– Разошлись во мнениях. Я – в ресторан обедать, а они – в кабактерий.
– Куда?
– В общественную столовку.
– Для ресторана у них денег маловато?
– Сельским фельдшерицам в ресторанах делать нечего.
– Завидуешь, что девчата учатся?
– Я завидую?.. Вот сказанул… Да там, где они учатся, я преподавала! – Алена вновь наполнила свой фужер тоником и выпила крупными глотками. – Это девчата завидуют мне, что живу, как принцесса, в отдельной квартире и могу культурно встречаться на своей площади, с кем пожелаю.
– Квартира у тебя славная, – похвалил Голубев. – Неужели сама заработала такую роскошь?
– Прихватизированная жилплощадь от предков досталась.
– Родители умерли?
– С чего бы… Моим мутер унд фатер всего по сорок годиков нынче исполнилось. В Германию предки улизнули. Мама там родственничков откопала. Она потомственная немка.
– А папа?..
– То ли хохол то ли одесский еврей. Мне его национальность до фонаря. Главное, что сама я по паспорту – русская.
– Почему не поехала с родителями?
– По-немецки не ферштею. Учить чужой язык некогда, да и делать мне в дойчланде нечего. Там же сплошная цивилизация. Ни украсть, ни покараулить.
Слава улыбнулся:
– А в России не воруют только дураки и ленивые?..
– В России теперь непочатый край работы и безграничные возможности для заработка. Трудись и разбогатеешь.
Голубев показал на красную «чемпионскую» ленту, висевшую на стене между фотографиями:
– Тусовка – трудная работа?
– Это почетное у фанатов звание завоевала в позапрошлом году, – с гордостью ответила Алена. – Самая удалая тусовщица была в Новосибирске. Имею коллекцию автографов всех эстрадных звезд, побывавших здесь с концертами. Даже жгучий красавчик Филипп Киркоров в моем заветном альбомчике расписался.
– Слышал, будто Вика Солнышкина влюблена в него…
– Раньше аж млела. Готова была безропотно лечь под красавчика. Полгода умоляла меня раздобыть ей Филькину фотографию с автографом, а потом, когда тот, хохмач, отмочил свадебную оперетту, со злости сожгла мою добычу. Из-за автографа и дружбу со мной водила. А так мы – разные натуры. У меня от ветра перемен… душа болит, а сердце плачет. Вика же, как деревянная матрешка. Ей что социализм, что капитализм – одна буза. Считай, до семнадцати лет была тихой маменькиной дочей.
– А с семнадцати годов губит девушку любовь?
– Мамин телохранитель на восемнадцатом годке чуть ее не загубил. Если бы Алла Аркадьевна хоть на минуту опоздала, дочь запросто лишилась бы невинности. Азер уже подмял девочку под себя, как резиновую куколку. После того случая Вика и смоталась учиться на фельдшерицу.
– Кто такой Азер? – для уточнения спросил Голубев.
– Азербайджанец Сурен Абасов, который Аркадьевну охраняет. Вика его так звала.
– Что он за человек?
– Разведчик эрогенных зон.
– Ловелас?
– Хуже. Половой стервятник. Ему, что маму до изжоги ублажать, что дочку мимоходом трахнуть. Никакой разницы.
– Алла Аркадьевна живет с ним?
– Живут они врозь. Встречаются только для стыковки. После отъезда Вики Сурен, как мартовский котяра, тут блудил, а Алла Аркадьевна от любовной страсти даже лицом подурнела, бедняжка.
– А теперь?..
– С апреля стервятник не появляется здесь. И Аркадьевна последнее время – сплошная шанель со сникерсом.
– Это как?
– Ну ты, друг, точно – бамбук. «Шанель» – это фирмовые французские духи, а «Сникерс», надеюсь, знаешь?
– «Сникерс» знаю, даже могу отличить его от «Тампакса», – скороговоркой сказал Слава.
Алена расхохоталась. То ли оценила юмор, то ли посчитала собеседника круглым дураком. Последнее для Голубева было выгоднее. В разговоре с «дураками» люди могут ляпнуть такое, чего умному никогда не скажут. Продолжая и дальше играть роль простака, Слава поинтересовался у Алены, чем вызвана перемена в отношениях Аллы Аркадьевны с Суреном Абасовым, но Алена этого не знала.
