все тяжкие?
– Как-с, интересуетесь? Хорошо, поясняю, а вы меня, пожалуйста, постарайтесь не перебивать. Хорошо?
Русанов встал из-за стола.
– Итак, для того чтобы расторгнуть брак, все равно чей, ваш или какой-то другой, необходим факт прелюбодеяния одного из супругов. Даже если оба супруга – агнцы Божии и наложили на себя обет воздержания, им приходится договориться, кто будет объявлен прелюбодеем. Как правило, вину на себя берет тот, кто выступает инициатором развода. Понимаете мою мысль?
– Чего ж тут не понимать? – сгорбился Скорняков.
– Ну вот и хорошо. Вы к этому готовы?
– То есть потаскуном себя объявить? Да ни в жизнь!
– Тогда... – Русанов развел руками.
– Ладно, – Скорняков еще сильнее сгорбился. – Я подумаю. Но вы меня поймите... это ж не так просто – взять да самому на себя заявить!
– Заявить? – желчно повторил Русанов. – Ну, кабы только этим дело ограничивалось, скоро, думаю, вообще семей не осталось бы, все пошли бы да развелись. Нужно ваше признание в прелюбодеянии. Нужно согласие вашей супруги на то, что она считает вас изменником и жить с вами более не желает. Но главное – прелюбодеяние ваше должно быть доказано фактами и показаниями свидетелей.
– То есть один со свечкой стоял, а другой за ноги держал? – ухмыльнулся Скорняков.
– Именно так, вы очень точно сформулировали, – позволил себе улыбку и Константин Анатольевич.
– Да как же сие возможно, господин адвокат? Небось, кто грешит, не кричит об том на всех углах, афиши не клеит и гостей поглядеть не созывает.
– Трудно найти свидетелей, вы правы. Рассчитывать на случайный захват прелюбодея «на месте преступления» не приходится. Поэтому как поступают умные люди, которые желают развестись во что бы то ни стало? Они заранее уговариваются между собой выставить лжесвидетелей, которые как сам «факт» смогут подтвердить, так и мельчайшими подробностями его проиллюстрируют.
– Ага... – после некоторого раздумья кивнул Скорняков. – Якобы они там либо за дверью стояли, либо под кроватью лежали.
– Да-да. Или, как вы очень точно выразились несколько ранее, со свечкой стояли или за ноги держали. Смысл тот же самый, верно?
– Ага... А они, значит, это не просто так говорят, да? Они за деньги небось?
– Ох, господин Скорняков... – Константин Анатольевич сел и устало подпер подбородок ладонью. – Вы же не ребенок. Да кто же даром в этакой, господи прости, грязище копаться будет?
– Ну да, ну да...
Скорняков выставил перед собой ладони с растопыренными пальцами и внимательно посмотрел на них:
– Тогда что ж получается? Потрачусь на вас... правильно? Вам же платить придется, так или не так?
– Вообще-то, задаром никто не работает, – пробормотал несколько озадаченный Константин Анатольевич.
– Да уж, – с явным сожалением пробормотал Скорняков и загнул почему-то оба больших пальца одновременно, как если бы предполагал, что адвокат потребует за свои услуги двойной гонорар. – Потом что – коли жена моя развода не хочет и ни копейки не выложит, стало быть, придется мне и ее адвоката оплачивать. Правильно?
– Есть такая вероятность, – согласился Русанов. Так, теперь понятно, для чего был загнут второй палец! Он означал второго адвоката, а не двойной гонорар. Жаль, деньги бы не помешали...
Русанов кашлянул и постарался скрыть усмешку.
– Дальше... Свидетелей греха искать и платить им – тоже мне придется. – Клиент загнул оба указательных пальца, потом еще средний на левой руке – наверное, счел, что менее, чем тремя свидетелями, в такой ситуации не обойдешься. Видно было, что ему ужасно неудобно держать эти пальцы согнутыми, а остальные прямо: те тоже норовили согнуться. Скорняков посмотрел-посмотрел на них, да и согнул тоже, чтоб зря не мучиться. И объяснил свой жест: – Судебные издержки тоже на меня лягут...
