Я не слишком и знаком был с нравами, царившими в войсках, лишь после войны, разъезжая по разоренной стране и слушая устрашающие рассказы о жестокости победителей, уразумел весь ужас подобных преступлений, но и того, что знал, было довольно, остальное довершало воображение, и я приходил в отчаяние, к счастью ненадолго, ибо не принадлежу к типу людей, теряющих рассудок под влиянием сильного чувства.
Еще до получения вестей с горы казней я послал смелого и ловкого прислужника в усадьбу моего клиента, где состоялся последний совет и куда отправили женщин - оставаться в лагере, как ты помнишь, им запретили. Управителя знал как человека расторопного и умеющего держать язык за зубами. Осведомленный, что я господин его господина, он не показывал этого, когда говорили при посторонних; не любопытствовал, держался скромно, закрывал глаза на происходившее в вилле и, коль не был во время бранных дел в отлучке, наверняка знал, что с женщинами, буде сам остался жив в последовавшей суматохе.
Известия, полученные ночью, неясные и хаотичные, не прояснили, где именно на Елеонской горе шло сражение и оказалась ли усадьба в пределах военных действий; я пережил долгие мучительные часы беспокойства за Марию, горько попрекая себя - не озаботился ее безопасностью, хоть наперед предвидел ставшееся.
Когда наутро слуга принес известие: все женщины живы и невредимы и до сих пор живут в усадьбе, - я вздохнул наконец с облегчением.
Буря миновала моего клиента - сражение сосредоточилось вдоль дороги на Иерихон, потому как оставшиеся в живых повстанцы пытались уйти этой дорогой в пустыню.
Женщины то ли не знали о беде, то ли, подавленные недобрыми вестями, растерялись; на счастье, во всеобщем смятении никто ими не интересовался, управитель же, передавая мне добрые пожелания, ожидал распоряжений.
Я велел содержать всех на мой счет, пока сами захотят оставаться на месте, но решил на всякий случай не показываться.
Марии написал, дабы по крайней мере несколько дней не выходила из дому, покуда не получу новости о судьбе Иисуса, и заверил, что здесь безопасно: управителю же наказал - держать Марию силой, если захочет уйти.
Успокоенный немного насчет Марии, я занялся другими делами.
Вопреки моим представлениям о размахе движения, мятеж был всего лишь инцидентом и исчерпал себя еще до конца пасхи, словно кровопускание охладило горячие головы. Единственным ощутимым следствием оказался лишь отъезд зажиточных пришельцев, до времени покинувших город.
Отлив пилигримов пятнадцатого числа месяца нисан был столь массовым, что продажа товаров сократилась на пятьдесят pro centum. Многие наши мелкие торговцы понесли убытки, а иерусалимское отделение получило доходов на двадцать пять тысяч денариев ниже среднего. Римляне, поначалу сохраняя боевую готовность, вернулись к обычной гарнизонной службе, успокоенные быстрым отбытием праздничных толп из города.
Я надеялся, у Понтия Пилата достанет ума начать следствие, естественное после происшедшего, но этот воитель думал только с помощью меча, и теперь, когда меч больше не понадобился, коротал время в Антонии с какой-то сирийкой, красоты якобы необыкновенной, к тому же не гетерой, а дамой хорошего рода, которая направлялась в Ен-Геди на Мертвом море принимать не то лечебные, не то косметические купания, ибо вода в озере, насыщенная асфальтовыми смолами, считается прекрасным целительным средством против кожных заболеваний и даже против некоторых легких форм проказы.
Подозреваю, энергичная акция Пилата против повстанцев была спровоцирована желанием завоевать симпатии сирийской госпожи, которая привезла рекомендательные письма от Вителлия, пребывавшего с ней в добром согласии. Словом, старая истина: женщина всегда охотнее ляжет в постель с победителем, будь он похож хоть на обезьяну, нежели с трусоватым красавчиком.
Пилат красотой не блистал, ну и довольно о нем, желчность - не лучший советчик, да уж больно сильна у меня неприязнь к солдафонам.
