Такого разбойная свора никак не ожидала - выстроившись вдоль кольев плота, зелогривцы точными ударами тяжелых походных сапог сбрасывали каждого, кто пытался перепрыгнуть на дощатый настил, обратно в воду; вместо того чтобы сразу же ввязаться в драку, где еще неизвестно, кто кого; плотовики получили преимущество - шестами и мечами они забивали тех, кто барахтался в черной воде на расстоянии удара. Первым удалось-таки проскочить на середину, но тут уж им пришлось иметь дело со славным рыцарем Харром по-Харрадой, который тоже рад был сорвать на них накопившуюся злость. Дяхон прикрывал, да два менялы помоложе достали припрятанные мечи, которыми рубили на удивление сноровисто. Скоро четыре тела в так и не выясненной степени живучести полетели в воду, и Харр приказал было рубить днища у осиротелых лодок, как из кустов тихо выползли еще три. Настораживало то, что в каждой было всего по два человека: один на веслах, другой, пригнувшись на носу, зажимал что-то в руке.
На плоту раздался крик ужаса - Харр даже не разобрал, кричали не то 'щучень', не то 'жгучень'; плотовики налегли на шесты с такой отчаянной силой, что послышался треск ломающегося дерева. Харр даже не успел предположить, чем вызван этот переполох, как носовой на передней лодке, держась, впрочем, на приличном расстоянии от плота, размахнулся и швырнул в эелогривцев какой-то небольшой предмет вроде глиняной бутылочки. Стражи шарахнулись врассыпную, послышалось булхыхание наиболее проворных, предпочитавших очутиться в воде; но в этот миг, опережая расчетливый разум, у Харра сработал инстинкт: как учили его еще в отрочестве отбивать выпущенные из пращи колючие орехи, смоченные ядом хамей, он вскинул сверкнувший в звездном сиянии меч и плашмя отбил зловещий предмет, готовый уже коснуться палубы. Раздался кракающий звук, и бутылка, раскалываясь на лету, устремилась обратно. Лодка, управляемая всего одним гребцом, неловко дернулась, но увернуться не успела, и глиняные осколки обрушились на нее крупным градом. Едкое лиловое пламя занялось тут же узкими языками, одевая лодку растекающейся пеленой смрадного испарения. Шесты заработали с удвоенной силой, и плот принялся отходить обратно к Серостанью; щупальца ядовитого тумана тянулись за ним, но догнать не могли, таяли.
- Возвращаемся? - почему-то шепотом спросил Дяхона Харр.
- Нельзя, - так же тихо отвечал тот. - Это ж по амантову приказу, не иначе.
- А не лихолетцы да подкоряжники?
- Не, куда им! У них ножи да мечи, а тут - ог-жигун. Да только против них он обернулся, так что на лодках, почитай, и в живых уже никого ни осталось.
- Яд?
- А то! Да еще и с заклятием. Жиру с ластышей озерных натопят, отравы подмешают и заклянут. Так они и от неприятеля отбиваются - запечатывают ог-жигун в бочонки и спускают их по дорожкам серебряным прямо в ровчик, там жир растекается, а поелику заговорен он, то сразу вспыхивает; ядовитый туман тут всех, кто к становищу рвется, и потравит, так что скотину потом на эти земли выводить нельзя.
- А как же сам город?
- Так он же на горе!
Харр присел на корточки у края плота, ополаскивая меч, вспомнил лысого аманта, уговаривавшего их остаться до утра. Не этот ли лодочников подослал? Нет, пожалуй, не этот. Другой, про которого коваль говорил: хват. А этот, похоже, знал, да жалостливым оказался. Видно, задумано было захватить одного Харра, и охряной лысун решил избежать ненужных жертв.
Да, похоже, в эту сторону ему теперь путь заказан. Только с чего бы?
Между тем подплыл кормщик и принялся торговаться - просил вдвое, а то грозился один в Межозерье податься. Менялы купецкие справедливо рассудили, что с одними шестами они далеко не уйдут, наутро их на свежих лодках неминуемо догонят (были уверены, что это обычный грабеж); выходило, что двойная плата не так уж страшна. Харр было возмутился, по Дяхон популярно объяснил ему, что все путем, поскольку, когда кормщика нанимали, уговору о возможной драке не было.
Харр плюнул в воду и махнул рукой - не свои же деньги, в самом деле. Тем паче что в кармане после расчета с ковалем оставались всего две монетки.
