мешочки. И откашляться до конца он никак не мог.
– А что я там буду делать, в этом караване? – спросил Володя.
– Разумеется, вы не будете командовать кораблем, это я вам гарантирую. Но некоторую специфическую и точную информацию о медицинской службе и медицинском обеспечении в караванах нам иметь необходимо. Их корабельные врачи кое-что сильно преувеличивают. Затем у них бывают случаи, когда функции корабельного врача совмещаются с функциями священника, – здесь объективной информации, разумеется, не дождешься. Есть и еще одна странность, в возникновении которой хотелось бы спокойно и толково разобраться: нелепо, странно большое количество обморожений среди их моряков, в то время как среди плавсостава наших судов совершенно иные цифры.
Раздавив самокрутку в пепельнице, Мордвинов замолчал.
– Это все? – спросил Володя.
– Нет, не все…
За приоткрытыми оконными рамами, зашитыми фанерой, завыли сирены воздушной тревоги.
– Вместе с вами отправится ваш пациент – этот английский лейтенант. Наше командование получило устную просьбу мамаши вашего летчика, чтобы его доставили непременно на русском пароходе, на советском. Ситуация, так сказать, с нюансами, во избежание чего-либо – устная просьба. Но, если вдуматься, очень все просто: мы – варвары, и большевики, и вандалы, и безбожники, и еще черт знает что, но мы – эта самая леди это знает, – мы не бросим ее мальчика на тонущем транспорте. Или мы сами не придем, или ее мальчик будет с ней.
– С мальчиком дела плохи! – угрюмо произнес Володя. – Вы же, наверное, все слышали, вам Харламов рассказывал…
– Рассказывал, но я не понимаю, почему уж так плохи дела, вторичное кровотечение наступит не обязательно…
– Вот на это английские врачи и рассчитывают. А Харламов и Левин уверены, что вторичное кровотечение произойдет непременно, вопрос только в том – когда. Понимаете?
Удивительно, как Устименко не умел разговаривать с начальством.
– Хорошо, – раздражаясь, сказал Мордвинов, – но я тут, в общем, совершенно ни при чем. Речь идет о выполнении просьбы союзного командования. Мы эту просьбу считаем нужным выполнить.
И, поднявшись, он добавил, что капитан Амираджиби – командир парохода «Александр Пушкин» – в курсе дела и согласен предоставить раненому все возможные удобства.
В коридоре, возле того номера, который Володя мысленно окрестил «американским универмагом», теперь кипело сражение. Английские военные матросы обиделись на эту торговлю, разодрали мешок с мукой, ударили ящиком главу процветающей фирмы, и теперь из номера, в котором уже успели разбить электрические лампы, доносилось только истовое кряхтение дерущихся, брань и вопли. Английский и американский патрули пытались навести порядок, но и им всыпали…
– Торговать можно и нужно, – вежливо пояснил Устименке офицер, начальник английского комендантского патруля, – но необходимо понимать где, когда и чем. Не так ли?
Из «универмага» вновь донесся длинный вопль осажденных. Матросы патруля пошли, видимо, на последний приступ.
Когда Мордвинов и Устименко выходили из гостиницы, неподалеку спикировал бомбардировщик, и их слегка пихнуло взрывной волной, но так осторожно, что они этого не заметили или сделали вид друг перед другом, что не заметили. Но в ушах еще долго звенело, даже тогда, когда Володя остановился, чтобы почистить ботинки у знаменитого мальчика-айсора, засевшего навечно в развалинах бывшего Дома моряка.
– Сколько тебе, друг? – спросил Устименко, любуясь на сказочный блеск своих видавших виды флотских ботинок.
– Сто рублей, – лаконично ответил мальчик и вскинул на Володю томные, круглые, бесконечно глубокие глазенки.
– А не сошел ты с ума?
– Между прочим, я рискую жизнью, работая в этих условиях, – сухо ответил ребенок.
И пришлось заплатить!
На госпитальном крыльце сидел толстый Джек. Рядом прилежно умывался Петькин помойный кот.
– Какие новости, старина? – спросил Устименко.
– Ничего хорошего, док, – угрюмо ответил шеф. – Меня переводят в Африку, но не могу же я туда тащить это сокровище! – он кивнул на кота. А без меня кто за ним присмотрит? Вернется Петя и подумает, что я его обманул. Я же дал мальчику слово…
Далеко за скалами вновь разорвались две бомбы. Кот перестал умываться, повар почесал ему за ухом.
– Очень умный. Всегда понимает – если бомбы. И не любит. Хотите позавтракать, док?
– Нет, – из гордости сказал Володя, хоть есть ему и хотелось. – Нет, Джек, я сыт. Желаю вам счастья.
Они пожали и потрясли друг другу руки. И Устименке вдруг стало хорошо на душе.
– А, док! – сказал Невилл, когда он вошел в палату. – Зачем вы бегаете под бомбами?
– Тороплюсь к своему очень богатому пациенту! – сказал Устименко. – У меня же есть один раненый и обожженный лорд, классовый враг из двухсот семейств Англии. Потом я ему напишу счет, и он мне отвалит массу своих фунтов. Я разбогатею и открою лавочку. Вот, оказывается, в чем смысл человеческой жизни…
