четко различил чей-то крик боли и ужаса. Детский крик. Я закрыл глаза, сильно, до сполохов, сжав веки. Открыл. Все плыло и вертелось перед глазами. «Наверное, так от психологических пыток люди сходят с ума», – подумалось мне, пока я, не ощущая под собой ног, прямо с телефоном у уха подходя к окошку моей операционистки.
– С вами все в порядке? – встревожилась она, увидев мое лицо.
– Да, спасибо. Я хочу сделать еще один перевод, – сказал я ей по-английски, а в трубку ответил: – Нет, не надо. Не надо продолжать, не надо ничего этого делать. Пожалуйста. Диктуйте реквизиты.
– Поздравляю, Глеб Аркадиевич, вы в очередной раз сделали правильный выбор! – усмехнулся Голос. – Записывайте.
Я автоматически, ни о чем не думая, заполнил под диктовку Голоса заявление о переводе, совершенно машинально отметив в голове, что деньги идут в еще одну офшорную зону, – на сей раз на Кипр. Уже привычно набрал на клавиатуре секретный код, ни мига не раздумывая, нажал на Enter. В голове пусто и громко звенело.
– Я перевел деньги, – сказал я в трубку. – Что мне делать дальше?
– На самом деле я ведь не знаю, перевел ты деньги, или нет, – вкрадчиво ответил Голос, – потому, как мой банк уже час, как закрылся. Видишь ли, время в Никосии по сравнению с Женевой на час вперед. Так что до понедельника придется тебе посидеть в гостеприимной Швейцарии.
– Но я не могу…, – почти закричал в трубку я.
Я хотел сказать, что сойду с ума – два дня сидеть здесь, находясь в полном неведении относительно судьбы Галины и Юльки, и много чего еще, но Голос перебил меня:
– Я говорю тебе, сиди там! – рявкнул в трубку он. – И не вздумай возвращаться, пока я не разрешу! Прилетишь раньше, и твои об этом горько пожалеют. То же самое, если позвонишь ментам или кому угодно другому, и здесь начнутся хоть какие-то шевеления по их поиску. Будешь хорошо себя вести и во всем меня слушать, – скоро, может быть, уже во вторник сможешь сам забрать их. Завтра позвоню тебе и дам тебе с ними поговорить. Но не обессудь, если тебя не окажется там, где ты должен быть. Ну, все понятно?
С ответом я колебался недолго, потому что долго думать, не отвечать стало страшно.
– Да, – ответил я, – все понятно. Можно один вопрос?
– Что еще? – недовольно ответил Голос.
– Скажите, почему моя жена так странно со мной разговаривала?
Голос помолчал пару секунд, словно раздумывая, отвечать наглецу, или нет, но все-таки снизошел:
– Действие наркотика, который ей укололи, еще не закончилось. – И добавил, коротко и зло усмехнувшись: – Еще одна причина для тебя быть послушным, если не хочешь, чтобы твоя благоверная подсела на иглу до конца своих дней.
И отключился.
– Вы будете снимать наличные? – спросила операционистка. – До закрытия банка осталось пять минут.
– Да, буду, – сказал я только для того, чтобы что-то ответить.
Потому, что о чем она меня спрашивает, я не понимал.
Глава 10
Ниспровержение идолов
Пятница, вторая половина дня
Я вышел на улицу, и вращающиеся двери, крутанувшись последний раз, замерли у меня за спиной, – банк закрылся. Было солнечно и тепло. По небу, светло-голубому, как застиранные джинсы, пробегали редкие завитки облаков. Я поднял голову вверх, и зажмурился от света яркого дня. И удивился тому, что здесь, снаружи, все было по-прежнему. День, ветер, солнце, небо. Потому, что во мне за тот неполный час, который я провел в банке, все изменилось. Изменились мои представления о добре и зле, вернее, о том, что пути мои и зла никогда не могут в этой жизни пересечься. Изменилась моя оценка реального и нереального. Хотя эта оценка начала меняться еще неделю назад, когда реальными вдруг стали классические сказочные сюжеты о найденыше, оказавшемся в итоге принцем, и о бедняке, на которого свалилось несметное богатство. А теперь, когда это богатство непостижимым образом улетучилось, когда Мерседес опять стал тыквой, а доллары – черепками, сказка превратилась вообще в полнейший сюр с полотен Дали. Да и сам я изменился. Со мной только что сотворили такое, что многие морально-этические барьеры, устойчиво долгие годы жившие внутри меня, рухнули. Потому, что с привычными оценками категорий-антиподов типа «добро-зло» или «черное-белое», что-либо противопоставить страшной, беспощадной, злой силе, обрушившейся на меня, было невозможно. А то, что сидеть, сложа руки, если я хочу снова увидеть Галину и Юльку, нельзя, мне было совершенно очевидно. Оставалось ответить самому себе на ужасный в своей беспощадности вопрос: «А что ты, собственно, можешь?» С этой мыслью я открыл глаза, и двинулся через дорогу к поджидавшей меня за столиком Таше, на ходу пытаясь сообразить, как же ей объяснить то, что произошло? А объяснять было что.
