Я ощутил, как все левое полушарие, дезориентированное потерей глаза, ослабило защиту, я слегка отступил со своего оптического плацдарма, наложил временный травмоблок на нерв, чтобы чужак не успел захватить мою позицию, и сконцентрировал свои силы на атаке слухового нерва. В одно мгновение мой глаз скоординировался под впечатлением слухового импульса, и я ясно расслышал, как захватчик выругался моим голосом.
Мое тело стояло возле голой стены, приложив к ней руку. Небольшое открытое углубление в стене было пусто.
Тело повернулось, открыло дверь и вышло в коридор, погруженный в фиолетовый полумрак. Взгляд контролируемого мной глаза перебежал с лица одного охранника на другого. Их глаза изумленно расширились, они автоматически потянулись за дубинками.
— Вы отваживаетесь преграждать дорогу самому владыке Аммерлину? — рубанул по ним мой собственный голос. — В сторону, если дорожите своими жизнями!
Мое тело прошло мимо них, миновало огромную арку, спустилось по мраморной лестнице, пересекло зал, который я уже видел во время своей ночной вылазки, и оказалось в тронном зале из оникса с золотым символом Двумирья.
На троне Великого Доменьера восседал Оммодурад, гневно хмурясь на своего рыжего придворного, голову которого скрывал капюшон. Между ними стоял Фостер. Его руки оттягивали тяжелые наручники. Оммодурад повернулся. Его лицо побледнело, потом залилось багровой краской. Он грузно поднялся, ощерившись.
Мой глаз не отрывался от Фостера. Выражение изумления росло на его лице.
— Мой господин, Ртр, — услышал я собственный голос. Взгляд скользнул ниже и остановился на наручниках. Тело сделало шаг назад, как бы в ужасе,
— Ты явно забылся, Оммодурад! — нервно воскликнул мой голос.
Доменьер доменьеров шагнул ко мне, поднимая свой гигантский кулак.
— Не смей прикасаться ко мне, поганый узурпатор! — проревел мой голос. — О, божества! Ты что, принимаешь меня за обыкновенную глину!
Невероятно, но Оммодурад остановился на полпути.
— Я знаю тебя, как выскочку Дргона, нахального доменьера, — прогудел он. — Но я ощущаю чужое присутствие за твоими бледными глазами.
— Отвратительно было преступление, которое ввергло меня в такое положение, — произнес мой голос. — Но знай же, что твой владыка, Аммерлин, стоит перед тобой в теле дикаря.
— Аммерлин!
Оммодурад дернулся, словно его ударили.
Мое тело повернулось, взгляд остановился на Фостере.
— Мой господин, — произнес мой голос. — Клянусь тебе, что эта собака умрет за свое предательство.
— Это безмозглое тело — самозванец, — прервал его Оммодурад. — Не ищи милости Ртра, ибо он уже не Ртр. Ты будешь иметь дело со мной.
Мой глаз вонзился в Оммодурада.
— Думай, к кому обращаешься, а то твое честолюбие доведет тебя до темницы.
Оммодурад опустил руку на кинжал.
— Ты можешь быть Аммерлином Скрос-Иллиондом, либо подменышем из царства тьмы — не знаю и знать не хочу. Да будет тебе известно, что в этот миг вся власть на Валлоне принадлежит мне.
— А что с тем, кто когда-то был Кулкланом? На что покушаешься, пес? — я увидел, как моя рука махнула в сторону Оммодурада.
— Конец терпению! — проревел доменьер доменьеров. — Неужели в своей цитадели я буду отчитываться перед сумасшедшим? — он угрожающе двинулся в мою сторону.
— И неужели этот глупец Оммодурад позабыл силу великого Аммерлина? — вкрадчиво спросил мой голос. Гигант снова остановился, внимательно вглядываясь в мое лицо. А мой голос продолжал: — Час Ртра миновал, как и твой, неудачник и глупец. Тебе принадлежат месяцы, годы? Заблуждения скоро рассеются, — мой голос буквально загремел, — так знай же, что я, великий Аммерлин, вернулся и буду править в Оккамилоте.
