бы выше Пэрста-Капсулы и словно бы покровительствовал ему, а уж обхождение его с Пэрстом было часто высокомерно-снисходительным. Конечно, имелись причины, по каким между ними, полагал Шеврикука, было необходимо расстояние. А возможно, и стеклянная преграда. И это расстояние устанавливалось тем, что они с Пэрстом-Капсулой будто бы находились на разных высотах существования, при которых уместными и приемлемыми для Пэрста-Капсулы оказались покровительство Шеврикуки и его высокомерно- снисходительные действия и слова. Так все само собой вышло по установлению Пэрста-Капсулы, с тем он и возник вблизи Шеврикуки, и это положение, наверное, отвечало необходимостям его жизни или игры, но оно и Шеврикукой было признано удобным и необременительным. Он к нему привык. А потому изменения интонаций вроде нынешнего: 'А вот это вы не берите в голову', - нарушающие этикет отношений, казались Шеврикуке резкостью не по чину. А то и дерзостью. Некие же вздохи Пэрста - сначала о бурках, затем о подругах, теперь о томлении всей сути и проросшей капсуле - могли восприниматься неоправданными попытками Пэрста-Капсулы изменить отмеренное им же расстояние и перевести Шеврикуку из покровителя в сопереживателя, а потом, глядишь, и в душевного, а то и в закадычного друга. Такое Шеврикуке не могло понравиться. Но не был ли он несправедлив и своим невниманием, намеренным нежеланием в суете выслушать прибившееся к нему существо, пожалеть его или пособить ему в чем-либо, хотя бы словом, не вызывал ли он у Пэрста-Капсулы чувства досады, боли или тоски? Конечно, обстоятельства вынуждали Шеврикуку быть с Пэрстом-Капсулой настороже, и все же... И все же. Нехорошо выходило, нехорошо... И теперь получилось так, что он Пэрста-Капсулу отогнал, а ведь тот будто бы хотел сообщить ему сведения хотя бы о ретивом исполнителе Б. Ш. и свежей фигуре - Тысле, неважно как добытые, но несомненно для Шеврикуки нелишние...
38
Надо отправиться на улицу, толкнуло Шеврикуку желание, и побродить. И подумать. При этом ему померещилось, что желание это отчасти и не его собственное, что он получил приглашение выбраться на прогулку, а с приглашением даже и намек - будто для сегодняшней прогулки будут особенно приятны тропинки Звездного бульвара у поворота на проезд Ольминского. Приглашение и намек должны были бы вызвать протест или неприятие Шеврикуки, но он предположил: не приглашает ли его новоявленная (или новоявленный?) Тысла? Нет, приглашение было направлено не Тыслой. На тропинках Звездного бульвара Шеврикуку поджидала дама в мантилье. Она не то чтобы поджидала, она как бы прохаживалась, пребывая в тихой грезе или в элегических настроениях, вызванных синими влажными сумерками, и никого вокруг не видела. А может быть, и не элегии звучали в ней теперь, а привели ее к проезду Ольминского печаль и неотложное горькое дело. Дама была в темных, закрытых одеждах, плотных, пожалуй, слишком теплых и для ночей на берегах Гвадалквивира, и для сумерек нынешнего московского лета. Конечно, и гипотетическая Тысла могла выйти к Шеврикуке, вдруг она родилась в мантилье или же ее воспитывали в темных одеждах. Но Шеврикука очень скоро сообразил, что поджидает его Дуняша-Невзора. - Отчего мантилья? Отчего такие строгие линии? Отчего все мрачное? Будто какая драма! - начал было он тоном легким и ироническим. Но вдруг выпалил всерьез: - Что-нибудь случилось с Гликерией? - Почему с Гликерией? - поинтересовалась Дуняша. - Почему не со мной? - Не знаю, - смутился Шеврикука. - Взял и подумал о Гликерии. И ляпнул! Экая глупость! Самому странно. - Значит, ты о ней все время думаешь, - уверила его Дуняша. - Противна она тебе или прелестна, но ты о ней думаешь. Ты сейчас просто испугался. - Ну конечно! Вам показалось, - возразил Шеврикука. - У вас к этому расположены мысли. - Ты предлагаешь вести разговор на 'вы'? - удивилась Дуняша-Невзора. - На 'вы' так на 'вы'. Эко вы растерялись из-за своего испуга и даже, видимо, рассердились на себя. Это пройдет. - Уже прошло, - согласился Шеврикука. - Так что у вас за драма? - Драмы нет. Есть осложнение обстоятельств, и более ничего. - Надо понимать, в холодную вас не отправили... - Пока нет. - Не завели ли вы в приложение к мантилье еще и кастаньеты? - Если и завела, то взять их с собой сегодня повода не было. - Стало быть, приглашение меня на прогулку было исключительно деловое. - Разве приглашение? Так, робкое, тихое воздыхание о деле. Или напоминание о нем. Вы же согласились стать проводником. - Было произнесено: 'Ни о какой услуге просить мы у вас не будем'. - Произнесено сгоряча. - Возможно, что и я именно сгоряча вызвался быть проводником. А теперь пыл пропал. И у меня произошло осложнение обстоятельств. - Шеврикука, ты ведь и сам знаешь, что ввяжешься в наши дела. - Не вижу никакой корысти. И никакой выгоды. - А тебе и не нужна корысть. А все равно ввяжешься. - Я полагаю, придумано и дело, в числе прочих, в связи с ним госпожа и направила ко мне