это для них хуже погибели? Прежде Шеврикука думал только о Гликерии, действия же ее прислуги не оценивал, теперь его негодований заслуживала и Дуняша, и эта стерва дурачила, обманывала его, держа за болвана. Но болваном он и сам себя признал. Болваном он будет оставаться, если не выбросит из головы и души Гликерию (а с ней и Дуняшу), если не перестанет даже и вспоминать о них. А вот не переставал... Тем более что Дуняша мешала ему истребить память о себе и своей госпоже, появляясь каждый день пусть и вдали от Шеврикуки, но на видимом расстоянии, на улицах, в толпе, в суете, возникающей вблизи Пузыря. А применять отворотные зелья, заклинания на иссушение чувств, силовые снятия наваждения Шеврикука считал делом для себя постыдным и унизительным. Следовало держаться подальше от двух дам, а там, глядишь, дым и растает... А суета в Останкине в ожидании раздачи Пузыря становилась чуть ли не праздничной. На Звездном и Ракетном бульварах на плоские крыши домов по вечерам поднимались духовые оркестры и маршами, в их числе кавалерийскими, взбадривали население. Предполагалось, что накануне раздачи будут проведены салют и фейерверки. Ожидались приезды важных делегаций из богатых стран. Разговоры об этом вызывали скорее тревогу, нежели радость. Вдруг из Пузыря начнут выгребать (или оно станет само выползать) такое, что у иноземных кредиторов слюни потекут и они потребуют экстренной выплаты долгов и, уж естественно, прекратят валютные подачи. Оно, конечно, хорошо бы, чтобы такое выгребли и потекло, но зачем дразнить и печалить дарами Пузыря чужаков, и без того сытых? А потому утверждалось мнение: главные выгребы будут совершаться с соблюдением секретностей и вывозить добро станут в ночное время на секретные же склады. С них и начнут по спискам раздавать Пузырь. Ожидать на бульварных тротуарах своих порций Пузыря с сумками на колесах, с баулами и рюкзаками, с корытами на лыжах могли лишь люди, ущербные умом. Однако их объявлялось в Останкине все больше и больше. Скапливались они не везде, а в местах, где, по их изысканиям и вычислениям, по подсказкам магов, по чуяниям Чумака, и должны были отвориться товарные проемы Пузыря. В скоплениях сумок на колесах сейчас же стали образовываться выстраданные отечественной инициативой очереди со списками и с выведением чернильных номерков на руках. Понятно, списки полагалось перевыкрикивать ежедневно (а где и дважды в день), устраняя из списков сибаритов и безвольных. Опять же по московской привычке естественного отбора переклички устраивались в часы отдохновений метрополитена, тут уж сибарита, лежебоку и безвольного одно удовольствие было выставить из очереди. И в списках еженощно происходило обнадеживающее продвижение к дарам Пузыря. Раздражали очереди являвшиеся к перекличкам в иномарках, с трелями охранных канареек, наглые люди, какие-то то ли хлопобуды, то ли будохлопы, во главе с профессором Облаковым и ненасытной дамой в мехах Клавдией Петровной. Они считали, что должны быть первыми и идти вне списков, потому что свои списки и номерки на руках уже выстояли лет пятнадцать назад, а то и больше в Настасьинском переулке, дом номер восемь. Именно тогда им (за плату!) и был припрогнозирован нынешний Пузырь. А потому Пузырь прежде всего - их, а уж затем - чей-либо еще. Выяснилось вскоре, что эти самые хлопобуды в последние годы много чего уже награбастали, много кого облапошили, места своих служений утеплили, виллы построили, чаще всего на Ривьерах, пробьются и внутрь Пузыря, а в останкинские очереди ездят отмечаться - на всякий случай. Чтобы никакой мелкой добычи не упустить, чтобы ни одна килька от них не удрала. 'Этих - бить будем!' - было общее мнение в очередях сумок на колесах. А так там нарастало единение душ и надежд, по причине ночных бесснежных холодов жгли костры, водили хороводы и предавались воздушным мечтаниям. - Ох! Игорь Константинович, вы вернулись! - бросился к Шеврикуке во дворе Землескреба обрадовавшийся ему Радлугин. - Да, вернулся, - согласился Шеврикука. - Что-то вы не загорели... - Я был на Ямале, - сказал Шеврикука. - Какие же там теперь развлечения? - удивился Радлугин. - Гонки на оленьих упряжках. И на собачьих. - Ну, тогда конечно, - закивал Радлугин. - А 'дупло'? - Он на задании, - сказал Шеврикука. - Но скоро должен появиться. А пока донесения вам придется передавать мне. Из рук в руки. Но незаметно и не прилюдно. - Слушаюсь! - вытянулся Радлугин. - А как с Пузырем? - Бдим, - сказал Радлугин. - Стоим на страже интересов. Доступ в него будет открыт во вторник, в одиннадцать ноль-ноль. Об этом уже сообщили в газетах, по радио, в телевизорах... Ну, вы сами знаете... - Естественно, знаю, - важно сказал Шеврикука. Он хотел было поинтересоваться, каким способом, по сведениям Радлугина, будет осуществляться доступ в Пузырь, если тот по-прежнему бездыханно спит и ничто в себе не открывает. Но промолчал, не желая давать Радлугину повод усомниться в государственной