прибытия его в 51-ю армию Николаев поехал осматривать позиции на Чонгарском полуострове. Пригласил с собой и нашего корреспондента. С полуострова они переправились на Арабатскую стрелку - длинную, узкую косу, выходящую своим острием к Геническу. Там узнали, что с передовой ротой случилась беда: ночью немцы высадились на косу, внезапно атаковали наши позиции, кого убили, кого увели. Каждую минуту они могли подбросить туда новые силы. Медлить было нельзя. Николаев повел в атаку другую роту. Вместе с ним оказался Симонов. Вначале немцы молчали, а затем открыли огонь из минометов. Мины плотно рвались впереди роты. Бойцы залегли.
Симонов потом напишет в 'Красной звезде':
'Совсем рядом грохнул особенно близкий разрыв. Я прижался к земле, так же как и шедшие со мной рядом бойцы. И вдруг, подняв головы, мы в десяти шагах от себя, сквозь дым и пыль, увидели комиссара. Он шел все той же своей неторопливой, тяжелой походкой, словно вдавливал гвозди в землю. Шел спокойно, не пригибаясь, легко неся на плече такую же, как у всех, трехлинейку.
Он шел так, что, видя его, нельзя было не подняться вслед за ним. Шел так, будто ничего другого и невозможно было делать, как только идти вперед, вот так же просто и спокойно. И должно быть, то же самое чувство, что и я, испытали все лежавшие рядом со мной бойцы.
Мы поднялись и пошли за комиссаром, невольно стараясь подражать ему: идти так же спокойно, быстро и в то же время неторопливо, как он'.
Вскоре к минометному огню прибавился еще и пулеметный. Некоторые бойцы снова залегли. Теперь уже не только Николаев, но и Симонов подымал их, увлекая за собой, подбадривая. Спустя полчаса гитлеровцы были выбиты со стрелки и рота заняла окопы...
Вычитывая очерк Симонова 'Смерть за смерть', я обнаружил, что автор опустил в нем многие из подробностей, рассказанных мне устно. Не было там, в частности, тех нескольких абзацев, которые цитируются выше.
- Обязательно допиши, - настаивал я. - Особенно о Николаеве. Конечно, не дело корпусного комиссара, члена Военного совета армии водить роту в атаку. Но что было, то было. Николаев боевой человек. Отличился на Хасане, на финской войне. Сейчас тоже герой из героев! Настоящий комиссар... И про себя напиши, как ходил в атаку, что переживал. Все, как было, все напиши...
Симонов посмотрел на меня с удивлением:
- А я здесь при чем?
- Очень даже при чем...
До войны в нашей газете, да и в других тоже, как-то не принято было, чтобы корреспондент ссылался на свою причастность к тому, о чем пишет: мол, и я при этом был, видел то-то, делал так-то. Это называлось у нас 'яканьем', считалось дурным тоном, бахвальством. В войну - иное. Кто мог бы упрекнуть корреспондента, если он писал о своем присутствии на месте событий, о своих чувствах и переживаниях? Какое уж тут бахвальство, когда опасность и риск шагают рядом! Наоборот, считал я, это важно и нужно. Пусть читатель убедится, что корреспондент пишет свои статьи и очерки не по штабным донесениям, не по чужим рассказам, а что он был рядом с бойцами, вместе с ними переживал трудности и опасности боя и описывает то, что видел своими глазами.
Все это я изложил Симонову, добавив полушутя-полусерьезно:
- А потом пусть народ знает, какие у нас боевые спецкоры, ценит их и газету!..
Словом, Симонов дописал много интересного о Николаеве и кое-что о себе. Только Арабатская стрелка по понятным причинам не была названа, а было сказано, что действие происходит 'на одном полуострове'. И о должности Николаева умолчали - в очерке он просто 'комиссар Николаев'.
А уже после войны, отвечая на вопросы, возникшие у меня в связи с работой над книгой воспоминаний, и касаясь эпизода на Арабатской стрелке, Симонов написал мне:
'Пришлось в эту поездку быть в таком переплете, когда многое испытываешь на своей шкуре: и прицельный огонь по тебе, и ощущение человека, идущего в атаку, и ощущение человека, которого поднимают, когда он залег, и ощущение человека, который уже сам после этого поднимает других. Все это мне потом помогло и беседовать с людьми, и давать более достоверно в очерках какие-то черточки психологии солдат и офицеров, оказавшихся в сложных боевых обстоятельствах. Крайне важная сторона работы спецкора - знать хотя бы в какой-то мере по собственному опыту то, о чем ты расспрашиваешь других. Требование редакции 'Красной звезды' - видеть как можно больше своими глазами - было требованием верным и с точки зрения журналистской нравственности, и самого качества материала. Мне это редакционное правило нравилось, и я стремился ему следовать'.
