шептались в темноте, хотя туда не проникало извне ни единого звука.
Наконец, Унас пошел с факелом вперед, я следовала за ним. У выхода из скалы он высунул голову наружу и сказал:
– Уже ночь!
Тогда я вышла на свободу.
К счастью, на небе стояла луна, а в нашей стране не грозит опасность, что ее закроют тучи. С тех пор как я попала сюда, я еще ни разу не видела дождя, лишь однажды на горизонте показалась узкая дымка. Поэтому даже светило Тота было ярким и освещало не только очертания скал на фоне неба, но и каждую неровность простиравшейся у наших ног дороги. Унас вполне мог бы погасить факел, и то, что он не сделал этого, было довольно непредусмотрительно. Может, он угадал мое тайное желание еще раз полюбоваться картинами на стенах храма – для этого света луны было недостаточно, особенно если они находились в тени?
Потом он повел меня по высоким залам и остановился со мной перед картинами моей родины. Я не могла отвести глаз от их красок. Даже при колеблющемся свете факела они переливались красными, коричневыми и зеленоватыми цветами. Что происходило у меня на душе при виде крохотных круглых хижин и лестниц, ведущих к их входу! А при виде моей обезьяны, которая с таким довольным видом висела на реях корабля!
Однако Унас не дал мне задержаться подольше.
– Поздно, – торопил он, – пойдем дальше! Он взял меня за руку и с силой потащил за собой через второй зал. Здесь факел осветил одни белые стены, на которых лишь кое-где черными линиями были намечены большие фигуры богов. Я не успела рассмотреть, был ли это Тот с головой ибиса, или Хатхор с рогами коровы, или же Амон, царь богов, в своей высокой двойной короне. Унас спешил мимо всех этих картин, чтобы поскорее добраться до лестницы, ведущей наружу. Но мы не успели дойти до выхода. Из темноты выросла какая-то фигура и преградила нам дорогу.
Испугавшись до глубины души, я уставилась в лицо мужчины. Меня бы нисколько не удивило, если бы один из мертвых царей восстал из своего гроба. Но на нас смотрели не глаза из драгоценных камней, а мрачные и угрожающие глаза Сенмута.
– Что вы здесь делаете? – строго спросил он, но мне показалось, что эта строгость больше относится к Унасу, чем ко мне.
– Я смотрел за рабочими, как ты и приказывал… а потом пришла Мерит, которую прислал Пуэмра с поручением к главному рисовальщику, – соврал Унас, но это только наполовину было ложью.
– Пуэмра? Что за поручение может он передать рисовальщикам? – вспылил Сенмут. Но его племянник ответил:
– Это по поводу царя! А поручение было подписано царицей! Оно уже выполнено. Хочешь посмотреть?
Сенмут молча кивнул. Светя факелом, Унас пошел впереди. Мы пересекли залы и пришли в маленький алтарь. Здесь на стенах тоже были картины, и я узнала Ее Величество, которая в полном царском облачении в молитвенной позе стояла между Амоном и Ибисоголовым, а за ней – вторая фигура с царскими регалиями, с жертвенной чашей в руке. Кто же приносил здесь жертву рядом с Макара – кто имел на это право?
Сенмут осветил факелом изображение, четко выделявшееся на белой стене. Затем он повернулся к Унасу и спросил – его голос звучал как-то странно:
– С каких это пор сын Исиды приносит жертву как жрец в доме Амона?
– С тех пор, как его привез второй пророк! Тогда, когда ты был в каменоломнях.
– Вот что, значит, Пуэмра ездил в храм Птаха?.. Пуэмра, сын Аменет!
Что я слышала? Сын Исиды… молодой Тутмос… приносил жертву в храме Амона… и был теперь там жрецом? Он жил теперь в столице? А его изображения помещались рядом с изображениями его мачехи, там, где покоились его предки?
Затем мы спустились по лестнице. Аромат ладановых деревьев, росших по обеим сторонам аллеи, распространялся в темноте теплой ночи. Мужчины шли впереди. Я не прислушивалась к их разговору. Одна-единственная мысль стучала в висках: он – жрец в этом храме Амона.
Вдруг, еще вся во власти своих мыслей, я насторожилась. Голос Сенмута произнес, и произнес совершенно спокойно, как будто между прочим:
– А ты отправишься завтра на барке Хеви в каменоломни!
– Но ведь через десять дней Праздник долины! Я хотел…
– Тогда тем более тебе нужно ехать завтра же! Молча мы переправились на тот берег. Луна зашла. Река текла темная и спокойная. Кругом не было ни души. Никто не решался отправиться в путь ночью, ведь здесь каждого подстерегал Себек со своими подданными. У нас ожесточенно греб, я держала факел, Сенмут сидел на руле. Никто из нас не произнес ни слова.
На восточном берегу мы расстались с Унасом, который на своем челне отправился вниз по реке. Сенмут же открыл потайную калитку, ведшую в царский дворец, и впустил меня. Прежде чем отпустить меня, он крепко сжал мне руку и сказал:
– Я не знаю, о чем с тобой говорил Унас. Но что бы это ни было, не говори ничего Нефру-ра, если не хочешь навлечь беду на нее… да и на себя тоже!
Было уже очень поздно, ноги мои горели от усталости, а я все ворочалась на лежанке и не могла уснуть. Как бы мне хотелось распутать нити, которые плелись вокруг меня, как бы хотелось узнать, о чем говорили за закрытыми дверями!
Состоится ли примирение? И если да, то какой ценой? Нефру-ра… и Тутмос? Не будет ли провозглашена их помолвка на Празднике долины? Аменет твердила, что это был единственный выход, который разрешал бы все трудности и разогнал грозные тучи. Может быть, поэтому и отослали Унаса?
Хатшепсут? Значит, ее удалось переубедить? Не воспользовались ли Аменет и Пуэмра отсутствием Сенмута, а остальное довершили бессонные ночи? Примирение! Но тогда какое солнце вставало, а какое
