Она расстроилась – не только потому, что не могла прицелиться лучше, но и потому, что его руки слишком отчетливо напоминали ей о той ночи, когда он целовал ее под луной. И о том утре, когда он, обнимая ее, согревал у ручья.
«Перестань вспоминать об этом! Где твоя сила воли? « – раздраженно подумала она и нажала на курок так сильно, что попала в совершенно другое дерево, а не в то, в которое целилась.
– Похоже, вам нужен перерыв.
Взяв у Кэтлин ружье, Уэйд поставил его на землю, вынул из своей седельной сумки флягу с водой и предложил ей.
В горле у Кэтлин пересохло. Она сделала хороший глоток, вернула ему флягу, и они оба сели на траву.
Уэйд сорвал травинку, потом другую.
– У вас хороший глаз и твердая рука. – Он сощурился, глядя на нее против солнца. – Но…
– Но – что?
– Вы неправильно фокусируете глаз на цели. При стрельбе нельзя отвлекаться, нельзя предаваться посторонним мыслям и чувствам. – Он внимательно смотрел на нее, голос его звучал сухо. – О чем вы думаете?
О чем она думает? О нем. О Бекки. О возвращении в Филадельфию. О том, как избавиться от Доминика Трента.
– О разных вещах, – пробормотала Кэтлин.
Ей следовало бы знать, что такой туманный ответ его не удовлетворит.
– К примеру?
От него не отвяжешься, как от москита. И на нервы он действует, как москит.
– О сестре, – бросила она. Это было правдой только отчасти, хотя она действительно беспокоилась, не получая от Бекки вестей. – Она еще не ответила на первое письмо, которое я написала ей по прибытии сюда. А это было уже две недели назад! Надеюсь, с ней все в порядке.
– А почему бы и нет? На это есть причина? Кэтлин провела рукой по траве, глядя на гибкие зеленые побеги.
– Смерть наших родителей была для нее ужасным ударом. Для нас обеих, – спокойно сказала она.
Повисло молчание, во время которого слышался только слабый шелест яркой молодой листвы.
– Да. – Уэйд внимательно смотрел на ее профиль. – В этом я не сомневаюсь. – Он откашлялся. – Мы знали, что Риз умирает, что сердце у него сдает, но когда он умер, нам от этого было не легче. Это и в самом деле чертовски больно.
В его глазах была такая грусть, что это ударило Кэтлин в самое сердце. Она кивнула, в горле у нее застрял комок, мешая дышать, но она и сама не знала, из-за кого переживает – из-за него, из-за себя или из-за них обоих.
– Риз подготовился, – спокойно продолжал Уэйд. – Он подготовился к смерти, со всеми попрощался. Все его бумаги были в порядке.
– Я знаю. – Она сама удивилась, что почти не ощутила злости в этот момент. Каждый день в этих прекрасных краях, в этой внушающей благоговение своей красотой долине ей становилось все труднее и труднее ненавидеть ранчо «Синяя даль», которым так хорошо управлял Уэйд.
– Но ваши родители, – медленно сказал он, – не знали, что их ждет. – Он посмотрел вдаль, на виднеющиеся горы. – Когда вы так внезапно потеряли их, я думаю, вам пришлось немало потрудиться, чтобы разобраться в их делах.
Кэтлин вспомнила, как подкосились у нее ноги, когда поверенный Джиллиса сообщил ей положение вещей, как бессильно она опустилась на стул, как ей стало тошно.
– Еще бы, – прошептала она.
Она осознала, что в ее голосе прозвучали горькие нотки, и почувствовала, как вспыхнуло у нее лицо. Она посмотрела на Уэйда, надеясь, что тот ничего не заметил, но он, разумеется, заметил. Уэйд замечал все.
– Хотите поговорить об этом?
– Тут почти не о чем говорить.
– Судя по тому, как у вас дрожат губы, это вовсе не так. Ее глаза метнулись к его лицу. Его проницательный взгляд, казалось, проник ей в самую душу, в сознание, прикасаясь ко всем ее мучительным тайнам.
