Каззу и Монату, чтобы они отцепили кормовой конец, Бартон в спешке задел коленом массивное бревно кнехта и несколько секунд скакал на одной ноге, шипя от боли. Затем он сбросил канат с бревна, добрался до трапа и поднял его на борт. Рядом возникли встрепанная женская головка и лицо Фригейта.
— Что случилось? — недоуменно спросила Алиса.
— Достали шесты? — Бартон повернулся к американцу.
— Да.
Он снова залез на веревочную лестницу. Плот неуклонно двигался к причалу. Человек на вышке был все так же недвижим.
С острова послышались голоса. Ганопо проснулись и тревожно окликали их.
Из густого тумана проступили голова и плечи Моната. Он выглядел химерой, чудовищем из готических сказаний. Очертания черепа походили на человеческие, но лицо… Лицо выдавало его неземное происхождение. Густые черные брови нависали над резко выступающими скулами, вокруг ноздрей колыхались губчатые складки плоти, плотный хрящ на конце носа прорезала глубокая впадина. Рот с тонкими черными кожистыми губами напоминал собачью пасть, огромные уши — морские раковины.
Где-то возле Моната находился Казз. Бартон не мог разглядеть его в тумане: неандерталец был коротышкой. Лишь когда он подошел совсем близко, стала видна его приземистая могучая фигура.
— Берите шесты и весла, отталкивайте судно от берега, — распорядился Бартон.
— Что происходит, черт возьми? — крикнула Бест.
— Они только собрались завтракать, — пояснил Фригейт.
— Ступайте за мной, — коротко кинул Бартон и выругался, уткнувшись лицом во что-то мягкое. Нащупав округлое плечо, он понял, что перед ним торчит Бест.
После некоторой суматохи они расположились по обоим бортам с шестами в руках. По сигналу Бартона команда дружно навалилась на них, упираясь в причал и в темную поверхность утеса. Оттолкнуться от дна им не удалось бы — корпус судна был так плотно зажат скалами в узком заливчике, что даже мужчины не могли протиснуть вниз шесты. Преодолевая течение, они выбрались из этой расселины и теперь, опустив шесты в воду, изо всех сил отталкивались от основания утеса. Дерево скользило по гладкому камню, тендер едва двигался.
До слуха Бартона долетел незнакомый голос. Он обернулся; темная фигура на вышке зашевелилась и испускала дикие крики. Сквозь туман доносились и другие слабые голоса. Круглая темная махина росла на глазах, сейчас она казалась головой какого-то гиганта. Бартон прикинул, что между ней и вышкой было не меньше ста ярдов. Значит, несущийся на них плот огромен. Он не мог представить его ширины и надеялся, что «Хаджи» успеет до столкновения проскочить к другой стороне острова и скрыться за скалой.
Теперь он заметил на вышке второго человека. Тот махал рукой и орал еще громче первом.
— Они совсем рядом! — со страхом воскликнул Фригейт.
Охваченный ужасом Бартон даже не обратил внимания на его панический вопль. Громадный плот всей массой неумолимо надвигался на крохотный тендер.
— Жмите во всю! — закричал Бартон. — Или нас раздавят!
Бушприт «Хаджи» уже достиг стрелки мыса. Еще десяток гребков, и судно отнесет течением за поворот. Тогда они спасены.
Крики с плота становились все слышнее, он приближался. Бартон бросил взгляд на вышку и свирепо выругался. Между вышкой и кормовой надстройкой появилась щель, которая продолжала расширяться. Это могло означать только одно — плот свернул с курса, чтобы избежать столкновения с островом, и шел влево, прямо на них. Вышка маячила сквозь туман в полутора сотнях ярдов.
— Взяли разом! — скомандовал Бартон.
Он не имел понятия, где на плоту находилась вышка — на носу или посередине. Если посередине, то изрядная часть палубы была впереди — и, следовательно, совсем рядом с судном. Из туманной мглы до него доносился голос человека на вышке, отдающего команды на незнакомом языке.
«Хаджи-2» уже обходил стрелку, но сильное течение относило тендер к скалистому склону. Они пытались оттолкнуться, но шесты лишь скользили по каменному утесу.
