ловится ли сигнал, не нажал ли я случайно кнопку выключения, но все было в порядке. В конце концов мне надоело то и дело тягать его из кармана, и я взял аппаратик в руку. Не знаю, как насчет догонять, но ждать для меня – настоящая пытка. Время в моем сознании превратилось в какой-то густой резиноподобный кисель, тянущийся, как жвачка изо рта. Напротив же, истинное, реальное время, отмеряемое стрелками часов на руке и на стене, неслось, будто бы с удвоенной скоростью. Когда я вновь посмотрел на циферблат, уверенный, что прошло не больше пяти минут, часы показывали уже четверть третьего. С момента перевода денег прошло уже больше десяти минут. Черт, почему же они не звонят? Я, как пантера в клетке зоопарка, мерил шагами операционный зал, в котором уже никого, кроме меня, не было, вдоль и поперек, и по диагонали. Я заметил, что за банковской стойкой к моей операционистке подкатил клерк с какой-то тележкой, и по кивку ее головы понял, что это привезли наличные. Черт, может быть, взять их, а то времени до закрытия остается все меньше и меньше? Нет, надо еще подождать. Еще немного. Я подошел к окну, – там за столиком кафе грустно и одиноко сидела Таша. Она, словно ждала, перехватила мой взгляд и широко распахнула глаза, безмолвно вопрошая: «Ну, как там?» Я улыбнулся и сложил пальцы в кольцо – все о’кей, хотя на самом деле совершенно не был в этом уверен. Скорее – уже наоборот. Часы на стене мелодично пробили половину. Операционистка в окошке вопросительно подняла брови. Господи, что же случилось, почему нет звонка?!
Мобильник зажужжал в руке настолько неожиданно, что прежде, чем впечатать аппарат себе в ухо, я чуть не выронил его. «Глеб Аркадиевич, – услышал я тот же, что и в самый первый раз, нераспознаваемый металлизированный голос, – срочно позвоните на телефон Степанова! Повторяю, срочно позвоните на телефон Степанова!» И телефон замолчал. Черт, что у них там происходит? Вроде бы, договаривались ему не звонить! Но, слава Богу, хоть кто-то прорезался! Я начал шарить по записной книжке телефона, от волнения никак не находя нужный номер, пока, наконец, не вспомнил, что Лорик – последний, кому я звонил, и что надо всего-то повторить вызов. Соединилось практически мгновенно и, вроде бы, сразу же ответили, но после этого повисла странная тишина, как будто трубку зажали ладонью. Я уже подумал, что соединение сорвалось, как вдруг в телефоне раздался какой-то всхлип, и странно-измененный, но тем не менее прекрасно узнаваемый голос Галины произнес:
– Глеб, Глеб, это ты?
– Да, да, Галя, это я! – закричал я в трубку так, что все операционистки в своих окошечках, как по команде, повернули головы ко мне. – Как у вас дела, как Юлька? Вы где? Вы едете домой? Где Лорик? Почему у тебя такой странный голос!
– Как много вопросов, ты задаешь много вопросов, – заторможенно, как медиум на спиритическом сеансе, ответила Галина. – Я не знаю, на какой отвечать.
Господи, что это с ней? У нее в голосе интонации, как у пацанов с площади Трех вокзалов, обнюхавшихся клея! Но вопросов, пожалуй, действительно слишком много.
– Галя, что с тобой? – выбрал один я.
– Я… не зна-ю, – совсем в растяжку заговорила жена. – Я… спала.
– Ладно, дай трубку Лорику, – отчаявшись добиться хоть что-нибудь от благоверной, скомандовал я.
– А Лорика нет, – удивленно как-то ответила Галина. – Лорик умер.
Меня словно ударило по голове чем-то мягким, но очень тяжелым.
– То есть, как – умер? – ничего не понимая, напустился на жену я. – Когда умер, от чего?
– Недавно, может быть, час назад, или меньше. Я не знаю, сколько я спала, – с натугой человека, пытающегося что-то вспомнить, сказала Галина, и после паузы добавила: – Он не сам умер, его убили.
Пол поплыл куда-то у меня из-под ног, и я без сил опустился на так кстати оказавшуюся рядом банкетку. Все смешалось у меня в голове, мысли закружили в вихре полнейшего непонимания того, что происходит.
– Кто убил, как? – с огромным трудом выдавил я из себя хоть один внятный вопрос.
– Его застрелили, – спокойно ответила Галина. – Он лежит там, у него нет глаза.
– Кто-о? – прохрипел в трубку я. – Где – там лежит? А вы-то где?
– Я его не знаю, – все так же ровно продолжала отвечать Галина. – Он везет нас с Юлькой куда-то. Он велел сказать, чтобы ты делал все, что тебе скажут.