— Месяцы, — оскорбленно прогудел Оммодурад. — Да, я теперь верю, что слухи верны и злой демон вернулся, чтобы преследовать меня. Ты сказал месяцы, — Оммодурад запрокинул голову, грубо расхохотавшись, словно зарыдав. Так знай же, будь ты демон или сумасшедший или древний принц зла, вот уже тридцать столетий как я один, один. Я отторгнут от всей остальной империи своим единственным ключом.
Это был момент, которого я ждал все время разговора. Словно молния, я ударился в пошатнувшийся барьер, пробил его и натолкнулся на матрицу чуждого сознания. Провалившись в болото извращенных представлений, я запутался в паутине перевернутых мыслей о мире.
В своем порыве я оказался неосторожен. Чужак, собравшись с силами, нанес встречный удар. Я слишком поздно ощутил, как он прорвался в мое сознание. Я бросился на защиту важной информации и потерял свой шанс. Я судорожно вцепился всем своим существом в какие-то обрывки украденных сведений. Моя атака вызвала в нем лишь раздражение, но все-таки мне удалось унести с собой массу информации. Я интерпретировал ее и свел в систему.
На мое воспоминание о Фостере наложилось другое: лицо Кулклана Ртра — правителя Двумирья.
Но и кое-что другое знал теперь Легион: архивы находятся глубоко в скале под прославленным городом Окк-Хамилотом, где хранились матрицы памяти каждого валлонца. Архивы, запечатанные Ртром, которые только он способен открыть. Аммерлин побудил императора отправиться в путешествие. Подчеркивая необходимость отдыха, и убедил его захватить с собой свою матрицу памяти. Согласие Кулклана вызвало тайную радость Аммерлина. Время трансформации наступило для Ртра на борту звездолета, в глубине космоса. Государственный переворот почти свершился… А потом возникла неожиданная помеха, уничтожившая все надежды…
И тут же вплелись мои собственные воспоминания: пробуждение Фостера и запись памяти умирающего Аммерлина. Бегство от Охотников, императорская матрица памяти, пролежавшая три тысячи лет среди костей, пока я, дикарь, не подобрал ее. И карман, где теперь лежал цилиндр. Тело, в котором я все еще обитал, но которое мне не принадлежало.
И еще в моем прошлом была вторая матрица памяти — матрица Аммерлина. Я пересек галактику, чтобы отыскать Фостера, и привез с собой его главного врага. В конечном итоге, я предоставил этому врагу жизнь и тело…
А Фостер выжил, несмотря ни на что, вернулся, воскрес из мертвых — последняя надежда вернуть Золотые Времена Валлона.
…чтобы судьба погубила его моими руками.
— Три тысячи лет, — произнес мой голос ошеломленно. — Три тысячи лет люди Валлона жили в дикости, когда вся слава его истории заперта в архивах?
— Я один, — сказал Оммодурад, — нес проклятый груз этого знания. Давным-давно, еще в дни Ртра, я забрал свой оригинал из архивов в предвкушении того момента, когда ему суждено будет пасть. Но этот долгожданный час принес мне мало радости.
— И теперь, — произнес мой голос, — ты надеешься заставить этот мозг — который даже нельзя назвать разумным мозгом — открыть архивы?
— Я знаю, что это безнадежно, — согласился Оммодурад. — Сначала мне показалось, что если он говорит на старо-валлонском, то просто деградировал. Но нет, он действительно ничего не знает. Он всего лишь скорлупа, от прежнего Ртра, и меня тошнит от его вида. Я бы с удовольствием прикончил его прямо сейчас и навсегда положил бы конец этому долгому фарсу.
— Нет! — резанул мой голос. — Я уже приговорил его к изгнанию, так тому и быть.
Лицо Оммодурада перекосилось от ярости.
— Твоя болтовня мне надоела.
— Стой! — рявкнул мой голос. — Ты откажешься от ключа.
Наступила тишина. В поле зрения глаза попала моя рука, державшая матрицу памяти Фостера.