— Толкайте, сучьи дети, толкайте! — вопил Бартон.
Раздался треск, палуба взмыла кверху, кораблик откачнулся в сторону скалы.
Бартона швырнуло к борту; он ударился головой и начал проваливаться в темноту, смутно понимая, что лежит на палубе и пытается приподняться. Вокруг него раздавались истошные крики. Треск оснастки, рухнувшей под напором плота, был последним услышанным им звуком.
7
Джил Галбира пробиралась в густом тумане вслепую.
Прижимаясь к правому берегу Реки, она едва различала контуры изредка попадавшихся грейлстоунов. В сумрачной дали они казались зловещими гигантскими грибами.
Здесь, думала она, закончится, наконец, ее одиссея. Подобно призраку в волшебном каноэ, она плыла в белесой дымке, пересчитывая один за другим камни-граали. Ветер стих, но, преодолевая течение, каноэ и фигура женщины создавали слабый воздушный поток, тянувшийся следом. Тяжелые капли росы влажным покровом оседали на лице.
Она разглядела впереди слабый отсвет пламени. Так вот где будет ее прибежище! Свет разгорался, сверкая, словно дух огня. Оттуда донеслись звуки человеческих голосов, но людей не было видно. Только голоса. Голоса вне плоти.
Сама она тоже выглядела призраком — призраком монахини. Ее фигуру окутывали белые полотнища. Одно лежало капюшоном на голове, затеняя лицо, казавшееся смазанным серым пятном.
На дне каноэ грудились ее пожитки — словно два покоившихся в сырой мгле зверька, белый и серый. Сразу у ног лежал серый металлический цилиндр, ее «кормушка»; подальше — белый узел с самыми разными вещами: бамбуковой флейтой, дубовым кольцом с зеленым камнем — подарком ее исчезнувшего возлюбленного (для нее теперь — покойного), сумкой из рыбьей кожи, набитой всякими поделками. В привязанном к узлу чехле хранились лук и колчан со стрелами. Под сиденьем были спрятаны бамбуковый меч с наконечником из рога речного дракона, два тяжелых дубовых боевых бумеранга и мешок с камнями.
Огонь и голоса приближались. Кто эти люди? Стража? Пьяные весельчаки? Охотники за рабами, готовые схватить одинокого путника? Ночные ловцы любой добычи? Она угрюмо усмехнулась. Что ж, пусть сунутся! Старушка Джил сумеет постоять за себя!
Однако гомон скорее походил на звуки веселой пирушки. Она вспомнила рассказы о мирных землях низовья Реки. Ни в Пароландо, ни в соседних государствах рабства не было, и она открыто плыла в своем каноэ при свете дня. Люди на берегу встречали ее приветливо; здесь путник мог свободно знакомиться с окрестностями и, в урочный час, наполнить свою чашу у любого грейлстоуна. Хорошие места для жизни, но одна мысль неотступно преследовала ее: в Пароландо построен воздушный корабль — дирижабль.
Она слышала о нем от многих, но отнеслась к новости недоверчиво. Подозрительность была присуща Джил — правда, если принять во внимание ее поистине чудовищный жизненный опыт, можно ли было поставить это ей в вину? Она предпочла вначале все разузнать, затратив массу сил и изворотливости на проверку слухов, и лишь потом решилась отправиться в путь к желанной цели. И, вероятно, впереди ей предстоял выбор между жизнью и свершением — хотя сама жизнь, собственно, и есть высшее свершение. Чего же этот выбор потребует от нее?
Смерть уже не была проходным эпизодом в Мире Реки. Казалось, воскрешения прекратились, и древний ужас вновь вернулся к людям, вселяя страх перед неминуемым концом.
При свете огня она разглядела очертания огромного каменного гриба, вокруг которого двигались четыре темных силуэта. Уже можно было уловить запахи тлеющего бамбука и, как показалось ей, дымка сигар. О, небо! К чему Таинственный Благодетель подбрасывает людям эти омерзительные сигары?
Разговор шел на испорченном английском. Эти люди, наверно, крепко выпили, или английский для них не был родным языком. Впрочем, нет — самый пронзительный голос, доносившийся из тумана, явно
