Шеврикука, или Любовь к привидению

зашел. - Стало быть, по делу. - От скуки, - сказал Шеврикука. И посмотрел по сторонам, предлагая Гликерии о делах не упоминать. - И какое же у тебя дело? Излагай. И проходи дальше. Куда шел. Здесь еще скучнее. С тобой тем более. Шеврикука смутился. Врезать ей, что ли, снова, дурной бабе? Рука не поднялась. А Гликерия прошествовала мимо него барыней. Какой и была. Барыней! А он стоял перед ней лакеем. Штаны бы на него надеть короткие, чулки и туфли с пряжками, а в руки вместить поднос с чашкой кофе. Идти, идти надо было отсюда, вернуть Горю Бойсу сушеную воронью лапу и более в Дом Привидений - ни ногой! Никогда. Но вдруг опять по дороге станут душить, сдавят и вберут во чрево? Не с монетой ли Капсулы и лошадиной головой связано это? - Ну, милостивый государь Шеврикука? - сказала Гликерия и пилкой убрала нечто лишнее с розового ногтя. - Я жду. Тут и влетела Дуняша-Невзора-Копоть. Голова ее была на месте, папильотки сняты, волосы, густые и пышные, подняты вверх для дневных развлечений. Барышня надела кроссовки, джинсы, белую майку с английскими словами и видом кораллового атолла меж грудей. На шее ее висела цепочка желтого металла и не имелось никаких шрамов. Дуняша жевала бублик. Обрадовала: - Во бублик! Горячий! Гликерия Андреевна, я на кухне их бросила. Хотите принесу? - Нет, Дуняша, - сказала Гликерия. - Не надо. Сейчас мы закончим с посетителем, и я пройду завтракать в столовую. - Мне уйти? - Нет. Разговор пустой и недолгий. - А чего он притащился, идол-то этот, Шеврикука? - осмелела Невзора-Дуняша и заглотала бублик. Пар пошел из ее рта и ноздрей. При этом она и глазищами своими будто бы готова была столкнуть Шеврикуку в пропасть. Прежде он сам отправил бы ее в дальние края, а теперь промолчал. Промолчала и Гликерия, хотя дерзость Невзоры-Дуняши по отношению к гостю, какому-никакому, вышла не по чину. А та, не дожидаясь слов Гликерии или Шеврикуки, поспешила поделиться неотложными чувствами: - Эта отставная прокурорша опять развесила кошачьи штаны и платья как раз в тех местах, где мне летать, ползать и вопить. Отстирать как следует не может, выжать как следует не может, они мокрые, вонючие, тыкайся в них мордой! Об отставной прокурорше знал и Шеврикука. Дуняша Отрезанная Голова служила в коммунальной квартире на Знаменке, бывшей Фрунзе, возле Румянцевской библиотеки, в угловом доме с башней, 8/13, выстроенном Шехтелем для доходной дамы Шамшиной. Прокурорша держала семнадцать кошек и двух котов, а чтобы не увеличивалось поголовье, надевала на зверей штаны и платья с застежками и раз в три дня меняла им костюмы. Прежде, имея силу в руках, сносно стирала и отжимала. Развешанные тряпки, будто цирковые, нисколько не мешали Дуняше являться, скорее оказывались уместной декорацией. Соседи, правда, порой связывали выходы привидения именно с сушившимися в ванной или в коридоре нарядами, ворчали на прокуроршу, но негромко. Побаивались Салтычьих окриков и историй ее прошлых заслуг. К тому же прокурорша приводила в квартиру активистов общества поощрения котов, и те разъясняли жильцам, что привидения, пусть и без голов, но вызванные котами или их костюмами, чаще полезны, нежели вредны. Нельзя сказать, чтобы эти разъяснения льстили Дуняше, но из снисхождения к полосатым и пушистым она терпела тряпки. Но теперь, мокрые и вонючие, они стали ее раздражать. Гликерия, а иногда и Шеврикука давали Дуняше советы - не ныть, а реже брать назначения на Знаменку или вовсе туда не ходить. Это было бы разумно при шести совместительствах барышни. В них она наводила тоску или буйствовала не Дуняшей, а кем - будет случай, расскажу. Но квартира на Знаменке вызывала у Невзоры-Дуняши особенные чувства. И дело было не в любви ее к эффектам. Конечно, ей нравилось вызывать острые ощущения, обмороки, колики совести, прилеты карет из дурдома, восторги уфологов. Она бралась являться и расчлененным телом, и мумией в бальзамах, и обугленной, и еще чем похлеще. Что ей одна отрезанная голова! Но там чаще всего были именно совместительства и чужие истории. А из квартиры на Знаменке, если верить Дуняше, она происходила. В этом столетии, звучало уточнение, в этом столетии! В двадцать шестом году всю квартиру (ныне. в ней шесть жилых ячеек, было больше, доходило до четырнадцати) занимал зубной врач Ценципер с кабинетом. Дуняша служила у него кухаркой, скорее даже домохозяйкой, он ее ценил. Вообще был хороший человек. А в двадцать седьмом году Дуняшу убил негодяй Варнаков. Говорил впоследствии, что в состоянии душевного потрясения и прочее. И не помнит. Сам же клялся в любви. Ходил, ходил, лечил зубы, вот и вылечил. Отрезал голову. Поначалу, может, и любил. И позже, может, любил, но Дуняша ему стала мешать. Соблюдать же 'конспирацию по соображениям дела' из гордости она не согласилась. А был он красавец. Бывший матрос. Бей по груди кувалдой - отскочит. И вот зарезал, мерзавец. Грустная вышла история. А потом зубного доктора с его машинами куда-то переместили. Перед войной квартиру занимал генерал Власов. Этот исторический факт отчего-то тоже волновал Дуняшу. 