Увидев, что я вышел из банка, Таша вскочила с места, и так стоя ждала меня. На столике перед ней стояла недопитая чашка кофе и полная пепельница. Надо думать, швейцарский сервис не настолько ненавязчив, как наш московский, – так сколько же она выкурила за этот час – пачку, больше? Да и без этого было видно, что она ужасно нервничала. Как ни пытался я всем своим видом показать, что все в порядке, ее глаза были полны тревоги. Да, вряд ли мне надо даже пытаться ее обмануть, – слишком тонко она чувствует мое внутреннее состояние. Я подошел, обнял ее за плечи и чмокнул в холодную щеку.
– Все в порядке? – с надеждой в голосе спросила она. – Тебя так долго не было.
От необходимости сразу же отвечать меня спас официант, мигом отреагировавший на появление за столиком нового клиента.
– Скажи ему, чтоб принес водки сто пятьдесят грамм в большом бокале, – попросил я Ташу, подумал, и добавил: – И еще сто в графине.
Таша перевела. Гарсон, похоже, плохо понимал по-английски, потому что переспросил: «Уодка??» – «Уи, водка?», – на его родном языке подтвердила Таша. Но гарсон не уходил, глядя то на меня, то на Ташу. Я уже хотел было его послать, но тут французский сын швейцарского народа, видимо, найдя объяснение происходящему, радостно вопросил: «О, мсье ля рюс?» Даже при всем своем миноре я не удержался от улыбки и кивнул: «Ля рус, ля рус, водку неси!» Официант, найдя, наконец, объяснение тому, как это можно трескать водяру такими порциями, радостно умчался исполнять заказ, а я молча уставился на Ташу.
– Нет, Ташенька, не все в порядке, – наконец, после долгой паузы выдавил из себя я. – Скорее, наоборот, все не в порядке.
У Таши, допивавшей свой остывший кофе, затряслась в руке чашка.
– Что случилось? – не своим голосом спросила она. – Хотя, наверное, я знаю. Эти люди, которые подсматривали за нами, они отняли у тебя деньги?
Мне показалось, что произнося слова «эти люди», Ташу покоробило.
– Ну, в общих чертах, да, – ответил я, а про себя с тоской подумал: «Если бы только деньги!»
Таша закрыла лицо руками и замерла. Глядя на ее отчаяние, я вздохнул, и подумал, что сейчас, прямо в эту секунду, самым ужасным для меня было то, что пятидесяти-то тысяч долларов в банке мне не дали! Когда операционистка объявила мне, что после двух переводов у меня на счете не осталось полтинника, который я затребовал наличными, я сначала не понял, как это может быть, и только кивнул, чтоб давала, сколько есть. «Не хватает совсем немного, – успокоила меня она, – всего восемьсот долларов». Только потом, рассовывая пачки баксов по карманам пиджака, я допер, что и нал, которым снабдил меня Шуляев на дорогу, и билеты на самолет сюда, в Женеву, – все это было оплачено уже из моих денег, из наследства. Ну конечно, – было шесть лимонов пятьдесят с чем-то тысяч, минус, наверное, тысячи две с половиной или около того, – все сходится. В кошельке осталась штука зеленью и четыреста с мелочью франков, – черт, как можно меньше, чем за сутки, потратить пятьсот франков с лишним? Осатанеть можно! Короче, баланс неутешительный – примерно пятьдесят с половиной штук грина, и ни центом больше. Деньги-то сами по себе большие, и вполне хватает, чтоб заплатить за Ташину операцию, но ведь нужно еще жить здесь хотя бы какое-то время, нужны деньги на обратный билет до Москвы, – ведь когда-нибудь мне разрешат же вернуться! А отель, интересно, оплачен, или нет? Судя по балансу, похоже, что нет. Сколько, интересно, стоит в сутки наш номерок в «Нога-Хилтоне»? Баксов четыреста, или больше? В общем, кроме денег на операцию еще нужно не меньше пяти штук. Да, блин, вот это попадалово! Что же делать – поговорить со
