неведомо. Но Зверила за подвиг свой был святым объявлен, тем более что и скончался он мученически, подавившись блинами, потому как за рассказы его небывалые его в любом доме кормили как на убой. - (Харр сглотнул слюну, вспомнив про собственный постный рацион.) - А листы те сложили в одну книгу и нарекли Святыми Письменами или 'Длением Дней'.
- И это 'Дление Дней' у тебя имеется? - не успокаивался Харр.
- Народ мудрость утратил, грамотных нынче - раз, два и обчелся. А кто и знает искусство кружал, то все равно хоть что-нибудь, да переврет... М'сэйм снова ушел от прямого ответа.
- Ну и строфион с тобой, не хочешь - не говори, - рассердился Харр - Про Зверилу ты меня байкой уже потешил, а заветы у меня и свои собственные имеются.
- Ложные, - отчеканил, как отрезал, м'сэйм.
- Это почему же? Вот вы даже скотину не убиваете; шкура нужна, так я видел - в загоне без воды-питья держите, пока сама не сдохнет. Так и у меня правило - не убивать. Без крайней надобности, естественно.
- Вот видишь! - назидательно изрек обережник. - Не отними у другого жизни ни-ког-да. Ни у какой твари. Мой завет полнее твоего.
- Ага, а ежели это зверь лютый, который дитя малое под себя подмял?
- Значит, на то воля Неявленного.
- А по мне, кто на то глядеть будет, сложа руки, сам хуже зверя. Ну да пес с ним, с младенчиком, - ежели ты не чадолюбив, то тебе действительно все равно. Одним больше, одним меньше... Но вот тебе другая задачка: ты, ты сам - ты один сможешь узнать своего Неявленного. А на тебя три злодея напали должен я за тебя вступиться или погибай себе на здоровье? Но ведь тогда твой бог так неузнанным и останется, а затем беда падет на весь род людской. Кто в той напасти повинен будет? Ты? Я? Бог?
М'сэйм вроде должен был бы разозлиться, но его лицо опять осталось бесстрастным, он только вполголоса заметил:
- А я в тебе не ошибся...
- Кстати, - Харр уже не мог сдержать взятый разбег, - а что приключилось в прошлый раз, когда твой Неявленный так и убрался несолоно хлебавши?
И снова обережник не разгневался, а проговорил вполголоса:
- Ты вроде бы себя за знатного человека выдаешь... Рыцаря... Что-то говор твой для именитого странника слишком прост.
- С кем поведешься! На дорогах-то все больше быдло попадается. Так что там насчет мора и глада?
- Был и мор, был и глад. В одном стане богатом амантишка завелся чересчур шустрый - двух других придушил, единолично править стал. Своего стана показалось мало - подался к соседям; окольное быдло, как ты изволишь выражаться, рассудило, что если ими править будет амант, богатством славящийся, то и их стан так же богатеть будет. Улестили стражу, открыли ворота... Стал амант уже двум становищам голова. Не дурак был, смекнул, что в открытые ворота легче входить, чем запертые боем бить; объявил, что всем подным платить теперь вдвое меньше. Сам-то не внакладе - вся подать ему одному. Тут уж все окрестные поселения как вскипели - своих бьют, чужого призывают. Он и двинулся. В дальних-то станах успели спохватиться, страну всю в один заслон объединили, навстречу выставились... Неизвестно, кто бы кого, только на оставленные без воинов поселения сразу же лесовики-подкоряжники навалились, даже озерные с островов приплыли, И что тут началось... Не понять было, кто с кем воюет, все разграблялось, кто поболее урвал, с добычей обратно в лес подавался. Тут тебе и твой мор, и твой глад начался. Все богов своих позабыли, дела-ремесла побросали; детей рожать, и тех перестали. На этой вот горе храм стоял, сохранялся в нем полный список 'Дления Дней'... Все погибло.
- Но не навечно же!
