– О, еще бы! Она-то знает, что нельзя отказываться. Он велел мне привезти ее женское платье туда, к леди Эндерби, и поскорее. Потому что, сказал он, «ее маскарад кончился». Но сначала, сэр, нужно увезти вас. А то, как все это станет известно, целая свора ищеек сюда кинется.
Робин укусил ноготь.
– Если гора... Ах, что за человек! Увез Прю. Мне ничего не остается делать. Вечером я тихонько уеду.
Джон кивнул.
– Верно, только опять влезайте в свои юбки. Я сейчас еду к милорду. Наверное, он что-нибудь прикажет. Я с собой возьму вещи, как мне говорила миледи, – как будто везу их для мисс Прю в тюрьму.
– Поезжайте в моей двуколке, – сказала миледи.
– Слушаюсь, миледи. А вы оставайтесь здесь, мастер Робин, пока не привезу ответ от милорда.
Робин встал.
– Не бойся. Я исчезну, только когда все лягут спать. Тебя дождусь непременно.
Они с миледи отобедали в одиночестве в огромной столовой. Мисс Мерриот казалась совершенно убитой горем. Когда обед кончился, миледи настояла, чтобы бедная Кэйт легла в ее будуаре. Она отвела ее, дали бедняжке нюхательных солей и вызвала к себе толстую Марту, которой было сказано, что миледи позволяет всем слугам укладываться спать пораньше. Марта прекрасно поняла приказ и вышла. Миледи и Робин долго сидели в комнате, обсуждая странные события этого дня, а позолоченные часы на камине отстукивали минуты.
В десять часов Робин начал прислушиваться, не вернулся ли Джон. Ему не сиделось. Что за задержка, во имя Бога? Пришла Марта с горячим шоколадом и известила, что старый Уильяме наконец-то убрался к себе спать. В доме стояла тишина. Робин со свечой в руке тихо прокрался в свою комнату и почти час пробыл в ней запершись. Было почти одиннадцать, когда он вернулся в будуар миледи, одетый в камзол и штаны, в сверкающих высоких сапогах, со шпагой на боку. Он подошел к окну и остановился, прислушиваясь, глядя на освещенную луной дорогу.
Миледи разглядывала его профиль и, когда он оглянулся, почувствовав на себе ее взгляд, кивнула и сказала:
– Du vrai, дитя мое, ты больше нравишься мне мужчиной. Я не думаю, что кто-нибудь сможет разглядеть в тебе эту дерзкую мисс Мерриот.
– В самом деле, мэм? – Робин посмотрел в зеркало.
– Нет, нет, никоим образом. Я даже не знаю, в чем это изменение. – Она задумалась. – Мисс Мерриот имела довольно росту для женщины, но мастер Робин... нет, конечно, нельзя сказать, что он маленький, но...
– Я понимаю, мэм, вы щадите мои чувства. Но может быть, вся перемена в этом высоком галстуке и в зачесанных назад волосах? А в образе мисс Мерриот я всегда культивировал крайне непринужденный стиль.
– Н-ну, – медленно произнесла миледи. – И потом, мисс Мерриот была сплошная изысканность, а ты, дитя мое, ты... прямо сплошные мускулы и... je ne sais quoi, даже не знаю что.
– Надеюсь, мускулов у меня хватает, мэм, – скромно заметил Робин.
Несомненно миледи была права. Вместе с юбками Робин отбросил и все жеманство мисс Мерриот. У Кэйт была семенящая походка – у Робина крупный, быстрый шаг. Кэйт была томна – Робин энергичен. Кэйт то и дело принимала театральные позы, – а каждое движение Робина было быстрым и решительным. Кэйт могла говорить манящим голосом сирены – речь Робина была простой и сильной, точно так же как взгляд его был острым в отличие от кокетливого взора Кэйт. Объяснение было в том, что Робин был прирожденным актером. Он не просто играл роль, он полностью перевоплощался в нужный образ. Миледи Лоуестофт часто изумлялась совершенству его игры, поразительному вниманию к каждой детали женского поведения, но сейчас она подумала, что только теперь, когда он сбросил с себя женское обличье, она может поистине оценить его дар.
Миледи еще раздумывала об этом, когда с дороги донесся стук копыт. Через одну-две минуты они услышали, как у подъезда остановилась двуколка.
Робин всматривался в окно.
– Наконец-то Джон!.. О Господи, мэм, да с ним сам старый джентльмен!
Очевидно, Марта тоже не ложилась, чтобы впустить приехавших, потому что уже через несколько мгновений дверь будуара отворилась и вошел лорд Бэрхем, как всегда изысканно одетый, в алом камзоле для верховой езды под плащом, в светло-коричневых штанах и высоких сапогах.
– О, Роберт! – воскликнула миледи. Милорд изящно поцеловал ей руку, хотя и без обычных изъявлений восторга. Суровый взор его был устремлен на сына.
– Все это дело, – грозным голосом провозгласил милорд, – плачевно в высшей степени! Оно испорчено и загублено невероятным образом.
Джон, вошедший вслед за милордом, закрыл дверь.
– Всю дорогу он так, – шепнул он Робину. – Мы бы уже час назад приехали, кабы ему не приспичило во что бы то ни стало переодеваться, – добавил он.
– Я не привык разъезжать по полям в костюме для бала, – уничтожающе парировал милорд.
Было видно, что он глубоко расстроен. Леди Лоуестофт похлопала по дивану рядом с собой.
– Но сядьте же, дорогой мой Роберт! – произнесла она умильным голосом.
Милорд сбросил плащ.
