Австрии непосредственно или через своих вассалов держать в порабощении Италию?»
В итальянской части «Путевых картин», где никогда не упускается мысль о Германии, где все пронизано прямыми или скрытыми параллелями между Германией и Италией, естественным образом появляются немецкие темы и характерно-немецкие фигуры, и в конце концов в «Луккских водах» они едва ли не вытесняют чужеземный материал. Маркиз Гумпелино и его слуга Гиацинт, возникнув на итальянском фоне, приносят с собой живейшие напоминания о городе Гамбурге, а вслед за ними, с главы десятой, возникают тени графа Платена, его поэзии и мюнхенского круга аристократов и клерикалов, с которым Гейне сочетает Платена. Гиацинт, Гумпелино, Платен становятся в «Луккских водах» фигурами решающего значения.
Крайне любопытно, что и Гумпелино и Гиацинт писаны с живых моделей. Гумпелино — гамбургский банкир Христиан Гумпель, вскользь и весьма ядовито упомянутый уже в «Путешествии по Гарцу» (стр. 48), а затем подробно, в духе безжалостной сатиры, без называния имени, описанный в «Книге Ле Гран» («толстый миллионер» — см. гл. XIV). Гиацинт — маленький делец и торговый посредник, агент гамбургской лотереи, носивший звучное имя Исаак Рокамора. Гейне распорядился обоими весьма независимо: переселил их в Италию, поставил в неожиданные положения, соединил их друг с другом, тогда как неизвестно, встречались ли они в действительной жизни когда-либо лицом к лицу. «Толстый миллионер» в «Книге Ле Гран», очевидно, ближе к действительному Гумпелю, чем герой «Луккских вод». Сам Гейне представляет нам своего героя в его натуральном виде, и рядом дается другой вариант, со всяческими уклонениями от того, что давали подлинные факты. Он не выдает гротеск за подлинный портрет, но сопоставляет и то и другое.
Гамбургский банкир невыгодно показан на фоне итальянского общества, куда он вхож. Итальянцы Луккских вод беззаботны и даже бесшабашны, они берегут себя для дела нации и поэтому более чем небрежны к собственным повседневным делам. Немецкий бюргер стремится предстать перед ними артистической натурой и не может скрыть, что он до мозга костей прозаичен, ни на минуту не перестает подсчитывать в уме доходы и расходы. Важнее всего то, что итальянцы презирают современный политический порядок, немецкий же бюргер низкопоклонничает перед ним, «нацепил» на себя дворянский титул и старается превзойти в лойяльности самых верных слуг режима. Маркиз Гумпелино — мещанин во дворянстве эпохи Реставрации. Эрнст Эльстер с известным основанием напоминал о герое «Сатирикона» Петрония — жирном откупщике Тримальхионе, возмечтавшем о равенстве с римской аристократией. Петрония Гейне знал и ценил.
Маркиз Гумпелино поклоняется поэзии графа Платена по тем же мотивам угодничества перед старинной аристократией, — и сам Платен и стихи Платена кажутся гамбургскому биржевику высочайшим проявлением культуры.