барышню-служанку, - сказал Шеврикука. - Да, - согласилась Дуняша. - Есть и частное дело. Добыть для Гликерии Андреевны некий предмет. Или даже два предмета. Но сначала один. В известном доме на Покровке. - Это дом Гликерии. Она в нем хозяйка. - Кабы так. Ей не все доступно. И не все разрешено. А многое и запрещено. Нарушения запретов вызовут кары. Случайное же лицо может коснуться того, что теперь необходимо Гликерии. С этим делом госпожа ни к кому не направляла служанку. - Так, - кивнул Шеврикука. - Еще что? - Один из предметов - бинокль. - Бинокль? - Бинокль. Театральный. - Отчего же не с броненосцев? Отчего же не для наблюдений за эскадрой Нельсона? - Театральный, - сказала Дуняша. - Успокойся. Театральный. Перламутр, кость, медь. Наблюдали сквозь него за трагедиями Озерова и танцами Истоминой. - А второй предмет? - Сразу тебе знать и второй, как же! - Ясно. Первый - крючок с червяком. - А ты его уже и проглотил. - Предположим. Но он не впился мне в губу. Я его могу откусить. Могу даже и переварить. - Дело твое. - Хорошо, - сказал Шеврикука. - Бинокль Гликерии Андреевне я добуду. - Благодетель ты наш! Я ли в тебе сомневалась! - Дальше что? - Между прочим, на тебя положила глаз Увека Увечная. - Один глаз? Два, три? Сколько у нее теперь вообще глаз? Я ее давно не видел. Толком и не знаю, какая она. - Увидишь, - сказала Дуняша-Невзора. - Как бы мы этого ни не хотели, но ты ее увидишь. У нее два глаза. Как у меня. Как у тебя. Как у Гликерии. - Увижу так увижу, - сказал Шеврикука. - А вам что, будет неприятно, если я ее увижу? - Нам все равно. И не станем же мы хватать ее за платье. И может, какой толк выйдет для нас из вашего с ней свидания. - Это где же? - Есть сведения, что под маньчжурским орехом. - Даже так? Ладно... И, стало быть, нынешний разговор со мной предпринят без всяких просьб и пожеланий Гликерии Андреевны? - Если она узнает о нем и поручении добыть бинокль, она может и прогнать меня. Она в обиде на тебя, Шеврикука. Зачем надо было дразнить ее напоминанием о дурной клятве? - Но клятва была. - Была или не была, кто знает. И клятва ли? Может, некое вынужденное обещание. Или обязательство, вырванное обманом, страхом, болью, боязнью принести беды другим. Или вызванное несуразностями обстоятельств жизни. - Всему нужно найти оправдания. - Но великодушно ли было с твоей стороны напоминать женщине о ее... о тяготящих ее обстоятельствах? - А может, я тогда самому себе напоминал о дурной клятве, чтобы не втравиться в совершенно ненужную мне затею... - И все же втравишься, втравишься! - И клятва та уже приводила к действиям, добру не служившим... - Не клятва! Это не клятва! - Ну, пусть даже и обязательство... У меня иные житейские правила, и я не хочу... - А если Гликерия Андреевна желает освободиться от этого обязательства, оно ее тяготит, оно ее губит, но сейчас есть возможность освободиться от него, отчего же ты, Шеврикука, не хочешь помочь ей в этом? - Не верю я в то, что она сама желала и теперь желает... - А ты поверь! Ты несправедлив, ты неправ, Шеврикука, и ты сам понимаешь это! - У Гликерии Андреевны - свое. У меня - свое. - Ведь ты же думаешь о ней! И не перестаешь думать! - Бинокль я для нее добуду. Если такой бинокль есть. И все. Шеврикука замолчал. Он знал Дуняшу-Невзору и полагал, что она не выдержит и сразу же примется говорить и о втором предмете. Но молчала и Дуняша. - У вас там все по-прежнему бурлит и клокочет? - спросил Шеврикука. Крушат казематы и с цепей срываются? - Да. Бурлит и клокочет. Но не по-прежнему, а куда круче. - Мрачные непрошеные гости в ваши Апартаменты более не являлись? - Пока не являлись. Однако все это - наше. Но - не твое! - резко сказала Дуняша. - Именно так, - согласился Шеврикука. - А потому, если нет еще каких дел, можно и разойтись. - Да,- кивнула Дуняша. - И разойдемся. - Когда добуду бинокль, не знаю. Вдруг и завтра. А то уйдет и неделя. - Не тяни. - Вы явитесь за ним? Или мне дать весть? - Дай ты. - Хорошо. И разошлись. - Погоди! - остановила Шеврикуку Дуняша. - Увека Увечная рвется в Самозванки. В Марины Мнишек! Имей в виду! - Мне-то что? - холодно сказал Шеврикука. Хотел было поинтересоваться, не носили ли мантильи в Венеции на известных маскарадах, все скрывавших и всех уравнивавших, и не пригодится ли мантилья и зимой в Оранжерее. Но раздражать Дуняшу не стал. 'Бинокль добудет Пэрст-Капсула, - решил Шеврикука. - Если бинокль и впрямь есть'. Утром о бинокле было сказано Пэрсту-Капсуле. Пэрст выслушал Шеврикуку с вниманием, кивнул, мол, буду прилежным. О томлении всей своей сути он не счел нужным напоминать Шеврикуке, а может быть, томление временно не тяготило полуфаба или было отменено поручением. Шеврикука туманно намекнул на то, что в доме Тутомлиных на Покровке возможны и занимательные прогулки для любопытного, конечно, существуют сложности и опасности, а потому отваге и зоркому глазу там должно сопутствовать хладнокровие. Пэрст-Капсула опять кивнул: да, понял, буду