осведомленности Игоря Константиновича. - Рад, что вы бдите и стоите на страже, - поощрил Радлугина Шеврикука. Если что, докладывайте. Через час Шеврикука почти те же слова сам услышал от предпринимателя Дударева. Дударев категорическим образом обрадовался возвращению Игоря Константиновича с Ямала, даже обнял путешественника, вызвав напряжение на лицах двух своих хранителей тела. - Досада-то какая, Игорь Константинович, что вы наши паркетные работы пропустили! - сокрушался Дударев. - Вы же мне о сроках-то не сообщили... - Да-да, это так! Фронт работ открылся внезапно. И мы обещанную вам ставку не отменили и не понизили. Вы все получите. Все! И дом в Подмосковье пока незастеленный... - Застелим, коли надо будет, - пообещал Шеврикука. - Пока порадейте здесь. При Пузыре, - порекомендовал Дударев. - Глаз да глаз за всем, что вокруг. А потом милости просим к делам - в дом на Покровке и в наш с вами Салон. Скоро змею мы соорудим Парадиз. Очень способный змей. Многого от него ждем. Радостной вышла встреча Шеврикуки с Сергеем Андреевичем Подмолотовым, Крейсером Грозным, и его японским другом Сан Санычем. Крейсер Грозный говорил главным образом на футбольные темы, признавая в Игоре Константиновиче достойного знатока, радовался спартаковским удачам и не скрывал собственных своих колдунских удач. - Вы видели, как Тихонов бильярдным ударом мяч загнал 'Алании'? Вы-то, именно вы, можете понять, чего мне это стоило... - А заказчикам сколько это стоило? - Ну... - замялся Крейсер Грозный. - Подштопать тельняшку хватило... - А как ваш змей Анаконда? - из вежливости поинтересовался Шеврикука. - Куражится. Кочерыжится. - Тут Крейсер Грозный нахмурился. - Будто кто-то оказывал на него дурное влияние. Как бы чего не выкинул... Или, может, провиант, по вашим указаниям - с ликерами и водками, отпускают не-тех качеств? Мы-то дегустируем и довольные. Но мы-то привычные. А змей существо тонкое. Вы, Игорь Константинович, как- нибудь взглянули бы на змея. А заодно и подегустировали бы с нами. - Как-нибудь и зайду, - пообещал Шеврикука. - Будем очень признательны, - сказал Крейсер Грозный. И тут глаза его стали знакомо хитрыми. Он подмигнул Шеврикуке и спросил таинственно: - Ну а как вам наши рогатки? - Какие рогатки? - Теперь уже смутился Шеврикука. - Вообще рогатки. И наши, в частности, михайловские. Мы через две недели пускаем с Сан Санычем фабрику рогаток в Михайлове Рязанской губернии. - Откуда же вы столько серебра для них найдете? - спросил Шеврикука. - Не в убыток ли выйдет? - Зачем нам серебро? - удивился Крейсер Грозный. - Если только на сувенирные экземпляры. А так на рогатины пойдет ореховое дерево. В боеприпасы же, полигонные испытания показали, надежнее всего брать катыши клинкера, нашего, Михайловского. Пробивают броню турецких авианосцев. - Серебро-то, оно, - задумался Шеврикука, - видимо, и не всем показано... - Ждем вас в Парадизе змея. И рогатки презентуем. На случай боевых действий. - И Крейсер Грозный опять хитро подмигнул Шеврикуке. А между тем объявленный вторник приближался. По вечерам на улице Королева, на Звездном и Ракетном бульварах, у главного входа ВДНХ теперь происходили народные гуляния, благо что погоды стояли нечаянно бесснежные, теплые и сухие. Подъем духа населения подтверждала музыка духовая, возвышая аппетиты, там и тут дымили мангалы, куры обретали золотистую корочку на вертелах, шипели на сковородках брауншвейгские сардельки, в бумажных бокалах гулявшим предлагались глинтвейны, гроги, жженки и подогретые йогурты. Установили множество елок с разноцветьем гирлянд, будто бы Пузырь имел отношение к Рождеству и Новому году. Или ему отводились обязанности Деда Мороза. Но для явлений Деда Мороза и Снегурочки сроки еще не наступили. Почти не наблюдалось в те дни вблизи Пузыря скандалистов. Всякие сообщества и партии, осознавшие себя под идеей Пузыря и в борьбе за права и льготы, если и шумели теперь, то не в Останкине, а в своих уже приобретенных резиденциях и офисах. Одни лишь так называемые хлопобуды или будохлопы раздражали публику, бузотеря на перекличках и тыча в нос прохожим чернильные номерки. Шеврикука все еще сомневался в способностях Возвышенного управления Справедливой Раздачи вызвать подвиг дружелюбия и бодрости спящего Пузыря в назначенный вторник, а в Москву уже стали съезжаться иноземные делегации и жаждущие зрелищ. В понедельник вечером были произведены обещанные салют и фейерверки, нисколько не обеспокоившие сон Пузыря. И это был государственный салют, а не минометная самодеятельность при смотринах дома на Покровке. Ходили слухи об амнистии, но никакие указы об амнистии изданы не были. Не подтвердились также слухи о награждении футбольного тренера Олега Романцева орденом 'За заслуги перед Отечеством' 3-й степени. За фейерверками Шеврикука наблюдал на углу улицы Цандера и Звездного бульвара. Какие только знакомцы не оказывались в поле его зрения.
Вы читаете Шеврикука, или Любовь к привидению