Граф Август фон Платен-Галлермюнде (1796–1835) был поэтом с некоторым дарованием. Но поэзия его, академическая, формально-изощренная, не могла притязать на сколько-нибудь живое значение. Платен-стихотворец весь ушел в метрические изыски, он писал античными размерами, он следовал размерам персидских поэтов, подражал Пиндару, подражал Гафизу и никак не мог сделаться поэтом немецким, способным сказать немцам-современникам нужное им слово. Даже позднее, в 30-е годы, когда он сочинял в защиту революционной Польши свои «Польские песни», и тогда он все же был верен обычному направлению своей поэзии, — в «Польских песнях» слишком много заботы о мастерстве стиха и слишком мало гражданской воодушевленнсти. Немецкие аристократы свои выступления в литературе рассматривали как благодеяние, как милость, оказанную нации. Граф Платен раздражался по поводу равнодушия немецкой публики, не ведающей, кому ей надлежит поклоняться; впрочем, от необыкновенной спеси он нередко переходил к самой малодушной оценке собственных возможностей. Постоянно он вступал в литературную полемику, третируя своих литературных современников, как мелкую рать, которая присвоила и разделила между собой лавры, по закону принадлежащие ему одному. Он сочинял в драматической форме литературные сатиры — «Роковую вилку» (1826), комедию, направленную против авторов «драм судьбы» и, наконец, «Романтического Эдипа», где были задеты Карл Иммерман и Гейне, в возмездие за эпиграммы, приложенные к «Северному морю». Эти эпиграммы привели Платена в бешенство. Он грозился «раздавить» Гейне, посмевшего, как он утверждал, оказать неуважение тому, кто «явственно более велик». Платен был столь самонадеян, что пустился в литературную полемику, даже не потрудившись узнать, кто такие его противники. Он чуть-чуть был знаком с произведениями Иммермана, названного в «Эдипе» Ниммерманом, а из Гейне так и не прочел ничего, зная о нем только по слухам. Комедия «Романтический Эдип» была опубликована в 1829 году, как раз когда Гейне был занят писанием «Луккских вод».
В «Луккских водах» Платен получил жестокий и сокрушительный отпор, причем свою полемику Гейне вынес далеко за пределы личных отношений двух литераторов. «Луккские воды» были восприняты в Германии как беспримерный литературный скандал. Из-за полемики о Платеном Гейне разошелся даже с близкими друзьями, отказавшими Гейне в сочувствии. В прессе завывали враждебные голоса. Не желали простить Гейне, зачем он, отвечая Платену, развернул в полную силу свой талант сатирика. Сам Платен провоцировал Гейне на уничтожающую личную сатиру, ибо своего «Эдипа» Платен сочинил по образцу комедий Аристофана, очень бесцеремонных в отношении реальных личностей и дерзко разоблачающих личные дела и отношения. Однако у Платена ничего, кроме педантического опыта, на этот раз в аристофановском роде, не получилось. Но он вызвал к жизни дух сатиры, его противник владел оружием сатиры превосходно, и Платен был наказан по заслугам. К тому же именно сатира аристофановского стиля была призванием Гейне. Платен хотел аристофановских бичей для Гейне, и получил их сам.
Если не всегда прав Гейне, прямо отождествляя Платена с мюнхенскими ретроградами, то он безошибочно определяет социальный характер литературной деятельности Платена. Те или другие либеральные мотивы, позднее появившиеся у Платена, ничего не меняют в оценке, которую Гейне дал его литературному направлению. Гейне убедительно доказал, что Платен — это мертвая культура, враждебная культуре демократической, и что ни в вопросах культуры, ни в вопросах эстетики нельзя с Платеном идти на мировую. Поэзия для Платена — замысловатая ненужность, для Гейне она непосредственный голос, идущий из народной жизни и обращенный к ней. После полемики Гейне неоднократно производились попытки возродить в немецком искусстве и в немецкой культуре направление Платена, в разных обликах появлялись последователи его — «платениды», как уже Гейне их именовал. Настоящий смысл спора Гейне с Платеном — борьба за демократическую культуру, за демократическое слово в поэзии, за живую и полную связь с общественной действительностью, за здоровое отношение к жизни, против моральной и физиологической изломанности Платена, против его эстетства, против его отъединенности и его неспособности проникнуть в реальную жизнь современности, в ее главные дела и в ее драматизм.
Во французском издании 1834 года конец «Луккских вод» (от XI главы и далее) опущен, а граф Платен иносказательно именуется «графом Рамлером младшим» (le comte Ramler le jeune).[194] Быть может, Гейне считал, что для французов неинтересно углубляться в его полемику с Платеном; быть может, Гейне сделал здесь некоторую уступку. Как бы то ни было, не в личных счетах с графом Платеном суть этой полемики. От принципов, которые Гейне защищает в «Луккских водах», борясь с графом Платеном, Гейне до конца жизни не отказывался.
Путешествие от Мюнхена до Генуи