- Не то теперь. Народишко серый, старинный язык возвышенный и тот позабыл. Как жизнь налаживаться начала, все аманты окрестные собрались на Тридевятное Судбище и порешили: никогда более уставленного порядка не менять, двум амантам за третьим следить, каждому становому жителю и простолюду окольному своего бога иметь; кто без бога - не человек, а скотская сыть. Кто закон сей нарушит, Девятному Судбищу подлежит.
Харр невольно покачал головой - детишки, детишки, славные вы мои лучники, надо бы до вас добраться, пока вы беды не натворили... Ну да теперь ему у м'сэймов задерживаться незачем. Пока до Зелогривья добредет, уж и папашей, поди, станет. Дважды притом. Так что пора.
- Что-то не так? - быстро спросил обережник, зорко следивший за каждым движением своего собеседника.
- Да вот мне подумалось, что по этому-то закону аманты не слишком должны обрадоваться, ежели ваш Неявленный снова на землю ступит. Он ведь будет един для всех, а аманты, сам говоришь, пуще смерти теперь боятся единой власти.
- Людская власть - над телом, богова - над сердцем, - строго возразил м'сэйм. - Не путай. В 'Длении Дней' сказано, что Неявленный почитает власть амантову непреложной и вечной, но сам он владычествует всем сущим.
- Не понял, - сказал Харр.
- Тупой ты, однако. Аманты всеми делами становыми распоряжаются; бог же единый требует, чтобы дела эти были праведны.
- А если - нет?
- Покарает.
- Выходит, он выше всех амантов, выше Тридевятного Судбища?
- Так было, так есть и так будет.
- Ну так хрен они это потерпят!
Обережник резко наклонился вперед, глаза его снова сверкнули металлическим оружейным отблеском:
- А ты знаешь, сколько тут у меня в Предвестной Долине собралось м'сэймов? И каждый день прибывают все новые и новые. Как только Неявленный...
- Вот именно: как только, - перебил его Харр. - А ты не боишься, что это самое 'как только' наступит не завтра? И не через день? И не через год? А людишки все прибывают, их занять нужно, безделье - оно смутные мысли порождает...
- Чтоб жилье справить да прокорм достать, и все это голыми руками - нет, на безделье сетовать не придется.
- Ах, вот почему ты им железа в руки не даешь. Мудро. Да, тогда с руками бездельными мороки нет. Другая беда: помирать они начнут. И не просто так, а в надежде своей обманутой. Ждали-ждали, да так и не дождались. А взамен что? Тюря зерновая да бормотун косноязычный на закате. Смотри, побегут вспять, и это уже бесповоротно. Одно дело - не чтить Неявленного вовсе; совсем другое - сперва поверить, а потом веру эту утратить. Смекаешь? Вера - как костерок: подкармливать надо.
- Вот потому... - голос молодого м'сэйма зазвенел, сам он распрямился и подался вперед, точно хотел сорваться с места - но овладел собой, слова снова зазвучали сухо и бесстрастно, точно стук деревянных ложек. - Ты спрашивал меня о кружалах окаменных, о том, что уцелело из списков, сделанных много позднее с болотных листов Звериловой братии. Так вот: все, что сохранилось, - здесь, у меня. Насколько я понимаю, это - половина того, что со звуков гласа божественного было написано.
- А найти остатнее возможно?
- Нет. И времени - в обрез.
- И намеков никаких, что там сказывалось?
- Это известно. И не кому-нибудь, а самому Звериле-Великосвятному божий глас поведал, какова награда праведникам после смерти. Попадут-де они в застолье изобильное и бесконечное, будут слушать рокотаны сладкозвучные... И узрят они бога...
- В каком это образе, интересно?
- Сказал же я - нет про то записей, а пустым словам верить нельзя: все переврано. Кто про пир городит, кто про озера с островами плавучими, кто про сады висячие... И все врут нескладно, незавлекательно.