Когда добрались наконец до Межозерья, Харр употребил их на то, что выторговал на них у телеса, кормившего всю стражу, тонкую, с узором синеную чашу с подчашником; телес, само собой, чашу эту украл, но Харр-то купил ее честно, так что с совестью у него было все в порядке.
Махидушка, увидев чашу, от радости прямо зашлась - не в цене было дело, а в том, что мил-сердечный друг стал домашней утварью обзаводиться, а это несомненно было добрым предзнаменованием. Харр же, скользнув взглядом по стене, обнаружил жемчужную ниточку, все еще сиротливо висевшую на сучке. Ни о чем спрашивать не стал, и так видно, что не заходила.
К аманту на доклад отправился мрачнее тучи. Тот поначалу благодушествовал, похихикивал над менялами, но, когда дошло до нападения, взбеленился.
- Охамели, за своим рвом сидючи! Поговорить придется с менялами, чтоб разнесли это по окрестным становищам, - оставим серозадых без прибытка! А ты давай насчет женихов...
Он и это доложил - скороговоркой, потому как надо было вернуться к нападению.
- Сами виноваты, на звезды глядели, а вот горбани, те учуяли - глаз с кустов не спускали, в кучу жались.
- Они пирлей лучше нас углядывают, - согласился амант. - Одно слово твари. И те, и эти.
- Ну а нам на то и ум дан, чтоб от них отличаться, - с несвойственной ему назидательностью изрек менестрель. - Ежели б мы изготовились, то половину лодочников можно было бы положить прежде, чем они к плоту подойдут.
- Нет, - мотнул головой амант, - негоже. Я пробовал всем по копью выдать, да мало проку: весь поход с собой таскай, а потом один раз кинь - да мимо. И задержка выйдет: то ли копье в руке держать, то ли меч. Несподручно.
- Так, да не так, - упрямо гнул свое Харр. - Что словеса в воздухе развешивать - я тебе эту новинку в деле покажу. Одна у меня только загвоздочка...
- Я все-таки амант, ты забыл? Говори, все будет!
- Опять же словами не скоро объяснишь. Лучше дай мне какую-нибудь грамотку, а то знак, чтобы мне ни в чем отказу не было, ежели я на оружие попрошу. Не боись, для себя не разживусь.
- Я и не боюсь. Приглядывал за тобой - не вороват.
- Ну и на том спасибо!
Амант высунул голову за дверную занавеску, что-то вполголоса велел. Харр глазом не успел моргнуть - явился телес с резной коробочкой и глубокой чашей, из которой торчала тростинка. Амант кивнул на менестреля, телес подскочил, накрыл ему левое плечо полотенцем.
- Голову нагни! - велел амант, подходя.
Харр хмыкнул и пригнулся. Амант отделил с левой стороны тоненькую прядку белых волос, потом выбрал из коробочки два не то костяных, не то слюдяных кругляшка и протянул их телесу. Тот, боязливо оттопыривая мизинцы, достал из чаши тростинку - с нее сбежала вода, и на конце обозначилась жирная капля зеленища. Телес зазеленил с одной стороны кругляшки и ловко пришлепнул их на кончик седой прядки, так что она оказалась зажатой между ними.
- Посиди, пока застынет, - сказал Иддс, не снисходя до разъяснений. - А я тебе отрока моего пошлю, чтоб ты не соскучился.
Он вышел, даже не кивнув, - Харр счел это за добрый знак: с ним обращались уже как со своим, домашним. И тут же с двух сторон вылетели брат с сестренкой, не иначе как подслушивали, обезьяныши? У него даже чуточку потеплело на душе - ну хоть этим-то двоим его путешествие было в чистую радость!
- Погодите малость, - шепнул он им, - я тут кое-какую заковыку придумал, ежели получится - никакой хряк нам не страшен! Так что завтра спозаранку будьте готовы; в рощу наведаемся, а посторонних брать не хочу.
Он пощелкал ногтем по костяному талисману - вроде подсох; сдернул с плеча полотенишко и, вздохнув, как перед прыжком в воду, направился к дому рокотаншика.
Окна, в которое стучала Мади, он не запомнил - все они были одинаковы, так что, зайдя с нужной стороны, он брякнул в первое попавшееся рукоятью меча - звоном отозвались все соседние решетки. Не
