В самом деле, почему бы нет? Серебро девчонки ничем не хуже серебра любого взрослого мужчины. Какая разница? Хочет проиграть – так надо ей помочь.
– Да.
Она попросила у корчмарки доску, поставила ее на стол, потеснив миску с сикерой, и принялась сноровисто расставлять фишки. Совсем как подвыпивший гуруш. Ему бы ведь что? Ну, правильно. Поиграть, разбить доску о голову победителя, как следует подраться и опять хлебнуть винца. Так и эта... самая... хрупкая.
...Она играла в необычной манере. Пыталась убить всех его ратников. Борясь с ее натиском, Халаш едва-едва продвигался к «храму». Вскоре он понял, что связался с игроком редкой силы. И даже усомнился: успеет ли встать на заветные поля. Силы его армии таяли. Он был бы в еще более тяжелом положении, если б не диковинное поведение белого кубика. На этот раз Халашу определенно везло. Каждый бросок приносил ему удачу, хотя, видят духи заплечные и всякие иные силы, ни разу такого не было с тех пор, как он вступил на землю старого Ура.
Его противница передвигала фишки молча, бесстрастно, затрачивая на раздумья над каждым ходом ничтожное время. Поистине, странная девочка!
Вот кубик подарил ему возможность отказаться от игры. Это единственный предусмотренный правилами шанс ничейного исхода. Ставка осталась бы за Халашем. На миг он задумался: вот когда можно остановиться! И что там корчмарке потребовалось чинить? И не по-мочь ли ей?
Ниппурец внутренне содрогнулся. Чужая какая-то мысль. Кто волен остановить его, кроме него самого? Кто волен перегородить реку его воли? Зачем ему женщина и хозяйство? Зачем ему ничья в игре и малая толика серебра? Он пригляделся к позиции. Нет, стоит побороться. Еще есть силы.
Через десять ходов он понял: проигрыш неизбежен.
Халаш осмотрелся. Хозяйка ушла в дом. Никого поблизости нет. Место тихое. Что. лучше – свернуть мерзавке шею или просто как следует треснуть и забрать серебро. В любом случае надо срочно уходить из города...
– Ну-ну. Не стоит, – произнесла мерзавка голосом
...Как будто чья-то безжалостная рука влезла Халашу прямо в живот, ухватила его внутренности, потянула наружу... и что-то там безнадежно обрывалось, лопалось, мертвело.
– Ты, Энлиль? Ты?
– Прежде, милейший, тебе удавалось выговорить: «Ты, господь...»
Мысли одна другой опаснее и соблазнительнее понеслись обезумевшим стадом в голове у Халаша. Убьет? Да зачем ему... Возвысит? А раньше где был?! И почему – сейчас? Значит, понадобился. Может, просто пришел насмехаться? Нет, этот – всем тамкарам тамкар, не станет зря тратить время. Нечто предложит. Соглашаться? Предаст, продаст, обманет... или нет? Надо разведать, надо поторговаться...
Левый заплечный дух: «Не сразу соглашайся, поиграй. Потяни. Он к тебе пришел, а не ты к нему». Правый: «Сейчас твои лупала станут безумно печальными. Только не упусти его, простофиля!»
Халаш глянул на ануннака безумно печально.
– Зачем ты посетил меня?
– У меня для тебя есть дело. Жалеть не будешь. Вспомни, я и раньше был к тебе милостив.
Халаш подумал отстранение и холодно: «Если предложит убивать царевых людей, надо соглашаться. Просто соглашаться. И помочь во всем». Но натура его не терпела простоты.
«Визжи!» – посоветовали ему. «Сделаю в лучшем виде, только рот открой...» – обещали ему. И бывший лугаль завизжал:
– Кто ты такой? Ты предатель! Ты господин, предавший своего слугу, но кто из господ не поступает именно так? Ты воитель, предавший и погубивший целую армию. Но кто из сильных не поступает именно так? Ты... прежде всего я ненавижу тебя не за предательство. Чем ты лучше лугаля ниппурского? Ты – господь мой? Но ты же и выше меня! Он был выше, царь Донат был выше, его шавки всегда были выше меня, но выше всех – ты! И сила твоя мне ненавистна.