Удостоверившись, что со стороны римлян опасность миновала, я сделал попытку кое-что поразузнать у первосвященника Иосифа Каиафы и в синедрионе, где меня весьма привечали в качестве представителя уважаемой фирмы, пусть и неподобающе молодого. Смерть нескольких сотен галилеян и номадов не произвела на достопочтенных мужей ни малейшего впечатления. К полицейским рапортам насчет пророка, а может, самого мессии отнеслись с полным небрежением. Даже имени Иисуса не ведали. Некий рассудительный человек из первосвященников, владелец больших земельных угодий, лишь пожал плечами:
- Дорогой мой, в этой Галилее года не проходит, чтоб не объявился очередной безумный мессия. На сей счет пускай у римлян голова болит - они быстрехонько бунтовщиков призовут к порядку.
Я намекнул, не ровен час толпа могла захватить храм; собеседник возразил, святилище, дескать, постоянно под угрозой, рано или поздно разразится несчастье, да предотвратить нельзя, разве что вовремя призвать войско.
И спросил, не держусь ли иной мысли. Я не нашелся, и он привел Соломоновы притчи: бич для коня, узда для осла, а палка для глупых. Где нет больше дров, огонь погаснет; и где нет наушника, раздор утихает. Как пес возвращается на блевотину свою, так глупый повторяет глупость свою.
- Заниматься бунтовщиками - жить некогда будет. Куда больше тревожат иерусалимские зелоты да сикарии, а банды дикарей - что они могут? Мотыгой на солнце замахиваются. Но ежели, не приведи господи, соединиться задумают, вот тогда от лиха не уйдешь.
Поистине пророческие слова, да на уме я совсем иное держал.
Немного погодя получил я доступ к полицейским донесениям, тогда-то и убедился, сколь отлажена была у заговорщиков конспирация. Иисус числился в списках бродячих общин лишь проповедником и чудотворцем из Капернаума, до самого конца в нем так и не признали вождя мятежников. В самом важном доносе излагались события на храмовом подворье и сообщалось, среди приговоренных оказался-де некий самозваный мессия. Насчет египтянина я ничего не сыскал, немного спустя услышал лишь нечто подобное от фарисеев, и, уверяю тебя, самый фантастический вымысел.
3. Дня через два мне сообщили, заболела Мария. Презрев опасность, сопровождаемый двумя рабами, я отправился на Елеонскую гору в закрытой лектике; безбородый, в тоге - пригодилось и мое римское гражданство, преобразился до неузнаваемости. Даже признай меня кто-нибудь и попытайся обвинить, вызвал бы лишь насмешки. Да едва ли мне что грозидо. А знавшие меня близко или гнили в расселинах Голгофы, или бежали в пустыню.
Кроме Марии из Иисусовой общины остались лишь две старые женщины, у них не было сил пробираться в Галилею. Впрочем, никто их там не ждал - ни мужья, ни сыновья, ни братья, эти нищие старухи жили милостыней, и община спасала их от голодной смерти.
Они занимали каморку при овчарне, благословляли милость господина, давшего им пищу и угол, и всячески прислуживались, дабы остаться коротать здесь свой век: коль неизвестный добродетель по сей час их не выбросил, может, по милосердию своему и впредь станет держать в благоденствии.
Старухи рассчитали как надо: я подтвердил распоряжения насчет них благословения же бедняков предпочитаю заочные: никто искренне не любит своих благодетелей, а безымянный дар принимают как милость небес и господу возносят благодарность свою.
Если и есть вседержитель на небесах, нисходящий к бренным земным делам, то у нас должником пребывает, ибо инкассировал нашу собственность; коли же нет никого, то самое умиление собственным бескорыстием компенсирует убытки, проистекающие от щедрости.
Не выношу богатых скупцов, равно и расточителей - и в том и в другом надобно чувство меры, сам придерживаюсь умеренности, дать приют двум нищенкам - не бог весть какое благодеяние.
Я велел сообщить им: пусть живут в каморке, сколь отпущено волею небес, к моему прибытию распорядился перенести Марию в лучшую комнату, добыть лекаря, облачить ее в чистые одежды.
Застать Марию на завшивленной подстилке, в смраде и грязи, что всегда сопутствует болезням бедняков, увидеть ее униженной, одинокой - я, и мысли не допускал, любовь не допускала того; отдав подробные распоряжения, я несколько замешкался, дабы прибыть в надлежащий час.
Мой клиент самолично отправился в усадьбу присмотреть за делами, не рассчитывая на расторопность
