- Знаю одно, - ответила Норейко, - в такую историю не захочешь - не попадешь.
Возвратилась Марина - принесла костыли.
- Вот что мне сейчас нужно, - обрадовался Алесь, - Пал Палыч сказал, что теперь все зависит от меня самого. Чем меньше буду лениться, тем быстрее встану на ноги. Правильно, Инна Кузьминична?
- Раз Пал Палыч сказал... Только не забывайте, что все должно быть в меру.
- Тоже верно. Но прогулка по двору, надеюсь, не повредит?
- По двору можно...
Какая это радость - ходить! Пусть на костылях, пусть только по двору, но ходить. Самому. Природа наделила нас способностью ходить, делать что-то своими руками, смотреть на все, что нас окружает, чувствовать запахи. И стоит лишиться пусть не всех, а хотя бы одного из этих даров - и небо уже не кажется таким голубым, каким мы привыкли его видеть, и трава не удивляет нас своей свежестью. Но как же счастлив человек, к которому возвращается утраченное.
Вот и Алесь первый раз вышел во двор. Огляделся. Хорошо! Правда, все это он видел из своей палаты. Сядет, бывало, у окна и смотрит на цветущий сад. Весенняя свежесть вливается через открытую форточку в палату. Но все это не то, не то... Алесь идет по дорожке в сад, вдыхает всей грудью весенний воздух, упивается запахами смородины и тимьяна, смотрит на белую кипень цветущих яблонь. А что это за цветы? Нежные, с полупрозрачными желто-фиолетовыми лепестками. Кажется, анютины глазки. А почему не наташины? Воровато озирнувшись, нарвал небольшой букетик. Такие, вспомнил с улыбкой, продавали ранней весной в Минске в подземном переходе. По полтиннику за букетик.
Не заметил, как поднялся на крыльцо амбулатории. Постоял в раздумье перед дверью с табличкой: 'Главврач'. Кстати ли он со своим визитом? Он же не знает, как она там. А вдруг ей так худо, что она не хочет никого видеть? Но Марина же сказала: опасности нет. Решился все-таки постучать. Услышал негромкое: 'Да'. Не очень ловко (мешали костыли) пролез в дверь.
- Извините, ради бога, что побеспокоил.
Наталья была вся в бинтах. Увидев Алеся, она словно в испуге, прикрыла лицо рукою:
- Пожалуйста, не смотрите на меня.
Женщина остается женщиной. Алеся тронуло это ее невольное движение.
- Я вот... цветы вам, - не очень складно сказал Алесь. - В саду сорвал.
- Забыли поставить табличку: 'Рвать цветы воспрещается', - с деланной озабоченностью сказала Наталья.
Алесь немного смутился, но уж совсем вогнал его в краску вопрос:
- Вы уверены, что хотели подарить цветы именно мне, а не кому-нибудь другому?
- А кому же еще?
- Ну, скажем, той девушке, что приезжала к вам.
Вот тебе и на. Откуда Наталья Николаевна узнала о приезде Нонны? Хотя чему тут удивляться. Видели- то многие. Та же Марина. Да какая разница откуда узнала? Важно, что вопрос из тех, на которые надо отвечать всерьез, как на духу.
- Нет у меня никакой девушки. Можно сказать, что и не было.
Вопрос Натальи прозвучал как неловкое, с оттенком ревности признание. Что ж, ответ, пожалуй, был в том же духе.
Как нарочно, чтобы не дать событиям развернуться, появился капитан Червяков.
- Утром не смог, так хоть теперь решил тебя, тезка, навестить, поздоровавшись, сказал он Алесю. - Ищу-ищу, а ты вот где.
- Так-таки из-за меня и прикатил? - смеясь, спросил Алесь.
- А из-за кого же еще?
- Из-за кого... В кабинет главврача ты зачем пожаловал?
- Спросить у Натальи Николаевны разрешения зайти в твою палату.
- Ладно, пинкертон. Спрашивай, а я поковылял к себе.