Левый заплечный дух тихонько шепнул ему в ухо: «Смотри не переборщи!» А Правый предлагал свои услуги: «Хочешь, голос будет дрожать как бы от гнева и досады? Очень правдоподобно получится. Не дури, к чему отказываться?»
И голос у Халаша действительно дрогнул, задребезжал дырявой медяшкой обиды...
– Ты... бросил меня, как падаль...
Энлиль усмехнулся, и так это вышло странно! Пухлые девичьи губки выдали ухмылку ведомого лихого душегуба.
– О великий! О могучий! О победоносный! Как сладок твой мятеж! Как красива свобода твоей души! Как: непреклонен твой нрав, о владыка... глиняного курятника. Все-таки именно я дал тебе кое-что. Я не говорил, что даю навсегда Но на время ты получил, согласись, очень многое. Похитить мэ государя и пожить внутри ее чеканных: узоров – это всем подаркам подарок. Не будешь же ты спорить с очевидным?
Левый: «Не слушай его, тупица! Обманывает. Какие у него – подарки?» Правый приструнил его: «Ладно, Левый. Заткнись, наш-то, чай, не дурак, сам понимает...»
Халаш ответствовал, и лик его обрел выражение мученичества за правду:
– Я не верю им. Я не верю тебе. Мое благо – лишь во мне самом.
– Ну-ну. Дружок, набиваешь себе цену, как гуруш караванный. Пока был молод и крепок, ценился за молодость и крепость. Теперь уже не тот, но зубы заговаривать научился любому нанимателю... Сила твоя, благе твое и твоя цена расчислены до последнего ячменного зернышка, до последнего глотка сикеры. Сколько стоишь, столько и будет заплачено.
Правый: «Хочешь, настоящую слезу пущу? Хочешь – настоящую праведную слезу?» – Левый осторожничает: 'Слезу не надо. Вообще – никаких деревенских трюков».
Халаш между тем размышлял: «Был бы я тебе безразличен, ты бы ко мне не пришел. Был бы я ни на что не годен, отыскал бы ты другого. Не так часто к нищему скопцу из Мира Теней приходят его хозяева...»
– Не следует мне с тобой иметь дела.
Левый: «Так и продолжай. Смотри не продешеви!' Энлиль:
– Хо-хо-хо. Спрашиваешь, что я тебе дам взамен? Правый: «Помолчи-ка сейчае.
И Халаш скорбно молчит, точь-в-точь изувеченный храбрец, жертва великой войны. Смотрит на него Энлиль, усмехается и тоже помалкивает. Бывший лугаль ниппурский осторожно осведомляется:
– Спрашиваю, зачем ты здесь?
– Власть я тебе не верну. Лугаль не может быть скопцом, Правителю приличествует совершенное тело, а ты и это-то... носишь, как тряпки. Вернуть твоей плоти здоровье я тоже не могу; впрочем, это в твоей воле.
И хотел было Халаш ответить как следует – из-за кого он стал уродом, кто подвел его в решающей битве? – но смолчал. Смолчал, потому что Правый почти насильно стискивал его челюсти, а Левый визжал, как роженица: «Заткни-ись!» Ануннак продолжал:
– Могу дать серебра. Столько, что ты сможешь вспомнить прежнюю свою жизнь... И еще – возможность отомстить. Итак, мой подарок – серебро и кровь. Хочешь взять?
Правый: «Сейчас ты будешь красноречив. Очень красноречив!» Левый: «Время собирать урожай, время вытащить карпа из пруда, время заколоть барана... Только сделай все... как бы нехотя...»
– А ну-ка цыц! Вы, два куска степного навоза, осмелели? Будете немы целый шарех.
Халаш почувствовал чужой ужас – над правым плечом и над левым. Голоса обоих и впрямь немедленно умолкли, как будто кто-то могущественный ножом прошелся по их невидимым глоткам... Значит... слышал? Он все слышал? Бывшему лугалю понадобилось время трех вдохов, чтобы в полной мере осознать свое положение и наполниться страхом до краев, как глиняную плошку наполняют ледяной сикерой в жаркий день. Ненужные, неправильные слова уже успели вылететь из него, рот захлопнулся с опозданием:
– Твои дары – обман...
Всего три слова, и он вновь сделался нем. Но лишнее уже было совершено.
