дом...
– За-за-за что?
– За лжесвидетельство, в коем вы уже изобличены, за фабрикацию улик и за убийство вашего брата, в коем вы сознаетесь, когда посидите в каталажке да походите к судебному следователю на допросы.
– Не виноватый я! – Ксенофонт бухнулся на колени и завыл, кланяясь Антипову в ноги. – Не убивал! Христом Богом клянусь, не убивал я Никитушку. Не губите, ваша милость, господин полицейский! Безвинный я. Не убивал! Письма да, написал и Аське подкинул, было дело, признаю. Попутал нечистый. Но этот грех не велик...
– То есть как не велик? – строго спросил Антипов. – Под каторгу женщину подвел...
– Да не я ее подвел, сама она себя подвела, когда мужа законного застрелила, – голосил Покотилов. – Я ведь письма-то загодя подложил, вроде как шутейно. Думал, Никита, брат, найдет, осерчает и укорот своей бабе сделает. Потому как в строгости ее держать надо, а Никита мягок. Ну я и хотел его в сердце вогнать, чтобы он жену построжил. А уж как узнал, что она Никиту убила, сам в сердце вошел. Вспомнил про письма-то и полицейским сказал: «Был у нее хахаль, письма от него ищите!» Теперь уж, думаю, не вывернется убивица, не уйдет от кары. Кстати письма-то пришлись...
Как Антипов ни бился, как ни крутил, задавая вопросы то об одном, то о другом, настаивая и угрожая, Ксенофонт от своего не отступил, признаваясь лишь в изготовлении фальшивых писем, но начисто отметая все подозрения в убийстве брата. В какой-то момент Колычеву показалось, что он говорит правду, несмотря на явный интерес Ксенофонта в получении наследства.
В конце концов Антипов увез рыдающего купца в Сыскное отделение в Гнездниковском переулке оформлять по горячим следам признание в лжесвидетельстве (после всех формальностей Покотилова, увы, все равно придется пока до времени отпустить), а усталый Колычев отправился домой в Третий Зачатьевский.
Глава 18
Переулками от особняка Покотиловых до собственного дома Колычеву было рукой подать. Искать извозчика не имело смысла. Перейдя через Пречистенку, Дмитрий свернул в короткий Лопухинский переулок, откуда уже были видны высокие купола церквей и колокольни Зачатьевского монастыря, дошел до Остоженки и снова нырнул в лабиринт переулков, пробираясь к своему крыльцу.
По Третьему Зачатьевскому уныло бродил «Картуз», высокая фигура которого была хорошо различима даже в свете одинокого и мутного уличного фонаря. Вероятно, потеряв Колычева, улизнувшего из собственной конторы задними дворами, «Картуз» счел за благо вернуться на Остоженку и подкарауливать адвоката у дома.
«Прав был Павел, – подумал Дмитрий, направляясь к своему палисаднику, – сколько можно это терпеть? Пора
Но «Картуз» словно бы прочел его мысли и повел себя совсем не так, как всегда. Вместо того чтобы продолжать индифферентно прогуливаться под монастырской стеной, он, заметив Колычева, быстро пошел к нему навстречу, на ходу вытаскивая что-то из кармана.
Это «что-то» оказалось револьвером. Дмитрий понял, что «Картуз» собирается в него стрелять, и непроизвольно попытался укрыться за выступом кирпичной ограды соседнего особняка. Грохнул выстрел. Расстояние между Колычевым и «Картузом» оставалось приличным, не менее десяти саженей, а попасть на ходу с такого расстояния в цель мог только очень хороший стрелок – револьверы недаром считаются оружием ближнего боя и пригодны более всего для выстрелов в упор. Но «Картуз» медленно и неумолимо приближался.
«Проклятье, – мелькнула у Дмитрия мысль, – Антипов запретил мне сегодня брать револьвер... Зачем я его послушался? Сейчас был бы вооружен и стоял бы с револьвером в руке на равных с убийцей... И мы посмотрели бы, кто кого!»
После первого выстрела где-то вдали залился трелью полицейский свисток, ему ответил еще один. Но темный переулок все еще оставался совершенно пустынным. Картуз выстрелил снова, и с Колычева слетела задетая пулей шляпа.
«Прицельно стреляет, – подумал Дмитрий, вжимаясь спиной в ограду. – Следующий выстрел может оказаться последним, роковым. Господи, прости мне все прегрешения, вольные и невольные...»
Убийца подошел настолько близко, что Дмитрий уже мог рассмотреть его лицо и черный глазок револьверного дула.
И тут со спины на «Картуза» обрушился сильный удар. Не удержав равновесие, «Картуз» качнулся вперед и плюхнулся на мокрую от дождя мостовую, потом вскочил и кинулся бежать.
Там, где только что был вооруженный убийца, теперь стояла Анастасия с поленом в руках. Отшвырнув полено, она бросилась к Колычеву, обняла и, заглядывая в его лицо, тихо спросила:
– Ты жив? Он в тебя не попал?
И сама себе ответила:
– Жив, жив! Какое счастье.
– Ты спасла меня, – сказал Дмитрий.
Они и сами не заметили, как перешли на «ты». Колычев хотел найти слова благодарности, но Ася, обняв его, принялась покрывать лицо Дмитрия быстрыми нежными поцелуями, и любые слова оказались совсем неуместны.
Все вокруг было странным как во сне – укрытый пеленой тумана и мелкого осеннего дождика город, пустой и темный, красивая женщина, выскочившая на улицу в одной шелковой блузке и дрожащая от холода и страха, ее торопливые горячие губы. И сердце, готовое выскочить из груди, то ли из-за недавней близости смерти, то ли от сменившей ее близости любви...
Дмитрий подумал, что мог бы стоять так очень долго, не размыкая объятий и наслаждаясь этим новым острым чувством, но здравый смысл все же взял верх.
– Скорее беги в дом и прячься, – прошептал он, поцеловав Асю в голову, туда, где душистые блестящие волосы расходились в стороны от ровной ниточки пробора. – Сейчас тут будет полиция. Нельзя, чтобы они