'Ну и что? Ну генерал Власов, и что?' - спрашивали Гликерия и Шеврикука. 'Как же! Да вы что! недоумевала Дуняша, глазища таращила. - Ну вы даете! Сам генерал Власов!' Дуняша боялась являться генералу, являлась только его жене. (И мне волнения Дуняши по поводу генерала малопонятны. Впрочем, для меня куда более существенно, что в квартире, в одной из комнат ее, в семидесятые годы проживал мой приятель адвокат Кошелев с семьей, и я у него бывал. У Кошелевых завелись мыши, прокуроршу милостиво попросили выделить на ночь, на две полосатых воинов в штанах. Прокурорша отказала, сославшись на опасность предприятия. Про белую бабу с отрезанной головой от Кошелевых я имел смутные сведения. Легенда о кухарке была. Была. Или о посудомойке. Может, и являлась та, но в другом конце коммунального коридора - эвон он какой длинный, две кухни и две ванные, может, и мышей она оттуда пригоняет.) - Прекрати ходить на Знаменку, - предложила Гликерия. - Если только из Москвы убуду, - воскликнула Невзора-Дуняша, - прекращу! - Тогда не ной, - сказала Гликерия. - Или выкинь все тряпки и веревки. Такой сюжет позволителен. Тебя даже поощрят. - А животные? - Ну сама и стирай. - И поплакаться нельзя. И поныть нельзя. Конечно, мы особы простые. Кухарки, а не урожденные Тутомлины. И поселены не в Апартаментах с анфиладами, а в номерах тридцать шестой сотни. - Жалобы младой кухарки, - сказала Гликерия. - Слышали. А куда же ты сможешь убыть из Москвы? - Так я и скажу! - Невзора-Дуняша чуть ли не кукиш хотела предъявить, но раздумала. - Особенно при Шеврикуке. - Тут ты права, - кивнула Гликерия. А Шеврикука стоял в прежней позе на прежнем месте. Можно было предположить, что теперь Гликерия соизволит уделить ему внимание, а Невзора-Дуняша опять на время исчезнет. Но Шеврикука уже расхотел просить Гликерию о чем-либо. Ей не стоило доверять вещицы. Шеврикука чувствовал, что Гликерию так и подмывает сейчас учудить. Или ему назло. Или по настроению. Из каприза. Или просто так. Тонкие крылья ноздрей ее были сжаты, и в глазах мелькало желание куролесить. - Большой вам поклон, - сказал Шеврикука. - А мне двигаться дальше. - Ему, Дуняша, наша компания противна. - Не противна, - сказал Шеврикука. - А малоприятна. И стоять мне тут бессмысленно. - Ах вот как! - рассердилась Гликерия. - Конечно! - Дуняша, напротив, обрадовалась. - Небось завел новые шашни. Или его увлекли. Ведь сколько вокруг наглых баб! Вот и у меня, на Знаменке, две комнаты занимает одна такая наглая. Совокупеева! Шеврикука взглянул на Невзору-Дуняшу с подозрением. Совпадение или произнесено не зря? - Во! Во! - воскликнула Дуняша. - Сразу напрягся! - Нам что до этого? - пожала плечами Гликерия. Шеврикука не был намерен ввязываться в прения с Дуняшей, но ввязался. И по-базарному: - Ты лучше расскажи, где сейчас твой красавец Варнаков, бывший матрос? - Сам знаешь где, - строго сказала Дуняша. - В Таинственных Чертогах. В Палате Людских измерений. Там. И пальцем вниз указала. Но тут же и ойкнула, рот захлопнула ладошкой, будто открыла лишнее и нарушила предписание. Тихо стало в Апартаменте. Тихо. Но ненадолго. - Слушай, Шеврикука. - Невзора-Дуняша заговорила уже деловито. - У тебя есть кто-нибудь знакомый в 'Интуристе'? Или в 'Национале'? Или у Хаммера? Шеврикука, все еще в базарном волнении ('Совокупееву приплела!'), чуть было не поинтересовался, уж не каждую ли неделю, принимая во внимание заслуги и труды Невзоры- Дуняши, допускают ее 'туда', 'вниз' ('Таинственных Чертогов', 'Людского измерения' упоминать, понятно, не стал бы) навещать любезного бывшего матроса Варнакова, как он там, на крюке висит или ходит, и не придумала ли Дуняша ради удовольствий новые виды терзаний? Но удержался и сказал: - У Хаммера никого нет. А в 'Национале' и в 'Интуристе', может, кто и есть. Не знаю. Надо уточнить, кто и на каком этаже. - Вот и уточни, сделай одолжение. И чем быстрее уточнишь и замолвишь слово за меня, тем благороднее поступишь. Меня трудно сбить с панталыку, но после 'Метрополя' я в расстройстве. Каковы хамы! А сегодня попробую на Тверской, в 'Интуристе'. Дуняша принялась тараторить далее, но Шеврикука слушал ее рассеянно, о сути просьбы ее он догадывался. При либеральных послаблениях привидениям, как и домовым, было дозволено свободное, в человечьем обличье, посещение людей. В случаях, разумеется, когда эти прогулки или общения не могли повредить служебным усердиям и благу. Ну и конечно, соответствовали распорядку дня. При обретении свобод и часов независимости первым делом, как известно, требуется насладиться ими. Некоторые, особо голодные, так бросились в наслаждения, что подорвали здоровье, по легендам и без того хлипкое. Или были определены за проказы в холодную. Иные особы наслаждения для себя отложили, посчитав, что не все завоевано. Эти еще продолжали борьбу. В