По дороге Алесь пытался осторожно наступать на больную ногу. Появлялась колющая, но терпимая боль. Нечаянно перенес на нее груз всего тела и чуть было не упал. От боли на лбу выступили капельки холодного пота. Глазами поискал ближайшую скамейку. Подошел, сел, прислонив костыли к спинке. Мысленно перебирал в памяти все, что связывало его с Поречской больницей. Наталья Николаевна, делая обход, всегда брала стул, придвигала его к койке Алеся, считала пульс, выслушивала легкие. А то положит, бывало, руку ему на лоб, отведет назад чуб, большим пальцем приподнимет верхнее веко и скажет: 'Посмотрите, пожалуйста, вниз. Теперь вверх. Так, хорошо'. 'Хорошо', - в тон ей ответит Алесь. Наталья улыбнется, вставая, обопрется рукой о его плечо и скажет: 'Выздоравливайте поскорее'.
Ну вот, теперь, отдохнув немного, можно идти дальше. Червяков пришел, едва он успел лечь.
- Докладываю тезка: разрешение получено, - сказал, устраиваясь на стуле рядом с койкой.
Несмотря на разницу в званиях и возрасте, Алесь с Александром Александровичем Червяковым дружили. Понимали друг друга с полуслова, хоть Червяков имел обыкновение выражаться иносказательно, намеками. На этот раз он изменил своей манере:
- Прости, дружище, что ни разу тебя не навестил. Принимал в Карпатах воздушные ванны. Ты же знаешь, оперативнику летом отпуска не дадут извольте лечить язву в самую слякоть.
- Ладно. А тут что слышно?
- Понимаешь, утром я не мог поговорить с Натальей Николаевной. Линько запретил: мол, истина мне дорога, а здоровье человека дороже. Ладно, я прихватил ботинки этого самого Пашука. На них была кровь, и группа совпала. Улика. Пашук перестал запираться. Выходит, я и впрямь ехал к тебе. Ну там кое-какие подробности...
- Так я и думал. Слышь, тезка, ты говоришь, оперативнику в хорошее время отпуск не дадут. А как с участковыми?
- Да, пожалуй, и того хуже. Постой, а что это тебя заинтересовало?
- Да, видишь... Нельзя позволить, чтобы такие люди, как Наталья Николаевна, подвергались опасности.
- Эге, да ты, может, уже и рапорт написал? Так, мол, и так, хочу приносить пользу обществу на поречском участке, где живет и работает...
- Написал. Но не из-за нее.
- Кого ты хочешь обмануть? Меня, сыщика? - Червяков был психологом. Тебе нужно мое 'добро'? Ладно, давай пять.
16
Не раз Наталья не ночевала дома: то вызов в дальнюю деревню, то поздно вечером привезут больного, от которого нельзя отойти. Привыкла Марья Саввишна. Но на этот раз ее почему-то не оставляло беспокойство. Когда же Наталья не объявилась и под утро, тут уже хочешь не хочешь, а начали сдавать нервы. Может, хоть к обеду пожалует. Но солнце уже пошло к закату, а Натальи все не было. Что ж, надо собираться в дорогу. Наскоро одела Оксанку и поспешила в больницу. Оксанка едва поспевала за нею. За мостом Марья Саввишна остановилась.
- Чего это мы летим как на пожар? - спросила не столько Оксанку, сколько самое себя. - Полдня сидели, а тут надумали бежать. Не переведя духу, дальше ворот не убежишь.
Она уже была уверена, что с дочерью что-то стряслось. Так что, спешить навстречу беде?
В больнице Марью Саввишну и Оксанку знали все. Отводили взгляды. Санитарка Ира Сушко провела их в кабинет главврача. Увидев Наталью с забинтованной головой, Марья Саввишна глухо простонала и стала медленно оседать на пол.
Подоспевшая Марина Яворская помогла Ире довести Марью Саввишну до стула у изголовья Натальи. Сбегала на пост за успокоительным. Оксанка оставалась у двери одна. Вначале она крепилась. Но потом при виде общей суматохи у нее начали дрожать губки.
- Видишь, мама, какой переполох устроила, - с мягким попреком сказала Наталья. - И Оксанку напугала.
Марья Саввишна посмотрела на плачущую уже Оксанку, на крупные, с горошину, слезы на ее щеках и сказала:
- И правда. Что это я? Не плачь, моя хорошая. Иди ко мне, - Марья Саввишна посадила Оксанку на колени, прижала к себе и, лаская, гладила рукой по головке. - Давай спросим тетю Наташу, почему она такая непутевая.
