одеянии. Он молча и внимательно глядел на меня, и его серые глаза, казалось, все знали и все прощали, отпускали все грехи, но не собирались их забывать.
Смотреть на него было интереснее, чем на белые стены. Черные тяжелые волосы, высокий лоб, нос с горбинкой. Удивительно большие для мужчины глаза. Их серый цвет наверняка может отливать клинковой сталью, а может быть похож на мягкое серое предрассветное небо. Клинышек бородки удлиняет и без того узкое лицо, но подкрученные на мушкетерский манер усы немного смягчают эту узость. Ему бы шляпу с пышным пером и кипящий кружевами воротник… Какой дамский баловень бы получился… Но и сутана на нем сидит довольно изящно.
– Вы очнулись, сударыня? – мягко сказал человек. – Так и должно было быть. Попейте.
Он взял со стола чашу.
Я хотела протянуть к нему руки и вдруг поняла, что ничего не протягивается. У меня нет рук.
Человек заметил ужас в моих глазах и одним успокаивающим движением руки прогнал его прочь.
– Не бойтесь, руки у Вас есть и скоро будут в полном порядке. Пейте, я подержу сам.
Он поднес чашу к моим губам, и я напилась.
– Ваше имя, сударыня?
– А… Анна…
Боже, какой сиплый, страшный, старческий голос…
– Замечательно, Анна. Вот Вы уже в состоянии говорить.
Да, слова с трудом, но произносились. Но теперь я не стала ждать, когда меня приласкают, а потом повесят во второй раз, и сразу спросила:
– Милостивый государь, Вы видели мое клеймо?
– Сударыня, – опять очень мягко сказал человек. – Вы в обители милосердия, где страждущим не задают никаких вопросов. Не волнуйтесь.
– Сударь, я не волнуюсь. Я хочу, чтобы Вы знали правду. Не от меня. Сами.
Сиплым голосом я все-таки выговорила очень важные для меня слова.
Незнакомец цепко оглядел меня, глаза его не перестали быть умиротворяющими, но елей из них исчез. Зато появился огонек интереса. Речь его стала более сухой и деловой, без успокаивающих интонаций.
– Если я правильно понял Вас, сударыня, Вы хотите, чтобы я узнал все о Вас? Все, что связано с клеймом?
– Да.
– Почему Вы не хотите рассказать сами?
– Зачем? Всем все равно.
– Хорошо, я сделаю все, что в моих силах. Кто Вы?
– Графиня де Ла Фер.
– Дерево – дело рук Вашего мужа?
– Да.
– Вы обвенчаны?
– Три месяца назад в Берри. Поднимите церковные записи.
Человек записывал мои слова.
– У Вас есть родственники, которые могли бы Вас забрать после выздоровления?
– Брат Робер, священник, брат Жерар, палач. Больше никого.
– Этого пока достаточно. Я проведу расследование. Отдыхайте, Анна.
Человек встал, открыл маленькую полукруглую дверь, углубленную в толстую стену, и вышел. Я осталась наедине с белыми стенами. «Не верьте мне, – с тоской думала я, пока не заснула. – Проверьте все, поднимите все бумажки, найдите свидетелей. Узнайте правду. Ничего, кроме правды».
Сколько времени отсутствовал незнакомец в рясе, не знаю. Времени не было. Появлялась женщина в монашеском одеянии, кормила и перепеленывала меня, смазывала маслом пролежни и туго перебинтовывала свежей полотняной лентой мою голову. Руки по-прежнему не шевелились, тело было безучастно даже к боли.
Я пыталась считать ее появления, но скоро сбилась, потому что голова разучилась считать до пяти.
«Три прибавить два, три прибавить два…» – повторяла как-то я все утро, пока солнечные лучи двигались по белой стене от угла до двери. «Три прибавить два…» – это превращалось в заклинание, я могла повторять это до бесконечности, но сложить никак не могла. «Три прибавить два…»
Потом человек появился опять. Он встал у дверей, посмотрел на меня и сказал:
– Расследование завершено, сударыня. Я знаю, что Вы невиновны. Не бойтесь. Остальное я поведаю Вам потом, сейчас Вы еще слишком слабы. – И исчез, закрыв дверь.
Я почувствовала горячие слезы, сбегающие из уголков глаз по вискам к ушам. Очень глупо и смешно плакать, лежа навзничь.
Прошло время, и мне разрешили полусидеть, опираясь на груду подушек в изголовье. Я попросила