– Это как суд решит, но, скорее всего, на вас, вы же прелюбодей.
Скорняков возмущенно вытаращился, но тотчас смекнул, что речь идет о гипотетической ситуации, и вяло махнул рукой:
– Да уж, грязью меня зальют почем зря, надо привыкать.
– А надо ли? – пожал плечами Русанов, беря с письменного стола красно-синий карандаш и принимаясь черкать на старом конверте то синей стороной, то красной.
Русанов хорошо рисовал, дети, когда были маленькие, обожали сидеть рядом и смотреть на рожицы, которые так и сыпались из-под его карандаша или ручки. Однако сейчас Русанов тупо черкал какие-то ромбики и штриховал их красной или синей полоской. Скорняков внимательно смотрел на исчерканный конверт и шевелил губами: то ли ромбики считал, то ли полоски на них, то ли деньги, которые придется затратить на развод.
– Может, и в самом деле... – пробормотал он вдруг с нерешительным выражением и искательно уставился на Константина Анатольевича.
– Послушайте, господин Скорняков! – Русанов отбросил карандаш. – Пойдите-ка вы домой и еще хорошенько обдумайте все, что я вам сказал. Сочтите все pro et contra. Неужели развод вам столь уж жизненно необходим? Денег на него уйдет... Хотя деньги – это не суть важно, если рассудить. Сами говорите, что жена ваша – женщина хорошая, она ведь и детей вам нарожает, конечно же, хороших, которые будут вас любить, уважать, почитать... А разведетесь с ней, охомутает вас какая-нибудь вертихвостка, да еще, не дай бог, попадется настоящая стерва, нарожает вам таких же стервозных деток, которые знай будут с вас деньги тянуть да еще в пакостные революционные дела впутаются... Вытянут с вас последнее, помрете вы в богадельне! Тогда-то небось вспомните наш нынешний разговор и пожалеете, что развелись с вашей... как ее... Натальей Тимофеевной, что ли...
– С Натальей Богдановной, – прошептал, поправляя адвоката, Скорняков.
– Вот видите, еще и Богдановна она, Богом данная... Честное слово, послушайтесь моего совета, идите к жене... Плюньте вы на это дело, а?
Скорняков вскочил, схватил котелок, тросточку:
– Разве что пойти?
– Идите, идите! – махнул рукой Константин Анатольевич.
– А... а за визит-с? – нерешительно спросил Скорняков.
– Пять рублей, пожалуйста.
– За что же сразу пять? – испуганно спросил Скорняков. – Я же вашими услугами не пользовался. Так- с... зашел-с поговорить о жизни-с, можно сказать...
– О жизни-с? – переспросил Русанов. – Ну, коли о жизни поговорить, то платить не нужно, наверное.
– Вот и я так думаю, – пробормотал Скорняков, пятясь к двери. – Благодарствуйте, господин Русанов. Всего наилучшего. Счастливо оставаться. Я ежели надумаю... я все же ежели надумаю, так снова приду к вам. Хорошо-с? Прощайте-с пока!
– Прощайте-с. – Русанов привстал, кивая, но лишь только дверь за Скорняковым закрылась, показал вслед фигу и воскликнул: – Наше вам с кисточкой!
Фига хоть и была показана вслед Скорнякову, имела, пожалуй, отношение к самому Русанову. Ну зачем, спрашивается, спровадил клиента? А главное, даже денег не взял за визит! Тоже мне, альтруист нашелся. Последнее время гонорары были неважнецкие. А впрочем, с этим Скорняковым все равно процесс был бы обречен. Не на чем строить дело... Это не блистательный прошлогодний бракоразводный аттракцион, который Русанов устроил одному местному заводчику, жена которого попалась на своих проказах, как глупая девочка. Дама сия имела дорогую вещицу – фамильный, начала прошлого века, лорнет, который обожала и которым постоянно пользовалась. Постоянно также пользовалась она услугами молодых кавалеров. В число этих услуг входило, кроме иного прочего, собственно, и ставшего предметом обсуждения на процессе, также