Кроме очерка 'Смерть за смерть' на материале из 51-й армии Симонов сделал тогда для газеты еще две вещи - 'Разоблаченная шпионка' и 'Девушка с соляного промысла'. Фотография этой боевой девушки, опубликованная вместе с очерком, принадлежит опять-таки Симонову.
И вот теперь самое время рассказать, как и почему в газете появились снимки Симонова. Дело в том, что ему пришлось на короткий срок расстаться с Халипом. Из Симферополя они разъехались в разные стороны: один - в 51-ю армию, а другой - к морякам в Севастополь. При расставании Халип сказал:
- Знаешь, Костя, пока ты 'пропадал' на подводной лодке, я собрал тебе материал для очерка 'Батарея под Одессой'. А теперь ты потрудись на меня сделай хотя бы несколько интересных снимков там, где тебе случится быть. Вот тебе одна из моех 'леек', а вот так ею надо 'щелкать'...
Как уже отмечалось, очерк 'Батарея под Одессой' появилея в 'Красной звезде' за двумя подписями. А вот со снимками из 51-й армии получилось несколько иначе. Симонов тоже подписал их двумя фамилиями. Но в редакции кто-то, очевидно с моего молчаливого согласия, снял фамилию Халипа, дабы у читателей не возникло сомнения в авторстве Симонова.
* * *
С того же Южного фронта - заметка Бориса Галина. Всего несколько дней назад он перебрался туда с Брянского фронта. В одной из деревушек на юге Украины ему довелось встретиться с захваченными в плен итальянцами. Их было девять человек - все из той добровольческой шпаны, которая поверила в россказни Муссолини о веселой прогулке по России, все отправились на войну промышлять грабежом.
Галин пробыл с ними целый день. Обстановка сложилась так, что писателю вместе с переводчиком из разведотдела армии пришлось не только допрашивать пленных, а и сторожить их с винтовкой в руках. Один из них слезливо жаловался:
- Нас подвели. Нечем здесь поживиться: ни продуктов, ни девушек... Другой доказывал, что он появился в здешних местах потому, что должен был выбрать одно из двух:
- Или кушай солдатский суп, или бросайся в окно.
Афоризм несколько туманный, но, в общем-то, догадаться нетрудно: иди в бой - или получишь пулю в лоб...
Сергей Михалков впервые прислал нам свое стихотворение, тоже с Южного фронта.
Называется оно 'Письмо' и адресовано семьям фронтовиков - их женам, детям, матерям:
Здесь, на войне, мы рады каждой строчке
И каждой весточке из милых нам краев.
Дошедших писем мягкие листочки
Нам дороги особо в дни боев.
Сто дней уже длится война. Время достаточное, чтобы загрустить о доме, о близких.
* * *
А из материалов с Ленинградского фронта самой значительной была в том номере статья полковника С. Борисова. В ней довольно точно освещались и трезво оценивались события на этом направлении за два последних месяца, верно охарактеризованы оперативные замыслы и тактические приемы противника, его силы, средства и возможности.
Сравнивая теперь эту статью с позднейшими трудами военных историков, я лишний раз убеждаюсь, насколько она была капитальна, хотя полковник Борисов не располагал и десятой долей той обширной документации, которая была извлечена впоследствии из немецких военных архивов.
Да, отличного автора нашли мы тогда в штабе Ленинградского фронта!
* * *
Прибыл небольшой, но яркий репортаж из авиационной дивизии. Случай редкий даже для щедрой на всякие неожиданности военной поры. Во время штурмовки скопления вражеских войск был тяжело ранен летчик Ревякин. Осколок зенитного снаряда разбил ему левую часть лица и выбил глаз. Напрягая всю волю и последний остаток сил, летчик сумел посадить самолет на первую подходящую для этого площадку. Однако тут была еще территория, занятая немецкими войсками. К самолету со всех сторон кинулись гитлеровцы. Ревякин очнулся от минутного забытья, подал вперед сектор газа. Струей воздуха, идущей от винта, отбросило солдат, которые уже было ухватились за плоскость самолета. Машина пошла на взлет. Вторую посадку он совершил уже в расположении наших войск.
* * *
Опубликована карикатура Бориса Ефимова под названием 'Факт, а не реклама'. Это отклик художника на сообщение фашистской газеты 'Фелькишер беобахтер' о том, что рост партизанского движения на оккупированной советской территории вынуждает гитлеровцев развешивать вдоль дорог предостерегающие плакаты: 'Вблизи действуют партизаны, соблюдайте величайшую осторожность'.
Конечно, карикатуру лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать о ней. Однако рискну пересказать ее. Она состоит из двух картинок. На первой - дерево с огромным дуплом и немецкий мотоциклист, прибивающий к этому дереву дощечку с надписью: 'Осторожно, партизаны поблизости!' А на второй картинке - из дупла высовывается партизан с автоматом и, как говорится, хватает гитлеровца 'за шкирку'. Самое смешное - физиономия немецкого гонца. Но этого не пересказать!
Илье Эренбургу тоже подарен нынче сюжет немецкой газетой.
