Между ними было три шага. Тонкая, тоньше воздуха, смелая, смелее пламени, быстрая, быстрее слова... девушка с браслетами плясуньи. Играет каждым шагом и каждым жестом. Глаза у нее необыкновенные... по ним было видно: сильная женская душа застыла в ожидании высокого. Да, застыла и все вокруг себя наполнила тревогой.
День иссякал в предсумеречном колодце.
– Мое имя Шадэа.
Она сделала шаг вперед и запела. Голос ее звучал прирученной медью:
Шадэа сделала еще один шаг навстречу. Эбих почувствовал, как из его сердца улетучивается боль сданного Ура, великого старого Ура, оставленного алчным суммэрк... Он, Топор, не сумел удержать город и расстался с ним, как внезапно заболевшие люди расстаются с половиной жизни.
Еще шаг – и она почти коснулась грудью его тела.
Лучшая армия Царства не первый месяц отбивается, отступает, сдерживает, а сама не может нанести губительный смертельный удар. Не будь ее – суммэрк затопили бы половину страны. Будь она сильнее, мятеж бы стих, пропал без остатка. Знает Творец, он, эбих Рат Дуган, сделал все возможное, все, что умел. Он отдавал одного своего за двух, за трех мятежников... Он бился в рядах копейщиков, когда некого было поставить в строй. Он получил рану от стрелы и еще одну – от копья. Большего не сделал бы никто.
Но как же тошно было ему отступать?
И вот пришла худенькая незнакомая женщина, а с нею – прощение за слабость и за все неудачи.
Ее дыхание соприкасалось с его дыханием. Смертная усталость покидала его тело и душу.
Эти сражения – еще не последние. В таблице его мэ, мэ эбиха по Творцову Дару, ещё не начертана последняя строка.
Он положил руку на плечо Шадэа. Он испытал восхищение ею. Он доверился ей. Она приняла его руку.
Эбих и плясунья обнялись. Еще до полуночи они трижды выпили хмельную сикеру ложа.
Ту ночь, утомительно жаркую, неестественно жаркую, как и весь сезон зноя солнечного крута 2509-го, Бал-Гаммаст вспоминал потом до последней черты. Столь темной и смутной была она, столь много плавало в предрассветном воздухе недоброй фиолетовой дымки, столь тих был тогда ветер – почти мертв, даже пламя в светильниках ничуть не колебалось...
Он проснулся от неприятного, резко-кислого привкуса во рту. В первый миг ему показалось, будто на противоположной стене выступила кровь. Но нет – просто тень, причудливо играющая, выбрасывающая тонкие черные корни вокруг себя, как нависает тонкими воздушными корнями над болотами и заросшими каналами одно дикое растение. Просто тень...
До его слуха донеслись сдавленные стоны. Кому-то, как видно, зажимали рот, не давая кричать.
Царь встал с ложа, покинув супругу, быстро оделся и вышел, взяв с собой длинный бронзовый нож. На лестнице он столкнулся с дежурным сотником-реддэм и двумя копейщиками: не одного его всполошили эти странные звуки. Про себя Бал-Гаммаст отметил: очень хорошо! Хуже было бы увидеть полный покой стражи... Вместе они быстро отыскали источник шума.
Энкиду катался по циновке, сжав голову руками, кусал губы, шипел, стонал, жалобно всхлипывал, бранился в четверть голоса.
Кислый привкус усилился.
Бал-Гаммаст отослал солдат, поручив сотнику найти Мескана и привести его сюда. А сам сел рядом и притянул к себе за плечи Энкиду. Курчавую его голову положил себе на колени. Темень, кажется, концентрировалась вокруг тела Энкиду, клочьями стояла в его бороде, плавала в волосах... Бал-Гаммаст погладил его. Энкиду как будто стало чуть легче, он уже не калечил собственные губы.
– У-у... у-у... не отпускает, проклятая...
– Кто?
– У-у... баба проклятая... что я ей сделал? Бо-ольно...
– Сейчас придет Мескан, он поможет.
– Оох... Я... не могу просто так быть с тобой... быть... у тебя... тут.
– Почему, Энкиду? Разве плохо я с тобой обращаюсь? Разве ты не товарищ мне?
– Оох, не-ет... Ты... все хорошо делаешь... Ты... хороший... До тебя... давно... месяц назад... или солнечный круг назад... давно... я был простой человек. Потом пришла женщина... черная», страшная... именем Иннин... то ли Иштар. Она... делала... оох... со мной... что хотела. Давала силу, лишала силы, заставляла служить... как онагра... а то заставляла всех служить мне... Она меня сделала царем... ну... извини.» я не хотел... я не хотел...
– Она заставила тебя?
– Ну да-а... Бо-ольно... все тело ло-омит... все мышцы кру-утит... Ох как худо мне, Балле, до чего же мне ху-удо... Она... мучила меня, а я не соглаша-ался... Она... показала мне... Во-от... говорит... твой мир. Во-от, говорит... солнце, вода, трава, люди... А во-от настоящий... мир. Это Мир Тене-ей... туда все приходят... когда упадет последняя капля мэ... На-а... говорит... смотри... какая тоненькая стеночка между ни-ими... оох... а! Я... видел: тонкая... стеночка... прозрачная... а там... за не-ей... жуть... вот... возьми... жука, возьми паука... стрекозу... волка... еще морское... не пойми что-о... и глаза... косые, огромные., лапы, жала, разные... тонкие палочки... шипы... все перемешано... так что у одного – от другого... не знаю, как рассказать... и все оно друг друга гложет... оох... я... испугался очень, я согласился. Лишь бы выжить там – когда помру-у... Она... тогда... вырвала клок тьмы
– Она здесь, рядом?
– Я не зна-аю... Что-то рядом. Тянет из меня... жилы. Я хочу уйти. Выйду в поле...позвать к себе все лихое... дикое... сильное... живое... пусть соберется... я умру... но больно мне не будет...
– Никуда ты не пойдешь. Я не отпускаю тебя. Лежи. Как раз Мескан пришел.
Вместе с урукским первосвященником явился старик, прозорливый священствующий из столицы. Бал- Гаммаст рассказал им обо всем услышанном. Мескан кивнул старику:
