двум пешеходам и не окликнул их, хотя все их знали. Джим чувствовал себя отверженным, прокаженным, хотя единственная его кожная болезнь — это прыщи. От этого его настроение сделалось еще чернее, его гнев еще краснее.
Иисусе Христе! Эти снобы не имеют никакого права смотреть на него сверху вниз из-за того, что у него отец безработный, что Гримсоны нищие и живут в непрестижном рабочем районе. Они, у кого есть машины, сами не больно-то богатые, кроме Шейлы Хелсгетс, да и у ее семьи дела не очень-то хороши. Закрытие стальных заводов подкосило и ее отца. Он, наверно, сейчас стоит не больше какого-нибудь миллиона, да и то в недвижимости и акциях, которые упали в цене. Джим, по крайней мере, так слышал.
Сэм не имел понятия, как безумно и безнадежно влюблен Джим. Джим скрывал кое-что от своего кореша — не хотел, чтобы над ним смеялись. Например, свою страсть к Шейле Хелсгетс, или то, что он вперемежку с рок-текстами пишет «настоящие» стихи, или что он много читает и словарь у него гораздо богаче, чем у Сэма и других ребят из их компании, хотя он не всегда знает точно значение того или иного слова.
— …сигаретку? — спросил Сэм.
— А, что?
— Господи Боже! Очнись! В космосе ты, что ли? Вернись на грешную землю. Я спрашиваю — хочешь забить гвоздок себе в гроб?
Сэм держал в немытой руке с грязными ногтями два «кэмела» без фильтра. Джиму следовало быть благодарным — у него не было денег, чтобы купить целую пачку. Но ему почему-то не хотелось курить.
— Да ну ее! А допинга, случайно, нет?
Сэм сунул одну сигарету в угол рта, другую спрятал в карман своей черной рубашки и полез в наружный карман синего пиджака. Оттуда он извлек три капсулы.
— На. «Черные красотки». На воздушном шаре до луны с гарантией.
Только осторожней при посадке.
— Спасибо. Одну возьму. Будет за мной.
— С тебя теперь семь долларов причитается, — сказал Сэм и тут же добавил: — Это я просто бабки подбиваю. Не к спеху. Ты знаешь, у меня тебе кредит всегда открыт. И сигареты я тоже в счет не включаю. Когда у тебя будут, ты меня выручишь. Ты сам говоришь, что мы Дамон и Пифий, или как их там звать.
Джим положил капсулку в рот и проглотил всухую, собрав во рту побольше слюны.
Бифетамин сработал быстрее, чем обычно. Ап — и там, где была усталая кровь, как говорится в рекламе, потекла река расплавленного золота. Она прошла по его венам, не говоря уж об артериях, и каждая молекула норовила обогнать других, чтобы попасть сначала к сердцу Джима, а потом выйти на очередной головокружительный виток. Резкий песчаный свет стал мягким и густым.
Сэм тоже сунул «черную красотку» в рот и тут же закурил. Он глубоко затянулся, выдохнул дым и догнал Джима. Джим смотрел по сторонам, точно первый раз видел все это. Он видел верхушку школы над убогими домишками (Питтс-авеню — тоже трущоба будь здоров). Дальше, к северо-востоку, стоит трехэтажное здание из бурого кирпича с тосканскими колоннами — Веллингтоновская больница. На юго- востоке торчит шпиль св. Стефана, это самая середка венгерского квартала. Его мать всегда проходит мимо св. Гробиана, ирландской церкви, и ходит к св. Стефану, хотя это лишняя миля пути.
Если оглянуться на север, там виден купол муниципалитета. Вот где работа кипит — и по большей части грязная, если верить запойному дядьке Сэма Вайзака, судье.
Питтс-авеню идет строго на север и кончается у подножия Золотого Холма. Там, в поднебесье, расположены дома королей и королев Бельмонт-Сити. Они там потягивают свои мартини, считают свои денежки и глядят сверху вниз на быдло, на пролетариат, на соль земли, на тех, что наследуют — не капиталы, а землю, сырую землицу.