И связь оборвалась. Я застыл, вслушиваясь в мертвую тишину в трубке, и только через несколько секунд отнял ее от уха. Мои пальцы, сжимавшие аппаратик, побелели от напряжения. Я был в состоянии, которое ближе всего можно описать словами «паралич сознания и воли». Я верил и не верил тому, что только что услышал от жены, но, в любом случае, ничего не понимал. А еще – я не знал, что мне делать. Я стоял, и тупо смотрел на давно погасший дисплей телефона. «Господи, да надо же перезвонить!» – пришла в голову спасительная мысль. Секундное дело, но в трубке на сей раз зазвучал не Галинин голос, а до боли знакомое: «Телефон абонента выключен, или находится вне зоны действия сети». Проклятье! Безумно захотелось взять, и с диким воплем отчаяния шваркнуть трубку об пол. От неминуемой дезинтеграции на мельчайшие составляющие телефон спасло только то, что он опять зазвонил. Это опять был то же механический голос:
– Если вы чего-то не поняли, Глеб Аркадьевич, то я поясню вам, – вкрадчиво начал он. – Ваша жена и дочь – у меня. Небезызвестный вам Лорик пытался вести со мной двойную игру, и поэтому он теперь мертв. Такая же участь может постигнуть вашу семью. Если вы этого не хотите, вам необходимо перевести три миллиона долларов на счет, который я вам сейчас продиктую…
– Но ведь я уже перевел деньги, – прошептал я не потому, что хотел говорить тихо, а потому, что у меня перехватило дыхание. – Они должны были уже поступить к вам. Я сделал все, как мы договаривались…
– Вы плохо поняли, – оборвал меня голос, – и тратите много времени на пустую болтовню. Повторяю в последний раз: Лорик мертв, и с ним умерли все договоренности. Скажу вам по секрету – деньги-то вы может быть, и перевели, но получить их мог только сам Лорик, так как только он знал пароль. Так что меня они не интересуют. А вот ваша семья у меня, и их жизнь стоит три миллиона долларов.
– Вы с ума сошли! – прохрипел я. – Вы хотите забрать у меня все?!
– Все? – засмеялся голос. – Все? Все, что у тебя есть, уже у меня!
Да, точно. Все, что у меня есть, реально есть в этой жизни – это Галина и Юлька. Два человека, две женщины, которые мне доверяют, и которым сейчас нужна моя помощь. Они – самое дорогое, что у меня есть, но они могут погибнуть. Если этот металлизированный шлепнул своего сообщника Лорика, то разве он остановится перед тем, чтобы убить еще кого-то? Единожды решившись, дальше скользишь, как с ледяной горки – не остановиться… А то, что он требует в обмен на них – всего лишь деньги. Хорошо еще, что они у меня есть! Но ведь если бы их не было, не было бы всего этого ужаса! Отдать, отдать их все к чертям собачьим! Как до них было все ясно и просто! Но, может быть, можно все-таки сохранить хоть что-то?
– А два, или, скажем, два с половиной миллиона не могло бы вас устроить? – начиная чуть-чуть приходит в себя, и обретая способность думать, предельно вежливо спросил я.
– Вы торгуетесь? – изумился голос. – А ведь, между прочим, банк закрывается через пятнадцать минут. Хотите, я скажу, что будет с вашей дочерью, если вы не успеете до трех часов перевести деньги?
Я замер, боясь даже дышать.
– Если через пятнадцать минут деньги не будут на моем счете, который ты, жадина, даже еще не записал, – продолжил он, – то вместо нормального места со всеми удобствами, куда их сейчас везут, я посажу твою дочь в подвал, кишащий крысами, и оставлю до понедельника без света, еды и питья. А в понедельник утром, чтоб ты знал, как торговаться, тебе спецпочтой прямо к открытию банка доставят конверт. Что ты хочешь, чтобы было в этом конверте – палец или ухо? Без чего по-твоему твоей дочурке легче будет жить на свете? А когда я буду делать
Говоря эти страшные, чудовищные, непостижимые вещи, голос со своих обычных обертонов перешел на свистящий змеиный, вселяющий ужас шепот, но в моем сознании он рос, крепчал, заполнял своим странным металлическим бенцем все пространство у меня под черепной коробкой. Это был не просто шепот, и не просто голос. Это был Голос, и суть того, что он тихо и спокойно говорил, снова напрочь парализовала во мне всякое желание сопротивляться. Он был сейчас моим повелителем и владыкой, и я готов был сделать все, что он прикажет. Потому, что когда он замолчал, у меня в ушах осталось странное эхо, в котором я
