подвесками была провалена, в качестве слабого утешения мы арестовали госпожу Бонасье.
По-моему, это было очень глупо.
– Господин Бонасье настоял, – пояснил Рошфор.
А-а, тогда понятно… Хотя мне кажется, изолировать от общества надо было д'Артаньяна, госпожа Бонасье не так виновата по сравнению с ним, хотя нет, передаточное звено, все верно.
Но если бы госпожа Бонасье была на свободе, то она, конечно же, не позволила своему смуглому красавцу тратить время на визиты в мой особняк. И пеньюар был бы в полном здравии…
– Но каким же образом, скажите, все-таки подвески попали в Париж?
– Да самым примитивным! – обозлился Рошфор. – Дурак Бонасье, которого мы тоже некоторое время подержали в Бастилии, стал кардиналистом больше нас с Вами. Что и высказал своей супруге, когда она вернулась из Лувра с отчаянным письмом королевы к герцогу, рассчитывая на помощь Бонасье. Она после такого сообщения, разумеется, не стала ничего говорить, а когда супруг ушел, галантерейщица упала на грудь своему возлюбленному и, рыдая, сказала, что королева в беде. Д'Артаньян заручился поддержкой трех своих друзей и помчался в Лондон. Мои люди пытались их задержать, но все с самого начала пошло наперекосяк, троих мы обезвредили, гасконец ускользнул.
Вот когда они схлестнулись, де Вард настоящий и де Вард мнимый! Ну почему я так поздно об этом узнала!
– К сожалению, удача к нему благоволила, он добрался до герцога, взял подвески и привез обратно.
– Искренне Вам сочувствую, – самым противным тоном сказала я. – И он до сих пор живой? Почему?
– Его Высокопреосвященство считает, что грех бросаться таким великолепным человеческим материалом, если есть хоть малейший шанс, что прыть господина д'Артаньяна можно направить в русло, нужное Франции.
Держу пари, Рошфор долго учил эту фразу, небрежно кинутую в каком-нибудь разговоре Его Высокопреосвященством.
– Это произойдет нескоро… – осторожно высказала я свое мнение. – Если вообще произойдет. Кардинал слишком добр.
– Я тоже так считаю… – вздохнул Рошфор. – Но Вы же знаете Его Высокопреосвященство… Если он что вобьет себе в голову, спорить с ним бесполезно. Вот и сегодня он попытается перетянуть гасконца на нашу сторону, с отрицательным результатом, я так думаю.
– Еще бы, – поддакнула я. – Его Высокопреосвященство – неисправимый идеалист в отличие от господина д'Артаньяна. Тот прекрасно понимает, что в первую же ночь в казарме наших гвардейцев его придушат подушкой за все его подвиги. Д'Артаньян не дурак.
Со вкусом оценив промахи и ошибки начальства, мы расстались с Рошфором до десяти часов вечера, договорившись встретиться у Люксембургского дворца, чтобы вместе направиться к монсеньору.
Главное, что я узнала, – рота Дэзэссара выступает завтра маршем в поход к Ла-Рошели.
Теперь надо было провернуть одно важное дело. Рошфор высадил меня на Королевской площади.
– Пришлите, пожалуйста, мне человек пять Ваших лакеев, – попросила я его напоследок. – Тех, что понадежнее. У меня сейчас мало людей.
– Хорошо, – не удивился Рошфор. – Сейчас пришлю.
Я поднялась к себе и в гардеробной нашла сундук, который еще ни разу здесь не открывала.
Там, смятые от долгого хранения, лежали мои мужские костюмы. А не разыграть ли и мне «германскую ссору»?
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
«ГЕРМАНСКАЯ ССОРА»
Пока лакеи Рошфора не прибыли, я занималась выбором одежды. В конце концов, остановилась на темно-фиолетовом, почти черном костюме, отделанном золотой тесьмой. Как раз то, что надо, в меру мрачный и в меру блестящий.
Теперь надо было кое-что разузнать…
Как я и думала, что Винтер не рассказал мне, то он рассказал своему камердинеру. Тот охотно поделился всем, что знал, ведь я куда щедрее дорогого брата. И у меня появилось описание внешности дамы, дарившей деверю ласки по сходной цене, ее мнимого мужа и адрес заведения.
Пока я занималась домашними делами, появились люди Рошфора. Вместе с моими слугами получилось солидное подкрепление.
Вскочив в седло буланой лошадки, я повела свой отряд в указанное место.
Место невинных утех располагалось неподалеку от Нового рынка. Когда я увидела грязный кабак и улицу, на которой он стоял, то была откровенно поражена, каким образом мой глубоко элегантный деверь мог вообще забрести в этот район – пристанище всякого сброда.
Не вызывая пока особых разрушений, мы вошли в кабак, делая вид, что незнакомы друг с другом.
Внутри он был еще хуже, чем снаружи. Один бордовый цвет стен чего стоил! Но кабак процветал. Чад и гомон стояли в заведении, почти все столы были заняты. Я потребовала от хозяина отдельный кабинет.
По иронии судьбы, мне досталась та же самая комната, где Винтера облегчили на кошелек и всякую дребедень. Видимо, это был единственно мало-мальски приличный угол. Я с интересом рассмотрела и окно, из которого деверь взывал к миру, пытаясь спасти свои деньги, и дверь, закрывающуюся на крюк, который ему совершенно не понадобился. Веселый рисунок на стенах отдаленно напоминал хоровод обезглавленных куриных тушек.
