некоторую информацию и указания от моего друга, инспектора Римингтона, который раньше был моим коллегой, а теперь занимал оставленный мною пост. Постепенно я пришел к результатам, которых не сообщал никому, так как знал, что навряд ли кто-нибудь в Скотланд-Ярде согласится со мной. Я пришел к заключению, что большинство нераскрытых преступлений должно быть приписано одному лицу, или вернее - одной банде преступников, подчиняющихся одному руководителю.
Привычный инстинкт, выработавшийся в течение моей долгой полицейской деятельности и ставший моей второй натурой, заставил меня взяться за поиски этого ультра-преступника.
В ноябре 19... мне показалось, что верный след найден. Три преступления были, по моему мнению, организованы одним и тем же лицом. Первое - крупная кража драгоценностей у фирмы Хенсон и Уотт на Риджент Стрит, во время которой при исполнении своих обязанностей был застрелен ночной сторож. Второе - нападение на курьера, совершенное в поезде, шедшем из Лондона в Дувр. Тогда были похищены ценные бумаги. Курьер был ранен, и хотя после шестимесячного лечения оправился, все же не мог дать толкового объяснения происшедшему. Ценные бумаги были перепроданы в Южной Африке со значительным убытком.
Третье - похищение алмазов в вилле лорда Вендерли в Парк-Лейне, причем лорд Вендерли был серьезно ранен одним из нападающих, которого он не успел разглядеть.
Были еще другие преступления. Я подозревал, что они связаны с вышеупомянутыми. Но те три (по некоторым причинам я пришел к такому убеждению) возникли в одном и том же мозгу. Итак, я поставил себе целью уличить этого человека, и, наконец, пришел день, когда я был почти уверен, что могу издать приказ о его аресте. Не стоит перечислять свидетельствующих против него обстоятельств, убедивших меня в конце концов, что он замешан в этой истории. Довольно, если я скажу, что после трехдневного наблюдения я нашел, что человек, который под именем Томаса Пэгсли имел в Бермондси кожевенный склад и вел, по-видимому, безупречную жизнь в Брикстоне, был как-то связан с этими преступлениями.
Меня поразило, что дела на кожевенном складе велись очень небрежно, и что он часто уезжал из Лондона, но поездки его были направлены вовсе не в те местности, где он мог бы сбыть свой товар. Он часто отсутствовал больше месяца, причем его хозяйка ничего не знала о его местопребывании. Последняя была женщиной почтенной во всех отношениях. Он жил в ее доме уже два года, и она не имела ни малейшего представления о его делах.
Я поселился по соседству, и мне легко было выведать все, что она о нем знала. И одно-два обстоятельства, которые она упомянула, укрепили меня в моем подозрении. Я поделился ими с Римингтоном, и решено было его арестовать.
Никогда еще арест на был так бездарно задуман и выполнен, как этот. Инспектор, которому Римингтон поручил это, прибыл со своими подчиненными в Брикстон на час позже назначенного времени, задержал Пэгсли на улице, - и ему пришлось слишком скоро выяснить, с какого рода человеком он имел дело. Не успел он произнести и полдюжины слов, как покачнулся, так как пуля продырявила ему плечо. Его спутники прислонили его к воротам, намереваясь потом схватить Пэгсли. Но его уже и след простыл.
Изумительная ловкость этого человека нашла в этот день наилучшее себе применение. Каким-то необычайным образом он, казалось, исчез с лица земли. При обыске его книг не нашли никаких записей, служащий его бюро, честный человек, знал только, что его хозяин предпринимал многочисленные поездки, имевшие целью получить новые представительства за границей. Мы нашли достаточную сумму денег, чтобы уплатить по всем его обязательствам, но о нем самом не было ни слуху, ни духу.
Тот день, когда был ранен инспектор, и человек, который меня так живо интересовал, скрылся таким необъяснимым образом, - этот день замечателен (для меня) еще другой случайностью.
Недовольный неудачным исходом моего шестимесячного расследования, я решил выкинуть это происшествие их головы и поехал в Вокинг играть в гольф.
Секретарь клуба представил меня господину по имени Джемс Стэнфилд, жившему поблизости. Мы сыграли партию, которую я причисляю к лучшим, когда-либо сыгранным мною. Стэнфилд был очень молчалив, но отнюдь не угрюм. Он выглядел лет сорока и, казалось, был весь поглощен игрой. Он делал каждый удар с доходившей до смешного заботливостью и с изумительной точностью. Он никогда не догонял шара далеко вперед, но лишь настолько, чтобы прибить его к месту назначения. И из 80 ударов, которые составляли партию, я не запомнил ни одного, который был бы чересчур сильным или чересчур слабым. Он побил меня на 17-м отверстии, и, когда мы при 18-м ударе стояли друг против друга, случилось нечто, придавшее еще большую тревожность этому богатому событиями дню.