– Это было… трудно, – медленно призналась она.
– Потому что…
– Это вас не…
– Вы как-то сказали, что я ничего не знаю о вашей жизни. Ну так сейчас у вас есть возможность хоть что-нибудь мне рассказать.
Внезапно Кэтлин охватило сильное желание поговорить с ним о том, что произошло в Филадельфии, желание это переполнило ее, как вода, переливающаяся через плотину.
– Мой отчим, Джиллис, очевидно, проиграл в карты свое состояние, – торопливо заговорила она тихим голосом. – Это потребовало от него значительных усилий, потому что состояние было огромным. Он держал все в тайне, я думаю, что даже моя мать не знала. Разумеется, не знали ни я, ни Бекки. – Она устремила взгляд на лося, появившегося на отдаленном склоне горы. – Но когда пароход утонул, состояние его дел стало известно всей Филадельфии. Джиллис оказался должен почти всем. Разразился настоящий скандал. – Она старалась говорить легко, как умудренный опытом человек, старалась, произнося эти последние слова, чтобы в голосе ее не прозвучала горечь, но у нее ничего не получилось. Она почувствовала, как напрягся сидевший рядом с ней Уэйд.
– Плохо дело.
– О да. Плохо. Очень плохо. – Это был уже просто шепот.
– Скандал? Держу пари, вам было очень неприятно и вашей сестре тоже.
– У нас все будет хорошо, – быстро ответила Кэтлин. Она глубоко вздохнула. – Поначалу мы были в шоке, как после их гибели, но теперь… теперь все под контролем.
Уэйд изучал ее лицо – образчик изящества, гордости и спокойного достоинства и не мог не ощутить неожиданного восхищения.
– Значит… состояние Тамарлейна… Вы не… вам не… – Он нахмурился. – Он ничего вам не оставил, вы это хотите сказать?
Кэтлин вздернула подбородок и встретила его взгляд не дрогнув.
– Вы прекрасно обобщили сказанное. Да. Но у меня есть это ранчо. – Руки ее взлетели, словно желая обхватить дикую, потрясающе прекрасную местность, бескрайние равнины, поросшие полынью, предгорья и Серебряную долину, где расположилось ранчо «Синяя даль». – Когда я смогу продать свою долю, – сказала она, подчеркивая каждое слово, – мы с Бекки прекрасно заживем.
Наступило недолгое молчание.
– И куда вы поедете, если продадите ее? – наконец спросил Уэйд.
– Когда я продам ее, – отозвалась Кэтлин, не без некоторой суровости сделав ударение на первом слове, – мы с Бекки отправимся в Бостон или, может быть, в Чикаго, и все начнем сначала. Вдвоем. У меня будут деньги, чтобы обеспечить безбедную жизнь, и я добьюсь достойного положения.
В ее глазах Уэйд прочел твердую решимость, он ни на мгновение не усомнился, что Кэтлин Сам-мерз прекрасно со всем справится. Он также предположил, что пройдет не так уж много времени и кто-нибудь в Бостоне или Чикаго влюбится в нее, предложит ей замужество и домашний очаг и таким образом полностью изменит намеченные ею планы. Черт побери, да половина мужчин в любом из этих городов наверняка влюбятся в нее, подумал Уэйд, мрачно нахмурившись. Она не только хороша собой, но еще и храбрая, и в арифметике разбирается лучше большинства женщин да и держится с таким достоинством. Не говоря уже о ее соблазнительных полных губах, о высокой красивой груди…
Мысль о том, что кто-то другой будет целовать эти губы и прикасаться к ее груди, наполнила его обжигающей болью. И яростью, от которой сдавило грудь.
– Все-таки я не понял, – сказал Уэйд глухим голосом – потребовались немалые усилия, чтобы его голос зазвучал твердо, в то время как ему представлялась Кэтлин в объятиях другого. – Почему вы хотите продать
