за меня Господу?
Мгновенно преобразившись, Гвенвифар подняла глаза; сердце ее взыграло от неуемной радости. Неужто Артур и впрямь сделает это ради нее?
– Ох, Артур, я молилась, я так молилась…
– Так тому и быть, – вздохнув произнес Артур, – я клянусь тебе, Гвенвифар, что в битву я возьму лишь твое знамя, знамя Христа и Пресвятой Девы, и никаких иных стягов над моим легионом развеваться не будет. Да будет так, аминь. – Артур поцеловал ее, однако в лице его читалась глубокая печаль. Она сжала руки мужа, покрыла их поцелуями, и впервые Гвенвифар показалось, что змеи на его запястьях ничего такого не значат – просто поблекшие изображения, не более; воистину, она была безумна, когда сочла, что змеи эти обладают властью повредить ей или ее ребенку.
Артур кликнул оруженосца, дожидающегося у дверей комнаты, и велел ему бережно и осторожно забрать знамя и водрузить его над лагерем.
– Ибо завтра на рассвете мы выступаем, – объявил король, – и пусть все видят: над Артуровым легионом развевается знамя моей госпожи с изображением Пресвятой Девы и креста.
Оруженосец оторопел.
– Сир… лорд мой… а как же знамя Пендрагона?
– Отнеси его к эконому и вели убрать куда-нибудь. Мы выступаем под стягом Господа.
Оруженосец ушел; Артур улыбнулся жене, однако в улыбке этой не ощущалось особой радости.
– Я навещу тебя на закате, вместе с твоим отцом и нашими родственниками. Тут мы и отужинаем; я велю экономам принести снеди на всех. Не след обременять Элейну заботами о столь многих. А до тех пор прощай, дорогая жена. – И Артур скрылся за дверью.
В итоге скромный ужин накрыли в одном из малых залов: в покоях королевы столько народу просто не разместилось бы. Гвенвифар и Элейна нарядились в лучшие свои платья из тех, что еще оставались в Каэрлеоне, и вплели в волосы ленты; обе с восторгом предвкушали что-то вроде праздника после сурового заточения последних недель. Угощение – по чести говоря, немногим лучше армейских пайков – накрыли на раскладных столиках. Большинство престарелых советников Артура отослали в Камелот, включая и епископа Патриция; зато на ужин пригласили мерлина Талиесина, и короля Лота, и короля Уриенса Уэльского, и герцога Марка Корнуольского, и Ланселетова сводного брата Лионеля из Малой Британии, старшего сына и наследника короля Бана. Был там и Ланселет; улучив минуту, он подошел к королеве и поцеловал ей руку, с безнадежной нежностью заглянув ей в глаза.
– Ты поправилась, госпожа моя? Я за тебя тревожился. – И, воспользовавшись полумраком, поцеловал ее – легонько, точно перышком задел, прикоснулся теплыми губами к ее виску.
Подошел и король Леодегранс и, сердито хмурясь и супясь, поцеловал ее в лоб.
– Мне страх как жаль, что ты расхворалась, дорогая моя, и ребенка тоже жаль; воистину Артуру следовало спровадить тебя в Камелот, силком запихнув в носилки; так поступил бы я с Альенор, вздумай она мне перечить, – бранился король. – А теперь вот сама видишь: зря ты осталась, еще как зря!
– Не упрекай ее, – мягко вмешался Талиесин, – она довольно выстрадала, лорд мой. Ежели Артур не считает нужным ее бранить, так отцу и вовсе не след.
– А кто таков герцог Марк? – тактично сменила тему Элейна.
– Он – кузен Горлойса Корнуольского, погибшего незадолго до того, как Утер взошел на трон, – пояснил Ланселет. – Герцог Марк просил Артура, чтобы, если мы одержим победу у горы Бадон, король отдал ему Корнуолл, посредством брака с родственницей нашей Моргейной.
– Идти за такого старика? – потрясение охнула Гвенвифар.
– Думаю, выдать Моргейну за человека постарше было бы только разумно: красота ее не такова, чтобы привлечь жениха помоложе, – промолвил Ланселет. – Зато она умна, образованна, и, собственно говоря, герцог Марк просит ее руки не для себя самого, но для племянника Друстана, а Друстан – один из лучших корнуольских рыцарей. Артур сделал его своим Соратником – сейчас, накануне битвы. Хотя, скорее всего, ежели Моргейна ко двору не вернется, этот Друстан женится на дочке старого бретонского короля Хоуэлла. – Ланселет фыркнул себе под нос. – Придворные сплетни о браках да свадьбах – неужто нам и поговорить больше не о чем?
– А что, – храбро промолвила Элейна, – скоро ли ты объявишь нам о своей свадьбе, сэр Ланселет?
Рыцарь галантно наклонил голову:
– В тот день, когда твой отец предложит мне тебя, леди Элейна, я ему не откажу. Однако похоже на то, что отец твой предпочтет подыскать тебе жениха побогаче, чем я; а поскольку госпожа моя уже замужем, – Ланселет поклонился королеве, и в глазах его Гвенвифар прочла неизбывную печаль, – жениться я не тороплюсь.
Закрасневшись, Элейна уставилась в пол.
– Я пригласил и Пелинора, да только он решил остаться в лагере со своими людьми, готовясь к выступлению. Часть повозок уже тронулись в путь. Глядите-ка, – Артур указал на окно. – Северные копья вновь полыхают над нашими головами!
– А разве Кевина Арфиста с нами не будет? – полюбопытствовал Ланселет.
– Я велел ему прийти, коли захочет, – отозвался Талиесин, – да только Кевин сказал, что предпочел бы не оскорблять королеву своим присутствием. Вы, никак, поссорились, Гвенвифар?