Направо от нас был кустарник, через который, как мне сказал мой партнер, находившийся слева от меня, первый обнаружил то, что встревожило собаку. Он вскрикнул, и я поспешил к нему. На спине лежал человек с раскинутыми руками и маленьким синим отверстием во лбу. Он был мертв, но еще теплый, - и, по странной случайности, я сразу узнал его: это был один из сыщиков, которым утром на Уолертон Роуд не удалось арестовать человека, проживавшего под именем Томаса Пэгсли.
***
Как раз перед обедом, в четверг 3 ноября, снова неожиданно появился мой хозяин. Я не удивилась. За ночь до этого я видела его во сне, и мне казалось невозможным, чтобы он не появился после моих ежедневных горячих молитв. Увидев, что он входит в сад, я почувствовала дикую радость. Если бы он увидел меня в эту минуту, он бы все узнал и понял. Но, пока он подошел, и когда я впустила его, мое самообладание вернулось ко мне. Я, вероятно, показалась ему только обыкновенной, хорошо воспитанной и умеющей держать себя горничной. Он переоделся и сейчас же ушел играть в гольф. Войдя в комнату, чтобы почистить и убрать снятое им платье, я нашла, что он повесил его в стенной шкаф, и по-видимому, запер его. Это открытие, которому предшествовали многие другие, дало новый материал моим размышлениям. Я решила внимательно прочесть завтра газету. Мне становилось все яснее, что в жизни моего господина было нечто, что он боязливо скрывал от света. Я еще более убедилась в этом, когда нашла в верхнем ящике, который он открыл, чтобы выбрать галстук, заряженный револьвер, который он туда спрятал. Купец, имеющий в Сити бюро, а также виллу, дающую ему возможность играть в гольф за городом, обычно не носит с собой заряженного револьвера. Мое сердце возбужденно билось, когда я взяла в руки револьвер и играла им. Я забыла равнодушие моего хозяина ко мне. Я не считалась с тем, что он никогда не уделил мне лишнего взгляда, несмотря на то, что я красива и по пальцам обеих рук могла бы насчитать своих поклонников, восхищавшихся моим лицом и фигурой. Все же я надеялась завоевать его сердце, если бы мне удалось подойти к нему поближе. Я чувствую это, хотя никогда не думала ничего подобного о каком- нибудь другом мужчине. Я думаю, что он, по своей натуре, холоден и неприступен.
Если бы он только подозревал, какая пламенная страсть к нему пожирает меня день и ночь, он сбросил бы свою холодную, таинственную маску и уделил бы мне в своей жизни место, по которому я тоскую.
Я стояла все еще без всякого дела в его комнате и смотрела на запертый шкаф, когда, к моему удивлению, вошел мужчина - худой, неприятной внешности, с впалыми щеками и щетинистыми рыжеватыми усами. Я не легко пугаюсь, но меня кольнуло в сердце, когда он запер за собой дверь.
- Что вам нужно? - спросила я резко, - как вы посмели войти сюда?
Он строго посмотрел на меня, и я тотчас же поняла, что ошибаюсь: он не был, как мне показалось вначале, одним из моих поклонников, которых мне с большим трудом удавалось держать на расстоянии.
- Сударыня, - начал он, - я полицейский чиновник. Вы производите впечатление благоразумной девушки. Ответьте добросовестно на мои вопросы, помогите мне в исполнении моего долга, и вы будете вознаграждены.
Я несколько минут молча смотрела на него. Не думаю, чтобы я покраснела или как-нибудь иначе выдала испуг, охвативший мое сердце. Мой господин был в опасности. Я лихорадочно думала: 'Как спасти его? Как спасти его?'
- Ваш хозяин вернулся приблизительно час тому назад? - продолжал этот человек, - теперь он ушел играть в гольф? Покажите мне одежду, в которой он вернулся домой.
- Откуда вы знаете, что он переодевался? - спросила я.
- Я видел, как он пришел и ушел снова, - гласил спокойный ответ. - Это спальня, не так ли?
- Конечно, - подтвердила я.
- В таком случае, платье, которое он снял, вероятно, здесь. Где же оно?
- Не знаю. Я сама искала его и хотела только что посмотреть в ванной, не оставил ли он его там.
Он направился к ванной комнате и вошел туда.