Отец Джима особенно зол на обитателей Золотого Холма за то, что там работает его жена. Она занята неполный день, и богачи не Бог весть сколько платят (жмоты несчастные!), но лучше такой заработок, чем никакого. Ева Наги-Гримсон работает в одной маленькой фирме и ходит убираться по понедельникам, средам и пятницам. Чеки Эрика по безработице давно перестали поступать. Он нехотя подал на пособие по бедности и получает его. Он принадлежит к поколению, которое считает позорным жить на пособие. Он считает также, что жена не должна работать. Это унижает мужа. Он потерпел крушение как мужчина и добытчик.
Джим мог понять, почему его отец корчится от стыда, отчаяния и обманутых надежд. Но зачем ему обязательно надо вымещать это на жене и сыне? Может, он думает, что им нравится мерзость, в которой они живут? Разве они виноваты во всем плохом, что случилось с ними в жизни?
Так почему отец тратит горькие деньги, которые зарабатывает его жена, на выпивку? Почему бы ему не сняться с якоря, не бросить свой обреченный дом, не увезти семью хоть в Калифорнию или еще куда- нибудь, где он мог бы получить работу? Правда, тогда ему пришлось бы пойти против жены. Она мирилась со всем, что он делает, какие бы пакости он ни творил, никогда не жаловалась и не спорила. Только однажды, когда он предложил уехать из Бельмонт-Сити, она твердо заявила, что не послушается его. Что никуда не уедет от клана Наги и своих друзей.
«Господи Иисусе! — закричал тогда Эрик. — Если ты дружишь с венгром, тебе и врагов не надо!»
Джим и Сэм были уже в двух кварталах от Центральной школы, огромного старого трехэтажного здания из красного кирпича. По крайней мере, думал Джим, это мое тело в двух кварталах от нее. А где же дух-то? Везде. Надо его словить.
День, в котором ты живешь, — это настоящее. Но прошлое постоянно с тобой. Оно запускает свой острый ноготь в ткань твоего мозга, отковыривает кусочек, нажимает на нерв, чтобы напомнить тебе, что основа жизни — это боль, а потом ощупывает все твое тело: трогает член, делает тебе проктологический осмотр, лапает твое обнаженное сердце, заставляя его биться, как крылышки колибри, завязывает твои внутренности морским узлом, блюет горячей кислотой тебе в желудок, взбивает кошмары веничком старого Морфея, древнегреческого бога сна.
Хорошее название для стиха: «Мертвая рука прошлого». Хотя нет. Это штамп, пускай даже большинство рок-авторов штампами не гнушается. Прошлое все-таки — не мертвая рука. Ты носишь его с собой, как нечто живое, как ленточного червя какого-нибудь. Или как хайнлайновского слизняка <См. роман Р.Хайнлайна «Кукловоды». (Примеч. ред.)> с Титана, с ледяной луны Сатурна, паразита, который впускает щупальца тебе в спину и высасывает из тебя жизнь и мозги. Или как лихорадку, от которой никакие пилюли не помогают — жар пройдет, только когда ты загнешься, а тогда уж и пилюли не нужны.
— …искали на сегодня халтурку, да дохлый номер, — говорил Сэм. — Как-то в субботу нас пригласили в «Уистлдик Таверн» на Муншайн-ридж, но там территория деревенских, красношеих, и пришлось нам играть этот жуткий кантри-вестерн. Лучше б отказались. В общем, сегодня ни фига не светит, и чаша терпения моего переполнилась. В Хэллоуин надо балдеть. Помнишь, как мы перевернули сортир старого Думского, когда нам было пятнадцать? А может, четырнадцать. Ну, помнишь, как Думский выскочил из дома, орал и палил из дробовика? Эх, и драпали же мы!
— Хорошее дело, — сказал Джим. — Я могу позвонить на работу и сказать, что болею. А выгонят, так и черт с ними.
ГЛАВА 7
Перед тем как присоединиться ко всей компании, Сэм сунул Джиму квадратик жвачки.
— На. А то от тебя такой дух, что Кинг Конга свалит.
— Спасибо. Это, наверно, польская колбаса, уж больно в ней чесноку много. Да и желудок у меня не в порядке.
Их поджидали трое парней. Хаким Диллард, План, коренастый чернокожий малый, страдающий хронической желтухой. Боб Пеллегрино, Птичкина Кака, здоровый, с черными усами, как у моржа, и одним стеклянным глазом. Стив Ларсен, Козел. Все обменялись рукопожатием, и Джим отметил, что на сто
